«Я тебя ненавижу также сильно как люблю»
LIZER «Между Нами»
— Рыж, Рыжик, подожди, стой, нам поговорить нужно… Губы сухие, обкусанные, больно, наверное, по рту припечатывают. Рука под чуть влажной футболкой — точно мяч в кольцо забрасывал пока мышцы судорогой не скрутило. Хэ Тянь злится, или расстроен, а может, и то, и другое и еще чего в довесок, кто ж его разберет. Рыжик думает, что он сам и разберет, только попозже, сейчас футболку только с него стащит и вылижет дорожку вниз по животу. Он его три дня не видел, а от запаха и кожи солоноватой ведет так, будто Хэ Тяня у него на вечность отобрали. — Правда, Рыжик, Рыж, Малыш Мо, Шань, поговорить нужно, — едва не бормочет, теряясь и глазами по лицу Гуаншаня прыгая. — Сейчас? — Сейчас. Рыжий подвохи чует за версту, а здесь воняет совсем по-помоечному. Шань профилактически кусает его за бок, почти у косточки, глазами довольно мажет по кубикам пресса — красиво, даже девчонок, что ни одного его матча, особенно летом, не пропускают осуждать не хочется, — и к тяневу лицу подвигается. Он и забыл, что они в коридоре. Рыжик даже кроссовки, кажется, не стянул. — Чего тебе? Тянь давится, глотая нервозность, Рыжий видит; вот и глаза у него сквозь смотрят, так ему всегда с пиздецом справляться проще было. Не вижу — нет значит. — Только давай без поеботы этой. Если тебя снова брат к стенке прижал, то мы ему все вместе наваляем, раньше справлялись и сейчас… — Нам расстаться нужно. — Ебу дал? — Нет. Нам расстаться нужно. Глаза – сквозь, но голос твердый, такой, что решено уже все. Рыжему кажется, что внутренности пожевали и в рот ему снова плюнули. На, блять, тебе помои, дожевывай. Рука сама по себе в кулак сжимается, так и хочется со всей дури и в солнышко; злость — понятная, простая эмоция, а не эта каша в груди пульсирующая. Трогать Хэ Тяня не хочется, хочется жизнь минут на десять назад отмотать, где он ему язык в рот засовывает; а еще лучше месяца на четыре назад, где он ему на все доебки говорит: «Пошел нахуй» и нет ни истории с Шэ Ли, ни поездки в горы: ничего нет. — Мы могли бы, ну, друзьями остаться, — почти шепчет Хэ Тянь, все еще глазами с ним не встречаясь. Рыжик думает, что поздно, все-таки лучше, чем никогда, и отвечает: — Нахуй иди. Руки одергивает как от прокаженного и думает, отчего же так погано, если с самого начала знал, что он мудак? Наигрался и хватит, как тут поспорить. Богатый мальчик и псина дворовая, ничего кроме как драться и хамить не умеющая. Грудь давит спазмом, воздух выбивая и глаза подпаливая, так и хочется этот пепел смахнуть. «Здорово, что кроссовки не снял» — единственной мыслью стучит всю дорогу до лифта, до парковки, и до парка ближайшего. На улице темно, тихо, только фонарь гудит, и светлячки крыльями хлопают. Он матери сказал, что на ночевку. Шань был бы непрочь подраться, но вокруг ни души, даже с собакой никто не гуляет. Бам! С размаху об дерево. И еще. Еще. Еще. Чтобы кулак в кровь. Чтобы грудь перестало в веревки связывать, а глаза саднить. Чтобы раз и навсегда — вон.***
— Рыжи-и-ий, а где Тянь? Гуаншань планировал вырубить себя из «чудо команды», с корнем вырвать; и чтобы ни Цзяня, ни Чженси, чтобы эти четыре месяца в самый дальний угол шкафа, а лучше и совсем выбросить; но вот он снова сидит на траве рядом с баскетбольной площадкой и смотрит на улыбающегося во все тридцать два Цзянь Си. — Ебу я что ли, он передо мной не отчитывается. — Поругались? — тут же гаснет и так понимающе в лицо заглядывает, что еще противнее становится. Шаня может и нельзя назвать хорошим человеком, но обидеть Цзянь И — это нужно совсем все человеческое потерять. Вот он и не смог отказаться, когда Цзянь на него в коридоре налетел и с собой потащил. Чженси сегодня в школе нет — на соревнованиях каких-то -, вот ему энергию и некуда девать. — Не ругались мы, — зло как-то выходит, под нос, но Цзянь не видит, или просто к грубости привык, непонятно, что печальнее. — Он мне на звонки не отвечает, представляешь? Вчера написал СМСку, что хочу собрать всех в баскетбол сыграть, а он не ответил даже. Наверное, Чжу Юнь все время у него отнимает. Хрип, кашлем задавленный, Цзянь за разрешение продолжать принимает. — Ах, так ты не знаешь? Тянь подружку нашел! Разве не странно, что он от нас отдалился, ведь мы лучшие друзья, нужно будет с ним поговорить, после школы его поймаю! Она на два года младше, в музыкальный кружок ходит, все такая воспитанная, я, когда ее увидел, хотел ей пять дать, ну, знаешь, вроде как в компанию принять, а она меня проигнорировала, представь только, а! Она сначала его тоже игнорировала, он ей, вроде как не нравился, но если Тянь кого захочет, то Тянь того получит, как ему отказать? Вот, они вроде как всего пару дней назад начали официально встречаться! Как ты мог не знать, вся школа только об этом и болтает! «Если Тянь кого захочет, Тянь того получит». — Нахуй мне этот Хэ Тянь не сдался, и подружка его тоже нахуй не сдалась, не слушаю я что болтают. Сумка сама собой на плече оказывается, и Шань кричит что-то про то, как сильно ему нужно прийти пораньше уже на бегу.***
