Имя

       Деймос ненавидит его. Этот наёмник не достоин права на жизнь. По крайней мере ей так казалось до того момента, пока братишка не удивил её. Так старался уничтожить Культ Космоса, так старался помешать их планам, так старался привить бредовые мысли об их семье. Её брат действительно думает, что сможет воссоединить семью? Правда? Хочется громко рассмеяться с этого. Деймос сбросили со скалы, её бросили умирать. И никто не хотел ей помочь. Ни мать, ни отец, ни брат не кинулся к ней на помощь. Она верила каждому слову, сказанному её настоящей мамой, которая её вырастила и воспитала. Не было никаких сомнений об обратном... До того момента, как встретила брата. В тот день, когда она коснулась его руки, в голове роем кружились воспоминания, в которых она слышала крики маленькой девочки и совсем юного мальчишки. Слышала, как брат звал её по другому имени, как он рыдал, как кричал что-то бессвязное. Этот отрывок из памяти брата серьёзно пошатнул Деймос. А ещё при каждой их новой встрече он был так добр к ней и приветлив. Нет, нет, она всё ещё была верна Культу и их общей идее!.. Но её тревожили в глубине души мысли о братце.        Алексиоса пленили после битвы при Пилосе. Он без своего оружия, без нормальной одежды сидел за решёткой в тюрьме. В Афинах хорошая тюрьма, а главное — недалеко находится. Деймос было легко сюда добираться. Не то, чтобы она часто навещала брата, но однозначно чаще, чем другие члены Культа Космоса. И вот, она снова здесь. Стоит перед запертой камерой и наблюдает за осунувшимся наёмником. Видимо над ним тут неплохо измываются охранники и надзиратель. Эти синяки и ссадины, эта треснутая губа, на которой уже засохла кровь, эти руки с разбитыми в кровь костяшками... Жалкий вид.        — Кассандра? — с некой надеждой спрашивает Алексиос.        Деймос хмурится. Её так раздражало и злило, что он зовёт её не её именем. Она давно не Кассандра. Она Деймос, избранная Богами. Если даже не является самой настоящей Богиней. Её боятся, ею восхищаются. Никто не смеет стоять на её пути. Делает, что хочет и когда хочет. Никому не подчиняется. А Алексиос не слушается, перечит, рискует лезть в словесный поединок, который может окончиться плохо для него же. Эта храбрость и некая уверенность в словах вгоняли её в дикое чувства любопытства... и злости.        — Сколько раз повторять тебе не звать меня этим именем?! — кричит на него она.        Ей даже не хочется слушать его ответ. Она знает, что он будет причитать о том, что её так назвала мать, которая её до сих пор любит и ждёт, как и её брат. Но она не даст себя обмануть. Если бы её любили, то не бросали бы, ведь так? Кривит губы, слыша всё то, что она уже предугадала в своей голове. Деймос успела узнать о нём больше и теперь может даже иногда понять, что он может сделать в следующее мгновение. Она скрестила руки на груди, вскинув подбородок вверх.        — Тебе самому не надоело? — с насмешкой вопрошает Деймос. — Ты говоришь о семье, любви и мире, сидя в грязной камере, как какой-то оборванец. На тебя смотреть тошно и потешно. Ты ничего не изменишь своими бесполезными и глупыми речами.        — В один день я отведу тебя к нашей матери и докажу, что она всё ещё ждёт тебя дома, — с почти отчаянием говорит Алексиос.— Мы с ней любим тебя. И всегда любили.        Слова Алексиоса не заставили дрогнуть ни один мускул на лице Деймос. Она также стояла около камеры и, облокотившись на решётки, смотрела на него пронзающим взглядом. Она думала, и думала явно не о том, о чём шёл разговор. Взгляд её блуждал по лицу пленника, по его скулам, глазам, губам. Остановилась она на двигающемся кадыке. В голову проникли мысли о красоте наёмника. Ей явно нравилась внешность. Приятная и не оталкивающая. Милый он довольно-таки... Он продолжал о чём-то говорить. Вроде бы о семье и любви. Закатила глаза. Эта тема была далека от Деймос. В этой жизни есть только долг и честь.        В какой-то момент образовалась тишина. Звенящая и неприятная. Алексиос теперь молчал. Он не знал, что сказать, когда на него так откровенно пялились. Деймос хочет как-то его унизить или оскорбить? Подбирает верные слова, которые смогут ранить его? Но его уже давно ранили в самое сердце. Сестра не шла на контакт и не собиралась слушать его. Наёмник сжимает руки в кулаки, костяшки побелели. Унизительно, противно. В глубине души хотелось плакать. Как же он выполнит данное матери обещание, если сестра совсем не идёт на контакт? Да и братские чувства грызли его изнутри. Он не мог поверить, что это случилось с его младшей сестрёнкой. Не смог защитить и уберечь, и вот во что всё вылилось.        — Знаешь, Спарта уже почти пала, — начала Деймос, сама не зная, зачем это говорит. — Последний рубеж остался. Небольшая горстка солдат ещё бьётся за своего павшего лидера. Но уже совсем недолго осталось...        — Кассандра.        Алексиос сделал пару шагов к решётке, за которой стояла Деймос. Оказался к ней как можно ближе. Его взгляд был таким проникновенным, таким жалким. Он уверен до самого последнего, что сможет достучаться до своей сестры. Может быть у него получить именно сейчас? Будет пытаться, пытаться до последнего вздоха.        — Ты уже никак не сможешь помешать нам. Никак.        — Послушай меня, — просит он, неловко потерев шею. — Я понимаю тебя. Не только тебя скинули в ту ночь со скалы.        Напряжённо выдохнула. Деймос думала, отведя взгляд через плечо. Ей так сильно захотелось увидеть мысли Алексиоса, как тогда, в тот день, когда они впервые увидели друг друга, когда тёплые руки соприкоснулись. Хотелось узнать, о чём он думает, что он вспоминает. Неужели в тот день скинули со скалы не только её? Брат тоже пострадал? Но как он тогда выжил? И почему тогда помимо Деймос её мать, которая воспитала и вырастила, не спасла и его? А может, это просто очередная ложь, чтобы запутать её? Сильнее хмурится, снова смотря на него. Их разделяла только решётка.        — Ты и представить не можешь, как я тебя понимаю. Мы все эти годы с тобой были отрезаны друг от друга. И сейчас мы можем всё исправить, ещё не поздно начать сначала. Мы можем снова стать семьёй. Ты и я.        Эти слова... Слова Алексиоса задели её. Он смотрел на неё с надеждой и некой любовью. Никто ещё так не смотрел на неё. Только если со страхом вперемешку с уважением. Ей это понравилось. Так... мило? На секунды её лицо расслабилось. Нет больше хмурости на лице или изогнутых в усмешке губ. Только интерес, дикое любопытство, что же будет дальше. Деймос прикоснулась к прутьям решётки, сжав. Алексиос, выгнув брови, с теплотой улыбается ей. В глубине его души теплилась надежда, что он всё-таки достучался до неё. Его рука накрывает её, которой она держалась за прут.        — Что думаешь, Кассандра? Мир?        До чего же Алексиос добрый и наивный, будто ребёнок. В сражениях он грозный и непобедимый, но перед своей сестрой он не может быть таким. Это поведение трогало Деймос. Было приятно такое особое отношение. Да, он не боялся её, но безгранично лелеял. Возможно, если бы они действительно были семьей, то и любил бы. Прикосновение к её руке приятное, ласковое. Деймос улыбнулась.        — Ты сплошное очарование, когда отчаиваешься, знаешь? — вдруг сказала она.        Оба не ожидали, что будут произнесены такие слова. Слишком внезапно, слишком странно. Это была очередная насмешка или флирт? Если второе, то этот флирт был какой-то развязный и уверенный. Направленный именно на Алексиоса. Но это было бы малость странно. Флирт явно неуместен между ними.        — У меня к тебе другое предложение. Присоединись ко мне, — выгнув брови, решительно сказала воительница.        Алексиос недоумевающе глядит на неё. Он не понимает. Присоединиться? К ней? И к культу, который разрушил их семью? Деймос выглядела очень спокойной. Она ждала ответа. Карие глаза наёмника замечают, что в этот визит её волосы, собранные в косичку, более лохматые, чем обычно. Будто она дралась с кем-то. На самом деле Алексиос видел между ними сильное сходство. Они оба пошли в мать, особенно Кассандра. Так похожа на неё. Красивая... Слегка тряхнув головой, прогнав странные мысли, Алексиос аккуратно заговорил:        — Кассандра, ты не понимаешь. Культ обманывал тебя всё это время, — Алексиос был так близок к собеседнице, что та чувствовала, как оседало теплое дыхание на её загорелой коже. — Они разрушили нашу семью и жизнь. Присоединиться к ним — это всё равно, что мышь выйдет на встречу с кошкой.        