***
Звонит телефон. Разрывается. Так целую неделю. Джузо уже не хочется его поднимать. Слушать странное дыхание в трубку. Странный фон. Ошибаются номером или, дозвонившись, боятся заговорить? Он даже голосом не смущает – вообще ничем не смущает, только скажи: нужна помощь, как вас найти. Звонят же решателю. Что-то решить. – Слушаю, – раздраженно давит на трубку. Именно держит, не прижимает плечом, занимаясь своими делами. – Говорите. Шорох стихает. Впервые за всё время не звучит ничего. Звенящая тишина. – Доброго вечера тебе, – долгая пауза, – Джузо. Джузо обомлевает. Садится, где стоял – прямо на стол. Кофе перестает хлебать и неистового сжимать трубку. – Хант? – выдает почти автоматически. Нет же. Нет никакого Ханта, это Суйсо. Голос его, где это было, чтобы ВОЕ не узнал голос оператора. Точно его. Один в один. Эхо. Металлический гул. Шорканье. – Д-да, Джузо. – Ты звонишь мне из тюрьмы? – вместо «я рад тебя слышать». – Не совсем. Почти, – вместо «взаимно». Вдох, выдох. – Джузо, как ты? – Нормально, – всё не может избавиться от заученных фраз. Ударяется дверь – на противоположном конце провода. Джузо не хочется говорить. Джузо хочется – курить. Куда делись из кармана сигареты? – Уже пора, – сипло произносит Суйсо. – Я… Возьми трубку. Хорош?.. Обрывается гудками. Находятся сигареты – он ожесточенно закуривает.***
Джузо караулит – телефон не звонит. День. Второй. Третий. Раньше каждое утро гнал его из кухни, из ванны, вытаскивал дремлющего на диване, отвлекал от плясок над цветком, плясок над счетами. Да, конечно, ты большое страшное оружие, но цигель-цигель конец месяца, плати. И раздается звонок – ровно тридцатого числа. – Доброе утро, Джузо. – Зачем ты звонишь? – сразу в атаку. С ним только так и нужно. Опять какой-то металлический шелест. Плеск. Трель. – И что у тебя за шум? – продолжает наступать. – Ты на улице? – каждым словом. – Ты на свободе? Потрошит пачку. Достает сигарету. Стряхивает пепел. – Таксофон стоит возле лифта. Мне иногда разрешают им пользоваться. Точнее… наверно, только я им и пользуюсь. – Вздох из динамика. – Я рад, что с тобой всё хорошо. Хорошо? Замечательно! В нем сейчас столько транквилизаторов, сколько только можно залить. Инъекции, сигареты, таблетки – обход по врачам каждые две недели. Он перед ними стоит, а они как в кунсткамере – дивятся. А всё из-за хмыря на той стороне. Живенький. Рад он. – Где ты нашел мой номер? – В телефонном справочнике. – А сам справочник? – На посту у медсестры был. Так, значит, он не в тюрьме. Суд признал его невменяемым? Красота, тысячи погибли из-за психа, теперь прохлаждающегося в палатах, а не на нарах. Но злости нет, только ленивое негодование. Спасибо, таблетки, иначе кабинет он бы точно разнес. – А она прямо дала. – Ты же знаешь. Я языкастый. – Усмешка на всю линию. – Мне все всё дают, не только справочники. Джузо хмыкает, трет подбородок. Точно дают, он же дал. И это было так же плохо, как и звучит. – Понравилось мужиков обзванивать? – Так… – И снова забивается. Смущенный. – Назвал я тебя. Уникально. Имя одно было. Джузо, а… Недослушав, его перебивают: – Где ты находишься? – Время. – Хлопок двери. – Пора. Гудки. – Дьявол, – опускает трубку на рычаг Джузо.***
