улун и масала

— Ещё немного, сяншень, и я начну думать, что ты от меня прячешься. Чжун Ли выдохнул, стараясь, чтобы это не звучало слишком устало, и поднял свои янтарные глаза на плюхнувшегося напротив парня, садящегося совсем не по этикету и смотрящего пристальнее и эмоциональнее, чем то позволяют приличия. Чайлд был также уместен в маленькой скромной чайной, как ложка острых специй в рисовом пирожном, но Моракс уже привык к его вызывающей наглости и горячему темпераменту. Если нет возможности избавиться от раздражителя, то просто сделай его частью пейзажа и думай, что он там на самом деле очень даже уместен, изначально так и задумывалось. — Вовсе нет, мой дорогой Чайлд, — бывший архонт аккуратно ставит свою пиалу с улуном на низкий столик для чайной церемонии и совершенно спокойно встречается с насмешливым взглядом Фатуи. — Просто такому древнему существу, как я, уже становится сложно найти место, где никто из знакомых не потревожит его покой и возможность созидать в одиночестве. Чайлд искренне и звонко смеётся, откинув голову, как будто доверчиво открывая шею. У него во всех действиях читается насмешливый вызов и провокация. Хотя сейчас они, казалось бы, давно между собой всё решили. Уязвленное самолюбие Чайлда было сильно задето, но несколько последующих встреч смогли уладить их разногласия. По крайней мере, так показалось бывшему архонту, когда молодой разгоряченный предвестник вжимал его в подворотне, оставляя на шее раздражающе яркие засосы, и настойчиво избавлял от слоёв одежд и приличий.  — Я тебя чем-то расстроил в прошлый раз? — всё ещё улыбаясь, спрашивает Чайлд, наклоняя голову. — Ты почти не стараешься скрыть за этой фразочкой вежливое «катись в Бездну». — Вовсе нет, — на самом деле вовсе да, просто сам Чайлд, пожалуй, не был виноват в том, что Чжун Ли было сложно скрыть свое желание побыть одному. По крайней мере, не напрямую виноват. — У меня накопилось много мыслей, связанных с прошлым и будущим. А потому мне сложно сконцентрироваться и спокойно обдумать их, когда со всех сторон меня окружают знакомые лица, возвращающие в настоящее. — Снова так много слов, — хмыкает Чайлд, опёршись локтем на столик, который совершенно для этого не предназначен. Стоя в этой позе, долговязый рыжий парень смотрелся нелепо и даже забавно. По крайней мере, Чжун Ли еле смог сдержать улыбку. — Нет ничего плохого в том, чтобы признать, что тебя все достали, сяншень. В конце концов, ничего человеческое тебе тоже не чуждо. Он двусмысленно подмигивает, и Чжун Ли чувствует, что от его взгляда начинают предательски краснеть кончики ушей. Хочется самому себе напомнить, сколько ему на самом деле лет и кто именно пытается его сейчас так безыскусно соблазнять. Но вспоминать об этом сейчас не хочется. Он ведь именно потому и пытался сбежать от Чайлда вот уже несколько дней подряд, чтобы лишний раз не сталкиваться с напоминанием о том, что этот сумасбродный и отнюдь не благородный молодой человек каким-то образом сумел просочиться не только в его голову, но и в ту часть грудной клетки, которая ещё способна болеть и сжиматься от того потока мыслей, которые преследуют тысячелетнее создание бесконечными ночами. Беспринципный и жестокий предвестник Фатуи. Уже не настолько наивный, чтобы его можно было считать ребенком, который не ведает, что творит, но и не достаточно умудренный, чтобы сказать, что его поступки — следствие сформировавшегося и сознательного человека. Спонтанный и хлесткий, как выплеснутая в лицо вода. Ты при всём желании не сможешь игнорировать его, даже если у тебя терпение, сформированное тысячами лет созидания и медитации. А это уже показатель. Хотя, может быть, если Чжун Ли будет до конца честен с самим собой, то ему и хочется реагировать на провокации Чайлда, чьего самомнения хватило бы на всех семи архонтов вместе взятых. В перспективе уже прожитого, и всего того, что ему ещё предстоит пережить, Чжун Ли такое казалось забавным ребячеством, потому что жизнь Чайлда — это песчинка в море, незначительная страница или даже абзац в его собственной биографии. Так почему бы не позволить маленькой песчинке считать себя горой? Кому от этого будет вред? Уж точно не ему, бессмертному дракону, который пережил и переживет всех, кто был ему когда-либо дорог… Он подлавливает эту меланхоличную мысль на подлёте и пришибает её хвостом, не давая ей разрастись в очередной приступ мрачной тоски. Он на свою беду бессмертен. Но это не проклятье, а дар, так что нет необходимости снова грустить и считать каждые царапину и шрам на окаменевшем и уже не способном чувствовать всё в полной мере сердце. Его народ верит в перерождение. А значит, и он верит. И, возможно, если так предначертано, то встречи с Чайлдом будут долгими и счастливыми. И даже не только в этой жизни. Возможно, он увидит, как тот состарится и перейдет в свой новый цикл жизни. Возможно, и нет. Такой как Чайлд может и не будет жить слишком долго, только если его что-нибудь по темечку не стукнет, и он не решит остепениться, сделать ещё одну многодетную семейку в своей родной Снежной, забыв какого-то там ящера из Ли Юэ и не желая даже