— Тянь собаку завел. Похуй, похуй, господи, как же ему похуй на Хэ Тяня блядского. Выблевать хочется всю информацию о нем, вместе с зеленой жгучей жижей, что ему подсунули. Шань не любил пить, но сегодня решил — надо нажраться так, чтобы хоть минуту не вспоминать про мягкие волосы — бесконечно можно гладить — которыми Тянь щеку щекотал, когда ему совсем хуево было. Приходил и просто стоял рядом в плечо уткнувшись, будто единственная поддержка, которая у него есть и которая ему нужна, сейчас здесь стоит, руки не знает куда деть и сердце грохотом заходящееся. Интересно, делает ли он также с Чжу Юнь? Хотя нет, блять, совсем ему про него ничего не интересно. — Он же не хотел животных, — само как-то вырывается и на пол падает, Чженси явно не думал, что он будет в разговоре участвовать. — Рыж, ты же больше кошек любишь, да? Говорят, ему брат подарил, но я не особо верю. Отношения у них знаешь, ну, не самые теплые, — звенит Цзянь И, тут же вовлекая его в разговор. Ага, Тянь хочет ему нож в горло всадить каждый раз, когда видит, не больно тепло. Шань снова заливает себе в рот что-то мутно темное и мысленно молится всем богам, чтобы после этого в больницу не лечь. Вписку устраивали друзья Цзяня, имена которых в белый шум превратились в ту же секунду, как их представили; в квартире, явно специально для этого снятой, потому что таких попоек никто в своих собственных домах не устраивает, был не просто бардак, а что-то уж совсем невероятное. Шум, запах, люди с интерьером сплавленные, так их много и так они неестественно двигаются, музыка в уши долбящая — от всего этого у Шаня болью в висках пульсировало. Алкоголь не расслаблял, а только паршивее делал, подливая в грудные узлы керосина. Искра и гляди загорится. — Породу не знаю, но что-то не очень большое, спаниель может? Хэ Тянь все еще мне не отвечает, а в школе разговаривает так, будто бы мы просто знакомые и не друзьяшки совсем. — А он, ну, — горло прочистить бы, — нормально выглядит? — Шань снова льет в себя что-то, проклиная каждое произнесенное слово. — Волнуешься за него? Мило как! — Хочу, чтобы он сдох поскорее, минуты, видишь, считаю. — Не очень он выглядит, — говорит Чжэнси спокойно, ровно, будто не удивлен вовсе. Цзянь на его руке болтается как на лиане, а Гуаншань ловит себя на том, что завидует. Черт бы их побрал, и его побрал. Еще глоток. — Ой, ой, а он здесь же! Вот сам и посмотри. Пойдем поздороваемся? Шань хочет глаза себе выколоть, чтобы не пялиться, но его будто магнитом разворачивает и не отпускает, глубже, и глубже, и глубже затягивая. Чжаневское «не очень» на человеческий язык переводится как «очень и очень хуево», просто чудо как под тяжестью мешков под глазами не упал еще. — Блять, вот же придурок, — шепотом, кажется. В улыбке, как и всегда, обаяния хватит армию поклонниц свалить, но движения размашистые, неаккуратные, неуклюжие даже. Кажется, если сейчас к нему сзади подкрасться — не заметит. Может и не такое пойло плохое. В один мах стакан заканчивается. Кажется, что Гуаншаню пиздец. И Тяню, кажется, тоже, только отчего непонятно. Шань решает, что недостаточно пьян, чтобы разбираться с этой хуйней.***
Момент, когда перед глазами начинает приятно плыть, Шань пропускает, переставая вливать в себя что-то сомнительное только тогда, когда комната настолько кружится и пульсирует, что он кружится и пульсирует вместе с ней. Как в танце. Или как в драке, где силы равны. Главное поймать ритм. Шаню смешно, а еще кричать хочется. Он однажды в зоопарке видел, как медведь ревел, отчаянно так, будто ногу хотят отрезать. Вот ему также нужно, вдруг полегчает. Хэ Тянь свалил часа два назад, так ни разу с ним глазами и не встретившись. Специально, или просто забыл напрочь о его существовании, бывает. Чжу Юнь красивая, чопорно красивая, совсем неподходящая грязной гостиной, и очень подходящая безупречному Хэ Тяню с количеством денег как у Рокфеллера. Так и представляешь их на приеме каком-нибудь светском в шмотках нарядных. Шань отлепляет себя от пола, стеной поддерживая. На воздух хочется, может там не так паршиво будет. План про «не паршиво» проваливается, как только в кармане нашаривается полупустая пачка. Тяневская. В куртке его забытая, Шань как-то думал отдать, да оставил себе на память вроде, чтобы грудина располосанная не зарастала. Шань долго с зажигалкой сражается, палец себе подпалив — не больно. Когда знакомым запахом в нос ударяет — больно до одури. Телефон сам в руках оказывается. «Привеи» «Давай мы будем гворить, как настоящие друзья» «Привет, ну как дела?» «Ничнго не изменилось, с тех пор как ты ушл» «Ну как там твоя псина?» Где-то глубоко Шань знает, что будет себя ненавидеть. «Я все еще люблю тебя».