Телефон дребезжит на краю стола. Каждый день бесится. А Джузо изо всех сил старается не беситься вместе с ним. – Да? – Доброй ночи, Джузо. – И сколько они твоих «Добрых» и «Джузо» назаписывали? – без интереса говорит, а в ответ даже зло: – Я ждал, когда меня переведут с усиленной терапии, а ты. – Хочешь, чтобы я тебя пожалел? – равнодушно кидает Джузо, теперь немного расслабившись от сигареты. – Бедный Суйсо. Хотел контролировать мир, а теперь не контролирует свою голову. Хрустит кулак на фоне привычных звуков с той стороны. Один палец за другим. Словно он их себе ломает. – Нет. Лучше расскажи о чем-нибудь. – Суйсо запинается. – Помнишь, я на войне тебе рассказывал? Твоя очередь. Ему? Рассказать? Затянувшись до фильтра, Джузо тушит сигарету о пепельницу, пачкает руку о пепел. Скучная жизнь. Очередная фаза гибернации, по крайней мере, она наступила. Может быть, он так до конца своих дней проведет «охолощенным» по самую макушку. Это же не плохо. А для EMS – вообще замечательно: и оверэкстенды повязаны, и карцеры свободы. Молчание затягивается – отмеряется шумом. – …Мне разрешили волосы оставить, если я буду за ними сам ухаживать, – буднично продолжает неначатый диалог Суйсо. – Вроде бы даже шампунь неплохой, но… одной рукой тяжело, если честно. Да вообще всё одной рукой тяжело делать. И одеваться. И ложку держать. Кстати, напомни мне, закуривать одной рукой неудобно, да? – Да ты там с ума сходишь, я погляжу. – Так… у меня целых тридцать секунд. Хочу их добить разговором до конца. – Шуршит ткань у трубки. То ли лицо трет о плечо, то ли припирает стенку. – Тут нам дают жетончики номиналом пять минут. Но, когда я не дозваниваюсь, эти минуты уходят. Так вот почему ограниченно. – Время, – спохватывается Суйсо. – Прости. Хороших снов, Джузо. Глухие гудки.***
– …Ты говорил про жетончики. – Да. Жетончики. – Слышится звон. – Если я хорошо себя веду, мне их дают. Сейчас я очень хороший пятидесятилетний мальчик. – Из Берюрен, – подначивает. – …Из Берюрен, – держит оборону. – Забавно. – Я стараюсь, – искрится радостью голос Суйсо. Джузо давно не слышал этот голос таким – настолько раскрепощенным, спокойным, слегка счастливым. Как будто они не по телефону, а через стенку общаются. Или напротив друг друга во мраке ночи. Перекидываются фразочками, чтобы не уснуть, ведь у них важная миссия через час. – Значит, всё дают, но жетончики за язык и глаза не дают? – привычно посылает колкость Джузо. – Не дают, – так же привычно отзывается Суйсо. – Но я помогаю привозить питание с пищеблока и много что еще… Да что это я. Здесь такой ужасный рис. Он рассыпчатый. – А я люблю рассыпчатый. К глотке не липнет. Смешок на той стороне. – Тут… так странно без оверэкстендов, словно я в другой мир попал. И время очень медленное, но с таксофоном оно стало идти быстрее. Для Джузо время тоже хоть немного, но ускорилось. От звонка до звонка. – Мне пора, – говорит он торопливее, чем обычно. – Удачи тебе, Джузо. – И те… – Гудки. – …бе. Оборвавшаяся связь – закончивший действовать жетончик. – С кем это ты так мило разговариваешь? – привычным надменным тоном произносят под рукой. Джузо про себя выругивается и вздрагивает, но виду не подаёт. У Мэри есть такая привычка – появляться незаметно. А может быть, его рецепторы окончательно притупились об полное бездействие. – Ты забыл, тебе нужно сегодня отправить показатели. – Помню. Не помнит. Совсем перемешалось со звонками. Ещё на комиссию идти, которая раз в две недели. – Можешь поздравить меня, мне выдали лицензию на деятельность инженера. И, – Мэри задумчиво прижимает планшет к щеке, трясет проводом, – Кристина просила тебе передать. Если не явишься это дело отметить, она разозлится.***
