Знакомьтесь, Михаил Павлович!

      Холода пришли слишком рано, даже для Питера. Уже в середине сентября, когда жители соседних районов ещё счастливо щеголяли в коротких шортах, питерцы уже предусмотрительно доставали с самых дальних углов шапки с помпонами. А пока зимняя одежда была наготове, весь город дрожал в осенних плащах и пальто.       Уже не запускались фонтаны, некогда заполненные оживлёнными толпами скверы пустовали, ища свою радость в изредка выглядывающих утках. Листья только начинали менять свой сочный зелёный цвет на осеннее золото. Скорее всего, недели через полторы на улицах можно будет встретить только черные стволы голых деревьев и кустарников.       Небо почернело и теперь сливалось с серым асфальтом и дымом из выхлопных труб. Яркие здания вокруг в одночасье потускнели, и только мягкий свет, сочащийся из прозрачных окон, давал обволакивающее ощущение домашнего уюта и теплоты.       Люди сливались в одну серую массу, топтали друг другу ноги и всё спешили куда-то по своим делам, неся в своём неумолимо быстром потоке Сергея Ивановича. Молодой мужчина шёл или, точнее сказать, почти бежал сквозь эту зевающую сонму, желая поскорее оказаться в своём тёплом кабинете и уткнуться в горячий обогреватель. Чёрное пальто, чёткими линиями очерчивающее крепкий стан мужчины, практически не грело, а потому он только беспомощно сжимал и разжимал кулаки, почти не чувствуя обледеневших пальцев.       Автобусов на горизонте не было, неожиданно сломанная машина уже третий день стояла в шиномонтажной за городом, поэтому приходилось терпеть все эти немилости осенней погоды.       Пробегая очередную остановку, Сергей Иванович ещё раз уловил себя на том, что, на удивление, чувствует себя сносно: даже такая неприятная погода и угрюмые лица пешеходов не могли сбить хорошего настроя молодого преподавателя.       Школа и все её обитатели встретили Муравьёва-Апостола с не менее нахмуренными физиономиями: не выспавшиеся, недовольные количеством занятий школьники лениво плелись по коридорам, с неохотой забредая в отремонтированные после каникул классы. Учителя также нехотя выползали из учительской, а уборщицы уже начинали сновать с пустыми вёдрами и доисторическими швабрами, которые, судя по их состоянию, были ещё париками Екатерины Второй.       Оставив все вещи в уютном кабинете, Сергей Иванович поспешил на планёрку, которая по обыкновению своему проводилась каждый понедельник. Уже издалека он смог увидеть через силу перебирающего ногами Пестеля, несущего с собой огромный транспортир, и плетущегося рядом Романова, который из своего исторического оборудования нёс только проверенные тетради и методичку с датами.       Только в кабинете Сергей Иванович застал как всегда сияющего Кондратия Фёдоровича в его фирменной рубашке с рукавами-фонариками и в бархатной жилетке изумрудного оттенка, а также повисшего на соседнем стуле Трубецкого. Увидеть их вместе было весьма ожидаемо, поскольку эта уже привычная всем парочка была неразлучна с момента их поступления на работу. И если среди учительского коллектива поселилось привычное «Мы с Тамарой ходим парой», то ученики ограничивались любимым «Биба и Боба».       Когда все остальные были уже в сборе и Каховский, спеша из спортзала, прикрыл за собой дверь, Николай Павлович встал во главе своего директорского стола и небрежно кинул в сторону методичку с тетрадями. — Господа, план на неделю, — мужчина зажмурился и сжал переносицу, желая подавить зевок. — У меня три новости: хорошая, плохая и нейтральная. С какой начать?       Все впали в секундную задумчивость, из которой первым пришёл в себя Павел Иванович: — Давайте начнём с неприятного — понедельник, как никак.       