вспоминать о том, что их друг с другом связывало. Чжун Ли видел множество сценариев, он уже и пережил несколько из них. Даже самомнения Чайлда не хватило бы, наверно, чтобы подумать, что он был первой его сердечной привязанностью. Или что будет последней. Это не бессердечие, просто данность, которую принимаешь, когда живешь столько, сколько жил Чжун Ли, когда чувствовал столько и терял. — Погадай мне на судьбу, сяншень, — внезапно говорит Чайлд и машет распорядителю маленькой чайной, чтобы тот принес и ему пиалу. Тот вежливо кланяется и приносит ещё один набор. Чаинки улуна медленно кружатся на дне чайника. — Я ещё не совсем знаком с местными обычаями, но у вас вроде есть традиция гадать на чаинках? Чжун Ли смотрит на него пристально, на секунду выныривая из собственного потока сознания. Ему продолжают улыбаться, но на дне глаз он видит странный огонек. Как будто бы Чайлд что-то задумал. Ну и что такого он думает получить от него, выпрашивая предсказание собственной судьбы? Скорее всего, Чжун Ли даже в чашку не нужно заглядывать, чтобы предсказать всю его дальнейшую судьбу. Но он кивает и начинает рассказывать, как правильно нужно настоять чай, сколько нужно подождать, на что обратить внимание. Его голос низкий и размеренный, потому что сам Чжун Ли находится в привычной стихии. Чайлд его вежливо выслушивает, хотя вряд ли действительно вслушивается. Как-то он признался ему, что его больше привлекает сам голос архонта, чем то, что он говорит, но тот не успел возмущенно фыркнуть, потому что тут же был успокоен и отвлечен глубоким и настойчивым поцелуем. Ну и пусть. Ему действительно нравится рассказывать, нравится делиться опытом, копящимся в нём как стоячая вода в бочке. Если Чайлд сам попросил его поделиться своими знаниями в искусстве гадания на чаинках, то так тому и быть. — Вот, — Чайлд протягивает ему свою пиалу и внимательно всматривается в сосредоточенное лицо Архонта. — Что говорят тебе размоченные в кипятке листки? Я буду долго жить? У меня будет большое богатство и любовь до гроба? — Помолчи, — слегка раздраженно роняет Чжун Ли и всматривается в то, что Чайлд так насмешливо окрестил «размоченными листками». Если верить тому, что он помнил из древних свитков, то ничего особенного в выпавшем Чайлду раскладе не было. Будущее туманно и не предопределено. Ничего удивительного, с таким-то непостоянным человеком, как этот рыжий. — Чай говорит, что нужно готовиться ко всему… Смятение из-за проблем в работе, ничего из того, что ты будешь предпринимать, не приведет к тому результату, которого ты хотел. Ещё ожидают проблемы в денежных делах, точнее, придётся рассчитывать на то, что они будут утекать, как вода… Зато устранится проблема в делах сердечных, и все недоразумения сменятся взаимным пониманием и удовольствием… Если отправишься в долгий путь, то остерегайся разорения. Он честно прочитал по памяти отрывок из свитка предсказаний, который отпечатался, как и многое другое, в его мозгу, безыскусно и просто, не добавляя ничего от себя, но на то и были предсказания его народа столь скрупулёзны и точны, что они всегда считали, что всё предрешено небесами и начертано на божественных свитках. Сам Чжун Ли никогда не видел таких и не участвовал в их создании, но сейчас… Сидящий напротив него человек смеётся, похлопывая себя по колену, и снова запрокидывает голову. Чжун Ли на секунду засматривается на его кадык и представляет, как впивается зубами в него. Не больно, а просто чтобы почувствовать. По этому искреннему веселью и не скажешь даже, сколько боли он успел причинить и почувствовать сам. Всегда смеётся так, будто в мире нет ни смерти, ни предательств, ни грустных концовок. Смеётся так сильно, что Чжун Ли сам иногда начинает забывать, что всё это действительно есть. Наверно, поэтому… — Сяншень действительно мудрый предсказатель, — отсмеявшись и вытерев краешки глаз от слёз, Чайлд подскакивает и протягивает ему руку. Чжун Ли, не задумываясь, берет её, и его рывком поднимают с насиженного места и утаскивают прочь из чайной. Распорядитель неуверенно окликает их, но Чайлд уже кинул ему мешочек с морой, который, судя по объёму, намного больше окупает их небольшую посиделку. — Куда ты меня ведёшь? — спрашивает Чжун Ли, но без злобы, просто немного удивленный таким резким подъемом. — Спешу выполнять твоё предсказание, — улыбается Чайлд, оборачиваясь. — По крайней мере, ту часть про удовольствие. Кстати, я поменял наши пиалы, пока ты рассказывал о правильном цвете воды, или что-то такое, а потому ты сейчас рассказывал не мою судьбу, а свою собственную. Но ничего, мы проследим за тем, чтобы мора не утекала, а удача в делах тебе сопутствовала. Ну, а насчёт долгих поездок, то, надеюсь, ты не собираешься никуда? По крайней мере, в ближайшее время? Он выпаливает это всё на одном дыхании, пока они идут по ночным улицам, и Чжун Ли чувствует, как ветер приятно развевает полы его плаща и волосы за спиной. Он тихо улыбается, глядя в спину этого обычного-необычного человека, который может заставить его тысячелетний камень снова ощущать себя сердцем. Нет, в ближайшее время он никуда не собирается.