– ...А вот без сигарет плохо, да. Зато мне пластыри выдают никотиновые. Неограниченно. – Стрекот тихой волной. Наверно, отдирает один. – Вообще никакого эффекта. Куда не клей. Уже весь в них. – Может, поживешь подольше, – замечает Джузо. Ненависть выветривается с каждой поднятой с базы трубкой. Сейчас ничего, кроме призрения, не должно между ними существовать. Но Джузо слушает его истории: про каких-то врачей и каких-то пациентов, стряпню из пищеблока, книги из общей библиотеки. Как психотерапевт их заставляет общаться друг с другом, а Суйсо сбегает к своему облюбованному таксофону, кладет в него жетончик. Как Суйсо хвалят медсестры, и он как в детском саду. В нем он никогда не был, но это должно было быть именно так. Только кашей друг в друга лучшее кидаться, а то не пустят к таксофону, не дадут жетончик. Зациклен он на этих жетончиках – Джузо чуйкой чует. Так же нездорово зациклен, как на нем, на победе в войне, на идеях уже несуществующей компании. – Джузо, а я здесь оператора встретил. Ту девчонку, которую к себе номер 7 подпустил. Ты ее помнишь? – И не дожидается ответа. – Я ее тогда просил передать тебе, что я в Берюрен. Чтобы ты нашел меня. Так помнишь? – Да. – У тебя есть информация о номере 7? – Он в Вундербендере, – сухо говорит Джузо. – Он сам так решил. Ему не понравилась жизнь человека, а Джузо за нее цепляется крепче самого прожженного клеща. «Обратно в арсенал», – так и сказал. И жадно глотал усыпляющий газ, словно это было единственным спасением из настоящего. – Вот так. – Шорох. Вздох. – Интересно. – Шум отклеивающихся пластырей. – Спасибо за информацию, Джузо. Мне пора. Гудки.***
– Доброго вечера, Джузо. У меня сегодня всего пять минут. – Плохо себя вел? – тяжело усмехается Джузо. – Нет, выходные, – бормочет Суйсо, – персонала почти нет. В такие дни я хотел выбраться отсюда. Раньше. Тлеет сигарета – время бежит песком в часах. Джузо их откуда-то вытащил из закромов, оставшихся от старых съёмщиков этажа. Пять минут – один оборот. Теперь проще следить, не обрывать диалог так внезапно. – Ко мне никто на свидания не приходит, – роняет безнадежно. Скрежещет лифт фоном. – Ведь не строгий режим. Можно же. – А ты кого-то ждёшь? Молчание. Замкнутость. Усталость в мембране. Голос его, а человека как подменили. Где это «Разнеси всё, наведи панику в городе!» с ошалелыми глазами, с полной уверенностью в каждом шаге. – Время, – замечает помедлив Суйсо. Джузо смотрит на чуть меньше четверти песка в часах, про себя ухмыляется. – Нет. Целая минута. Но эта минута уходит. Убегает. Заработанная, но неиспользованная. – Мне пора. – Стой. Скажи, где найти. – Хороших снов. Впервые Джузо слышит удар трубки. Только затем гудки.***
Телефон молчит – Джузо нервничает. Он уже думает о том, что Суйсо на последнем звонке не рассказал ему ни одной истории из своего заунылого «отпуска». Отсидкой это тяжело назвать. Впрочем, раз оператор много говорит, это не значит, что говорит он всё. Чаще совсем наоборот. Дни идут своим чередом. Дела – делаются. Сигареты – курятся. Показатели – отправляются. Красивые. Зелёненькие. Мэри даже дивится, что подкручивать ничего не нужно, подделывать. Джузо ощущает себя в такой же дурке, что и Суйсо: все пекутся, все жалеют и таблетки-стекляшки. Залит телячьими соплями друзей. Только он не умалишённый, его подвела подкреплённая к нему программа. Не разум. Он понимал, что творил, но остановиться не мог. – Так звонила тебе не Оливия, – щурит глаза Мэри. – Может быть Роза? – Всё уже. Он раскуривает сигарету. – Нет, не Роза. Эдмонд, – продолжает гадать, пока ждет результаты диагностики. – И о чем мне с Эдмондом так долго говорить? О том, что ему жаль за произошедшее? «Прости, что чуть не пустил тебя на фарш вместе с Седьмым». «Я не хотел». «Моя вина». Как ему теперь в глаза смотреть? Как теперь всему городу – смотреть? Всё закончилось. Всё стёрлось. Город пронюхал – среди мирных жителей мафия, и