Николай Павлович вдруг резко поднял усталые глаза на мужчину и улыбнулся как-то глупо. А после выпрямился в полный рост, скрестил руки на груди и изогнул брови скептично. — Хорошо, но её выписали не всем, — теперь все непонимающие взгляды присутствующих были целиком и полностью направлены на Романова. А потому он поспешил пояснить: — это плохая новость. — Боюсь спросить, какая тогда хорошая? — с опаской вопросил Рылеев, усмехаясь. — Нашему коллективу полагается премия, — все оживлённо вздрогнули; некоторых губ коснулась довольная улыбка. Но, вспомнив предыдущие слова, учителя вмиг поникли и грустно переглянулись между собой. Только Кондратий Фёдорович оставался на веселе, то ли надеясь, что его все-таки премией не обделили, то ли радуясь такому забавному началу дня.       Павел Иванович прыснул в кулак от «небывалой» находчивости Романова. — А вы умеете разрядить обстановку, Николай Павлович, — подхватил Пестель, хлопая себя по коленям. — Стараемся, Павел Иванович, — директор ухмыльнулся в ответ, особо заостряя внимание на удручённом Каховском, которому, видимо, его необычный «словесный оборот» пришёлся не по душе. Но, сделав вид, будто мужчина не заметил грусти на лице своего подчиненного, он нарочито громко прочистил горло, чтобы вновь привлечь к себе всеобщее внимание и принялся копошиться в кипе бумаг, ища какую-то особо ценную на данный момент.       Когда из всей этой своры документов Николай выудил нужный листок, он мысленно похвалил себя за скорость поисков и обвёл товарищей воодушевлённым взглядом. — А что касается нейтральной новости, то, коллеги, поздравляю — у нас новый француз! — мужчина развёл руки в стороны, а после резко хлопнул себя по бокам. От резкого движения бумаги в руках Романова издали громкий хлопок, отчего Трубецкой вздрогнул и одними губами обругал всё происходящее. — Что же, прямиком из Франции? — лукаво усмехнувшись, Сергей Иванович скептично изогнул бровь и опёрся плечом о дверной косяк.       Пестель, сидящий ближе всех к директору, взял из его рук бумагу, содержащую какую-то важную информацию об их загадочном госте. — Лучше, Сергей Иванович, отечественного производства! — помахав документами в воздухе, изрёк математик и, нахмурив брови, начал стремительно бегать глазами по чужому резюме.       Листок тут же вырвал Трубецкой, но по всей школе разнеслась неприятная трель второго звонка, оповещающая о начале занятий. Пестель многострадально закатил глаза, спрятал лицо в ладонях и под обречённое романовское «Господи, когда это всё кончится?» вышел из кабинета директора, резвым шагом направляясь на второй этаж.       Муравьёв-Апостол уловил сложившуюся атмосферу, но тут же её развеял Кондратий со своей вездесущей любовью к жизни, которому с Сергеем было по пути. От Рылеева совсем не хотелось уходить: он был таким большим скоплением позитива, что хватало на то, чтобы обогреть своей теплотой весь его кабинет без обогревателя. А у Рылеева, к слову, был один из самых просторных классов во всей школе. У Сергея Ивановича же хватало энтузиазма только на свой мягкий стул.       Зайдя в кабинет, мужчина по привычке бросил взгляд на британский флаг на противоположной стене, поздоровался с подскочившими детьми уже прижившимся «Good morning, guys!» и принялся старательно выводить английским курсивом число на доске. Без этого приветствия уже не могла полноценно начаться смена так же, как и у Рылеева не мог хорошо пройти день без цитирования одного из его любимых писателей перед началом урока.       Лица одних детей неизменно сменялись лицами других, старшие сменяли младших, невыносимость младшеклассников сглаживалась унылыми физиономиями ребят постарше, и только учитель в чёрной обтягивающей водолазке с приятным английском говором оставался неизменным посетителем этого уютного кабинета.       Во время одного из свободных уроков к Сергею Ивановичу беспринципно заглянул Павел Иванович, несколько озлобленный, но, в то же время, растерянный. В понедельник увидеть радостным можно было только редкостного весельчака, коим Пестель не являлся и подавно. Математик прославился своим извечно грустным взглядом и непозволительно прямой осанкой, точно где-то под пиджаком к его спине был привязан черенок. Но в тот момент глаза его были по-особенному печальные, что не ускользнуло от проницательного Муравьёва-Апостола. — Что ты прямо! — после пятых классов Павел всегда был очень взвинченным, а учитывая тот факт, что по понедельникам он вёл уроки сразу у трёх пятых, то рассчитывать на адекватное состояние мужчины было невозможным. — Напугали они ежа голой жопой!       