Деймос, вырвав свою руку из руки наёмника, схватила его за одежду и притянула ближе к себе через решётки. Больно ударила его головой о железные прутья. Она со злостью сжала ткань одежды в кулак, ткань трещит по швам. Её брат такой наивный и верит в нечто несбыточное. Почему он такой? Почему вообще внезапно объявился в её жизни? Зачем совал нос не в свои дела? Всё её мысли стали хаотичными и яростными, будто её резко переключили рубильником. Алексиос почти привык к её резким скачкам настроения за долгое время проведённое здесь.        — Ты, прекрати меня так звать! — злилась Деймос, чуть ли не прорычав эти слова. — Или я убью тебя и не посмотрю на наше родство!        В эту секунду ей захотелось, чтобы он назвал её по имени, по её настоящему имени. Хочется услышать, как он произносит его своим высоким, но мягким голосом. Деймос задержала взгляд на его разбитых губах. Алексиос же на секунду, буквально на мимолетное мгновение испугался. В его глазах промелькнула тень страха. Возможно, что он и вправду побоялся гнева своей сестры. Всё же она сильна и свирепа. В голове до сих пор стоял разговор двух стражников, которые обсуждали насколько Деймос жестокий и беспощадный человек. Многие люди, встретившие её, пострадали от её гнева, чего не хотелось Алексиосу. Но как же ей противостоять, если постоянно погружаться в пучины страха перед ней?        — А ты сама хоть раз звала меня по имени? — вдруг вопрошает Алексиос.        Деймос замерла. Она озвучила свои мысли вслух?.. И что самое главное, она действительно не называла его по имени. Брови слегка опустились к переносице.        — С чего бы мне это делать? — самодовольно спросила Деймос.        — А мне?        Повисла очередная тишина. Обоим не хотелось идти на уступки. Это было почти унизительно. Тем более для Деймос. Она Избранная, Богиня. Почему она должна кому-то в чём-то уступать? Она не понимала и понимать не хотела. Губы с раздражением сжались. Моргнув, Алексиос чуть нахмурился. В голову пришли мысли, что делать. И они совсем не нравились. Но иногда нужно поступить правильно, отказавшись от своих желаний и гордости. Глубоко вздохнув, он сказал:        — Деймос, пожалуйста, послушай меня.        По коже Деймос прошёлся табун мурашек. Он... только что... Он переступил через себя, чтобы... чтобы что? Зачем ему это делать? Потому что понял, что перечить ей бесполезно? Или потому, что решил пойти на уступки ради чего-то? Чего или кого ради он это сделал? Это было даже лучше, чем она думала. Этот умоляющий голос, прямой взгляд в глаза... Взгляд её карих глаз снова опустился к губам собеседника. Разбитые с засохшей кровью из-за тюремщиков. Они слегка приоткрыты, будто призывали, манили. Желание в миг захлестнуло её. Деймос через решетки притянула Алексиоса ещё ближе к себе и поцеловала, ощущая на губах его кровь. В её хватке тут же начали вырваться и в конечном итоге высвободились. Алексиос стремительно отпрянул от прутьев решётки, вытирая губы тыльной стороной ладони. Его широко распахнутые глаза с ужасом глядели туда-сюда по всему пространству. А Деймос же хмурится, также прикасаясь к своим губам, но аккуратно, мягко, самым кончиком пальца.        — Какого... — начал говорить шокированный мужчина.        То, что сейчас произошло, не должно было быть. Это противоестественно, неправильно. У Алексиоса никогда не было мыслей связанных с его сестрой в подобном ключе. В этот момент у него вдруг появилось осознание, что Деймос до конца не принимает тот факт, что они родственники. Взгляд его пронзает Деймос в попытке заметить сожаление, но этого нет. Та лишь ухмыляется чему-то в своей голове и вновь окидывает взглядом Алексиоса с ног до головы.        — Неплохо, Алексиос, — говорит она.        Тот замирает. Она только что назвала его имя? Она... Она... По коже пробежались такие до жути приятные мурашки. Алексиос в это мгновение совсем не мог понять чувств, которые начали биться в его теле. Всё, что сейчас произошло между ними, выглядело, как какое-то изощрённое признание. Но он не мог об этом сейчас думать, он должен отчитать её за это и пригрозить, чтобы она так больше не делала. Наёмник уже было открыл рот, чтобы начать всё это говорить, но Деймос уже развернулась и ушла. Даже не удосужилась ничего сказать, будто так и надо, будто так и должно быть. Алексиос только открывал и закрывал рот, словно рыба. Беспомощная, пойманная на крючок рыба.        — Малака...