все единогласно показывают на него. Стенами с граффити показывают. На них он – на деле, сгоревший на работе – неплох как оружие. Может быть Седьмой прав. Залег на дно, где безопаснее. Кто тут у нас такой паинька: сначала полгорода разнес, а потом спас – целый. – Просто знаешь, Джузо, – задумчиво тянет Мэри. – Твои показатели за этот месяц улучшились. И вот опять желтый, – кладет на стол планшет. – А мне не хочется заниматься «рисованием» цифр. Я же сейчас как-никак подучетный специалист, не барыга с черного рынка. – Так и не «рисуй». Комиссию он уже прошел. До следующей ещё долго. А там никто не проверяет – промежуточные данные. Чуть влево, чуть вправо – он же человек, его имеет право носить в пределах нормы. Желтый – норма. Белый – норма. Зеленый – идеально, хороший экстенд. – О! Это была Виолетта! – Нет, – Джузо громко стукает кружкой о стол. Будешь плохим экстендом – разберут. Звучит как какая-то детская страшилка на ночь.***
– Ничему тебя жизнь не учит, Джузо. Всё рвешься к нему, а он плохо на тебя влияет. – Оливия показывает документы охране. Проходит через едва пискнувшую «рамку». – Ко мне бы так рвался. На Джузо «рамка» не просто пищит – разрывается. – Выложите в лоток ключи, карты. – Пауза, заминка. – Оружие. Джузо выгребает из карманов всё: пачку сигарет, зажигалку, ключи от кабинета. И показательно снимает разгрузочный ремень. «Рамка» продолжает пищать. Может, им еще голову сразу снять? Впрочем, даже это не поможет. Охрана пожимает плечами: нужно вызвать начальство, написать протокол. Время-время. Бумажки-бумажки. Вся его свободная жизнь. Раньше хоть от клиента к клиенту, от места к месту всё менялось, а сейчас застрял без работы, без драйва, без адреналина. Девушки целовали, внимание проявляли – офисные работницы, государственные служащие, элитные эскортницы, просто проститутки – это было неловко, но приятно. Теперь разве что Скарлет пригладит, да Мэри – изнасилует штекером. Волюшка вольная. Наслаждайся жизнью – будь свободным одуванчиком. Чертов оператор. А Оливия здесь и сейчас издевается: – Всё сделаем по правилам, – опускается в кресло охраны. Они ничего, постоят. Днями штаны просиживают. Вальяжно подходит начальник – начинается шелест бумажек: Что там понавешено? Какой калибр, говорите? Так это же даже по гражданскому – даже по служебному! – не проходит. Нельзя. Оливия снисходительно кривит губы. Джузо перебирает в голове маты, как бы покультурнее выразиться. Плохо. Именно «плохо» – без экспрессии, без вызова, без бешенства. Скрупулёзно подобранные под него таблетки работают идеально. Анализы-бумажки. Стимулировали нервишки иголками. Датчики – перепадами давления. Не клинит, не бесится – можно выпускать, отдавать владельцу, пролечен. Из стерильной дурки в разбавленную реальность. – Как списанный пройдет, – заявляет из своего угла Оливия через несколько минут. Перестает чиркать в чужих кроссвордах и показывает ручкой на револьвер: – Он деактивирован с пересмотром закона о экстендах, есть соответствующая пломба, номер на ней. Занесите в форму с пометкой «ММГ». – Зачем вам такое оружие, директор Вандеберме? – Выглядит внушительно. Охрана снова смотрит – на металлическую ленту, прижимающую курок. Снова думает. Снова советуется. Сколько можно, Оливия, цирк с конями, – упирается прицелом Джузо. – Раньше было на грани с бредом. Сейчас жопа-шняга этот ваш второй пересмотр. Выросло до состояния заброшенной башни Берюрен. Стоит теперь, напоминает о всяком. – Не сутулься, – замечает она. – Так это же тоже «пломба», – пытается до конца разогнуться Джузо. Еще немного – был бы горгульей, со своей