Тупик опасных секретов

      Эрен убирается в их общей комнате, пока Леви лениво попивает чай в кресле. Эрену немного обидно, что эта обязанность всегда на нем, но он готов делать что угодно, лишь бы делить с Аккерманом не только дни, но и ночи. Он моет пол под кроватью, а когда вытаскивает тряпку, на руках оказывается паутина. Хорошо, что заметил первый, иначе выслушивать ему лекции от капитана-придирчивости до глубокого вечера. Эрен берет чистый отрез ткани, проходится по днищу кровати, смахивая пауков, и внезапно натыкается на какой-то коробок. Эрен с интересом ощупывает его — он со всех сторон крепко примотан скотчем к доскам.       — Поднимайся.       Эрен, вздрогнув от ледяного тона, будто в замедленной съемке оборачивается назад. Леви уже не сидит в кресле. Он стоит, до бела сжимая кулаки, а тело его словно натянутая струна, вот-вот грозящаяся лопнуть.       — Кто, мать твою, просил лезть туда?! Никогда не лез, так какого дьявола сейчас?       Это не его Леви. Его Леви спокойный, собранный, иногда уставший, часто раздраженный, наедине с ним — чуткий и нежный. И самое главное — благоразумный. Этот другой. Грудь этого Леви раздувается от тяжелого дыхания, глаза пышут яростью, а на лице застыла маска ненависти. Он будто зверь, готовый порвать — дай только повод, одно неосторожное движение или неправильный взгляд. Это был тот же человек, что избил его на суде до полусмерти и пообещал убить, если понадобится.       — Что там? — как можно мягче спрашивает Эрен, внутри уже успев заледенеть от страха.       — Я сказал подняться.       Эрен медленно поднимается, не сводя взгляда с Аккермана. Оба напряжены сильнее некуда. Теперь они играют в гляделки — безмолвная дуэль, в которой только один победитель. Минута. Две. Три. Леви уступает первый, отворачивается, понемногу расслабляет скованные судорогой плечи. Эрен облегченно выдыхает: буря миновала. Кажется.       Эрен крадется, бесшумно ступая по паркету, осторожничает, будто Леви может кинуться на него, но все же подходит вплотную. Ладони робко прикасаются к каменной спине, скользят вниз, к бокам, и наконец обхватывают поперек живота. Эрен всем телом прижимается сзади, роняет подбородок на крепкое плечо. Отросшие волосы щекочут шею Леви.       — Ты же знаешь, я — могила. Можешь показать мне. Что бы там ни было, я приму это, — Эрен успокаивающе шепчет ему, касается губами мочки, целует за ухом. Леви долго молчит, только желваки подергиваются на гладковыбритых скулах. Решается. Не может выбрать. Эрен надеется, что выбор у него между «показать» и «не показать», а не между «показать» и «убить».       — Хорошо.       Леви направляется к кровати неестественно твердой походкой. Достает нож, вспарывает крепления, вытаскивает наружу небольшую деревянную шкатулку. Медлит, не открывает сразу, а когда все же тянет руку, делает это так аккуратно, будто внутри таится клубок ядовитых змей. Эрен неподвижно стоит за его спиной. По виску от напряжения скатывается капелька пота. Раздается щелчок, шкатулка раскрывается.       Внутри лежит детская игрушка — маленький плюшевый медвежонок. Эрен не знает, что ожидал увидеть. Испачканный в крови кинжал? Может быть, кусочек человеческого тела: палец или ухо? Почему-то эта игрушка кажется стократ более жуткой, чем все это, вместе взятое. Эрен не знает, плакать ему или смеяться. Опасный секрет Леви Аккермана всего лишь память о светлом некогда прошлом. И одновременно страшное напоминание о чьей-то оборвавшейся невинной жизни.       — Мы с Фарланом подарили этого медведя Изабель на день рождения. Она везде таскала с его собой, в разведкорпус, конечно же, тоже взяла. Когда Изабель погибла, я не смог... — Леви замолкает, не договорив.       Эрен задыхается, пропуская через себя чужую боль — она всегда острее, тяжелее, нежели собственная. Леви резко захлопывает шкатулку, будто смотреть дальше просто невыносимо.       — Не говори никому.       Эрен прижимается губами к виску, утыкаясь носом в мягкую челку.       — Никогда.