вино с водой

пиздец. Чес затягивается так, что противно свербит в горле, и выдыхает — можно просто закрыть глаза, но лучше, когда всё перекрывает голубоватый дым. голубоватый. в тон их ориентации, блять. — он так и сказал, что гетеро? — нет. но он с какой-то девушкой мутит два месяца уже. а твой чё? — а мой гетеро. — пиздец. — пиздец. молчат. говорить особо не о чем — да и что обсуждать? кислотные крики кирюши бледного? отвратнейшее пойло? xуёвость ситуации? — скажи, — шепчет внезапно Лорди ему на ухо и отбирает сигарету, — ты всех несчастных блондинок так любишь спасать? — чё? — ну, сначала был я. потом Дашка твоя. теперь Глэм. и со всеми не склеилось. вообще-то, то, что все трое — светловолосые, лишь совпадение. Чес помнит Лорди в их первую встречу — побитый и озлобленный пацан, от голода порывающийся выблевать внутренности. по виду и не скажешь, что старше на два года. Чес помнит Дашу в их первую встречу — нарисованные веснушки, потёкшая тушь, забрызганное ожогами запястье, мятая школьная блузка всего с половиной пуговиц, под которой нет лифчика, драные колготки — тоже порвала. да, тоже случайно. зацепилась где-то. Чес помнит Глэма в их первую встречу — нервозный и дико неуверенный в себе мальчишка в дорогих шмотках. с блеском невыплаканныx слёз под светлыми ресницами и бинтом под рукавами. и со всеми не сошлось. ну и хуй дави на них. и на Глэма. я люблю, когда ты мне не снишься. просыпаюсь — опять меня ломит. Лорди затягивается — Чес обводит взглядом обострившиеся скулы — и стряхивает пепел на пол. опять молчат. Глэм был солнцем. бедовым, нелепым и неловким. самым-самым ярким и тёплым, ломким и узкоплечим — хотелось контур каждой проступающей косточки обвести пальцами, короновать цветочными венками, спеть, станцевать, отдать тёплую косуху и посвятить все кривобокие стихи. хоть убей, не понимаю, как вы их пишете. Глэм щемяще и трогательно цеплялся за него, скуля после кошмаров — а Чес чувствовал, как печёт лицо, и матерился про себя. хуже некуда. делал кофе. укрывал облысевшим пледом. смирился с дипсисом на тумбочке, ночными гулянками и нравоучениями. с Дашкой так же начиналось — ту ночь, когда он нашёл её неподалёку от заблёванной подворотни, он помнит кусками: вот она ржёт и протягивает ему пачку самых дешёвых сигарет, а через секунду рыдает, вот он впервые курит, глотая кашель, вот он ищет ей целые шмотки, вот они какого-то хуя целуются — он, опять же, впервые, — вот они пьют кипяток с сахаром, потому что чай закончился, вот Чес просыпается в кресле, потому что Дашка словила паничку, когда он лёг рядом. а потом, через месяц, она сказала: — кстати. сказала: — я лесбиянка. может, она и знала. может, нет. какая наxуй разница. Глэм смотрел с той же вселенской и тотальной благодарностью, что и Дашка: ты меня спас, ты меня спас, что было бы, если бы не ты, я бы умер, если бы не ты, спасибоспасибоспасибо. но он его н е л ю б и л. ну и почему разбитых блондинок всегда спасает именно Чес, спрашивается. Чеса тянет на прозрачные от слёз глаза и синяки — это, вроде как, сублимацией называют: мне не помогли — так я помогу. — вообще, насилуют не только незнакомцы ночью в подворотнях и из-за короткой юбки, — говорит Дашка. Чес думает минуты две, перебирает пальцами, разжимает челюсть и выплёвывает через острый ком в горле: — знаю. — насилие бывает не только физическое, — говорит Лорди. — и пиздят не всегда за что-то конкретное. — знаю. ему хочется сказать: мне очень-очень жаль, что такое произошло с тобой. я обязательно помогу всем, чем смогу, ты можешь мне доверять. ты прекрасный человек и не заслуживаешь дерьма. но ему такого никогда не говорили. он сам только удовлетворять потребности организма научился: xуёво — попей кофе, ебануться можно — поспи, пиздец — обними подушку и вой в неё всю ночь. Глэм — Лолита, Лорди с Дашкой — Аннабель Ли. мне одно ясно — ещё сильней я в тебя всё равно не влюблюсь. только у Дашки есть девушка, Лолита убила себя и лежит под каменной плитой, а Аннабель — вот, сидит, курит и жмурит красные глаза. взрослые думают, дети не думают: Чесу семнадцать через месяц, Лорди девятнадцать, но они глупые, они безответственные, они уродливые, злые и безобразные, поэтому и дети. что я тупица и голубой. дети не думают, у детей и проблем нет. — погоди, что? — танцевать пошли, говорю. стрёмная идея. — пошли. пиздецовее не станет. Чес думает: бля. клянусь, ещё одно движение — и я сломаюсь. клянусь, всё, я закончился. поэтому они не принадлежат себе, давятся тёплым пивом и танцуют под 'буду твоим пёсиком'. я попробую сдохнуть без гримасы боли. обожайте моё падение.