фиксированной хребтиной. Но вроде как под плащом не так видно, если совсем глазами не прожигать. А Оливия как раз прожигает. Рентген у неё там. – Суйсо Арахабаки во втором корпусе. Он тебе не солгал, ему разрешены свидания раз в месяц, – немного удивленно замечает она. – Я не буду тебя сопровождать в вашей долгожданной встрече. Вообще в твоих интересах, чтобы он не попался мне на глаза, иначе в этот раз я тебя на него спущу, а не наоборот. – Обойдемся без самосуда, Оливия, – уклончиво просит Джузо, забирая свои вещи из лотка и рассовывая по карманам.***
– Рад видеть тебя, – расплывается в улыбке, – Джузо. Плохо выглядишь. – Ты тоже не очень. – Тот подтаскивает к себе стул, садится. – Они не удалили тебе «гармонию», но сняли гражданский протез? Закуривает. А Суйсо косится на сигарету расслабленно и самодовольно. Должен был еще при задержании сдохнуть, но парень живучий – это с войны понятно. – «Гармонию» нельзя так просто снять, поэтому заблокировали вспомогательный мозг и убрали всё лишнее. Теперь постоянно в перегрузке нахожусь. – Поднимает ворот – запирается в себе. – Мне кажется это разумным решением, всё-таки в ведущей компании работал, знаю толк в подобных извращениях. И смотрит. Внимательно. Настырно. Цепляется взглядом за детали. Джузо тоже – изучает. По телефону иначе, собеседника только слышно, что он делает, как выглядит, как подает себя – загадка, сам себе картинку достроишь из привычных образов. Привычным образом оператора для Джузо был Хант десять лет назад. Остальное – кошмар наяву. И этот длинноволосый скучающий мужик напротив в белой рубашке с рябящей клеточкой – тоже какой-то кошмар. Да с такими как он в трущобах этак-разэтак… С сотрудниками Берюрен. – И что сделали с тобой – разумно. Впрочем, – наклоняет голову Суйсо и хватается за срезанное плечо, – оператор должен уметь отдавать команду кратко, громко и четко. Из твоего окружения никто так не может. Только суету наводят. Значит, и бояться им тебя с твоей программой нет причины. – О как запел, – Джузо крутит в пальцах сигарету. Точно не тот, кто будет сутками валяться на койке и рыдать в наволочку. Гнить заживо, тухнуть в застоявшемся воздухе, пожираемый тленом и равнодушием ко всему в мире. Никакой депрессии или откатов. Бодр, здоров, свеж, жив. Относительно. – Чтоб добрым быть я должен быть жесток. – Суйсо упирается подбородком в ладонь. – Я был очень удивлен тем, что оператор номера 7 считала – только увидит свою пушку, тот сразу кабанчиком побежит к ней. – Кривится в ухмылке. – Однако вправду бежит. Кабанчиком. Ты сам пришел за мной в Берюрен. И ты сейчас сам пришел за мной сюда. А мне приятно. – Я не собираюсь тебя отсюда вытаскивать, – настороженно произносит Джузо. Он же сидит на бомбе – на водородной бомбе. Под ним протекают реакции, но взрыва всё нет. – Я и не прошу, и не приказываю. Я просто рад видеть тебя, Джузо. Это я говорю искренне, не как оператор, как твой старый напарник. – От его слов горчит на языке. – Я закончил. А теперь, расскажи мне что-нибудь. – Что, даже не будешь оправдывать себя? – разворачивает обратно диалог Джузо. Тащит на себя. – Мне нет оправдания. Но и оплакивать каждый труп не собираюсь. Или то, что воспользовался тобой как инструментом. Ты сам просил меня об этом, я только дал тебе желаемое. – Это было на войне. На войне, – прирыкивает на него Джузо. – Большая разница. Неведомая хрень без ничего или я сейчас. У меня же дом, клиенты, Мэри, хотя бы цветок. – Тише, Джузо, – он украдкой показывает на дверь и на глаза – за ними внимательно следят. – Я не хочу тратить время нашей встречи на пустые разговоры о чести. Для нас её нет, если ты подзабыл. – Внезапно приподнимается. – Но я смотрю, что тебе нравится даже такая свобода. Значит, всё не напрасно. Джузо молчит. Суйсо тоже – молчит. Нечему отмерять время: шуршать фоновыми помехами связи, сыпаться песком в узкое горлышко. Быть жетончиком. Когда: «Нет времени объяснять, давай перекинемся парочкой дежурных фраз и будем лечить друг друга разговорами. Ты же тоже скучаешь? Скучаешь». В мире, где плюсы на войне стали минусами – сейчас. У Суйсо мерцает кольцом смерти вспомогательный мозг. Растирая шею пальцами возле «гармонии», он медленно делает вдох-выдох. У него, наверно, тоже болят шрамы в непогоду. – Я вырастил цветок, – начинает Джузо и слышит вздох облегчения. – Из рогатины со спичечный коробок в вот такой, – проводит возле барабана. – Здоровый. – Это ты просто обмельчал, – незло и даже по-дурацки усмехается Суйсо. – Я без тренировок – тоже. – Да ты и так по ранжиру постоянно в конце стоял. – Точно. Даже твой цветок будет повыше. Что хоть за цветок? – Драцена душистая, – выговаривает тот. – Растениеводом стал в отставке. Джузо несерьезно пихает его в плечо и лающе смеется, нарушает разделяющую их столом дистанцию. Но Суйсо держится – руки не тянет как всегда что-то дозастегнуть, поправить, разгладить. Сидит сам в себя вцепившись. – Почему ты перестал звонить? – Плохо было. При задержании приложили, теперь голова на любой каприз погоды разрывается и тут, – продолжает тереть под «гармонией» он. Точно тоже болят шрамы. – Так вот, сегодня я спокойно оттерпел все процедуры, меня назвали хорошим мальчиком и пустили поговорить с тобой, – заявляет с гордостью. – Боже, напарник, ты и правда больной, – небрежно отшучивается Джузо. И нехотя смыкает челюсти, запирая дым от второй раскуренной сигареты. В голову лезут разные мысли. Особенно противные те, что в «хорошего мальчика» играет не только оператор, что он в долгах как в шелках, что днями сидит на своем месте, да вытирает пыль с подоконников. – Но ты же поднимал. Трубку, – безнадежно цедит Суйсо, растянув сухие уголки рта. – Я бы с радостью тебе позвонил и сказал «Айда, вояка, в бар! Вечером!» или «Достал запись нового альбома твоей любимой группы! Жди к себе». Я смотрел новости, я знаю, что творится в городе. И тебя я как облупленного знаю, и ты сейчас – антиреклама свободы для меня. – Он мягко улыбается. – Но не стоит отчаиваться, Джузо! Они обращаются с тобой не так уж строго. Твои связи работают на тебя, раз ты смог прийти ко мне. И глаза темные. Дремучие. Наконец, отцепляет свою руку от «гармонии» и протягивает Джузо. На ней те же шрамы, те же острые сухожилия под кожей – разве что мозолей меньше и багровеет сгиб от катетера. Стучат в дверь – время-время. Да. Точно. За ней его уже заждались пищащие «рамки», постоянные проверки, врачебная комиссия раз в две недели, косые взгляды на улицах. – Давай, напарник, – Джузо пожимает руку как невзначай, но крепко. Давненько так не делал, остается накосячить еще и в этом. Суйсо отпускает неохотно, первым разжимая пальцы. – Ты трубку поднимешь? – с надеждой спрашивает он. – Подниму, если позвонишь, – кивает. – А придешь еще? – Кабанчиком прибегу. Со вторым стуком предупреждения Джузо поднимается, послушно идет на выход. – Эй, Джузо. Скажи еще раз «напарник», – несерьезно просит Суйсо вместо «хорошего вечера». – Напа-а-арник, – наигранно-слащаво тянет он вместо «и тебе». – Да, это точно тот, кому я доверил свою жизнь на войне, – усмехаются позади. Плохо влияет, верно, – думает про себя Джузо и скалится. – Совсем развалюхой стал оператор. Захлопывается дверь. Дотлевает сигарета.