Сергей засмеялся, нечаянно роняя второй чайный пакетик в кружку «товарища по несчастью». Он даже не обернулся, потому как увидеть перед собой разрывающуюся мину Пестеля было ожидаемо. Англичанин продолжал беззвучно посмеиваться над громогласными разглагольствованиями, не в силах остановить подёргивающие плечи, и заливал ароматный байховый чай кипятком из чайника. — Нет, Серёг, я не могу с этими повстанцами! — Пестель резко скинул ногу с другой ноги, упёрся ладонями в колени и принял боевую позу, будто готовясь отразить атаку. — Представляешь, что учудили! Начали мордобой при живом учителе, я кинулся их разнимать. Мало того, что я присоединиться не могу, так ещё ведь и получил почём зря! Так они ещё мне потом ручку у двери с корнем выдернули.       Лицо англичанина выразило удивление, после чего округлённые губы сжались в тонкую полоску, и Сергей Иванович неодобрительно покачал головой. Он не понаслышке знал о зверствах этих детей, потому что сам ни раз встречался с их невыносимыми проделками и с не менее невыносимыми родителями.       Муравьёв-Апостол не знал точно, забавляла ли его эта ситуация или развращённая чужими глупостями статная физиономия Пестеля, который хоть и пытался держаться бодрячком, всё равно краснел и зло бил себя по коленям. — Я им говорю: «Всё, иду жаловаться директору!». А мне пятнадцать голосов в ответ: «А что вы нам сделаете?! Вы знаете, кто мой папа?», — пискляво передразнивал мужчина, поднимая руки вверх. — Ну, если ты такой дебил, несложно догадаться, кто твой отец…       Англичанин улыбнулся широко, снова неодобрительно помотал головой и беспомощно пожал плечами. Его ясный взгляд и мягкая улыбка будто говорили: «Ничем более, чем этот ароматный чай я тебе помочь не мог, друг!». — И ведь ещё встали, ополчились все против меня! — Пестель принял протянутую ему кружку, от которой исходил тонкий дымок и запах, суливший о дальнейшей приятной компании и вкусных конфетах. — Декабристы, твою мать!       После того, как Павел старательно размешал оставшийся на дне сахар, Сергей Иванович перехватил ложку, которую тот хотел положить на стол, и кинул в свою объёмную кружку две ложки сахара. — Декабристы шли во благо, — усмехаясь, сказал англичанин и отпил из кружки. Тут же он сморщился, поднёс дрожащую руку к губе и закатил глаза: обжёгся, из-за чего половина ротовой полости тут же онемела. Павел победоносно хмыкнул. — А пятиклашек я бы назвал орками.       Тут мужчина напротив тыкнул пальцем в Сергея, показывая своё беспрекословное согласие. Следующие полчаса из кабинета продолжал литься оживлённый разговор двух коллег, хлюпанья от сделанных глотков и редкие шиканья из-за слишком горячего чая.       Когда прозвенел ненавистный большинству звонок, оповещающий всех о начале самой продолжительной перемены, Пестель цокнул, обречённо вздохнул и, поставив кружку на место, нехотя встал. Муравьёв-Апостол продолжал сидеть на месте, совсем изнежившись на своём нагретом месте. Он, даже не задумываясь, пожал протянутую ему руку, успокаивающе хлопнул друга по плечу и, наконец, встал, спеша к доске. — А, кстати, Серёж, — англичанин с трепетным усилием вытирал доску, а когда услышал обращение к своей персоне, остановился, как вкопанный, но не обернулся, лишь перестав елозить мокрой тряпкой и чуть повернув голову к собеседнику. — После этого урока, на короткой перемене Николаша опять консилиум собирает: кажется, что-то важное. — Кажется или важное? — Сергей тут же получил нехилый тычок между лопаток, даже на миг припечатавшись к влажной доске. Англичанин резко обернулся и взмахнул грязной тряпкой в воздухе, желая достать до дорогого костюма друга. Пестель увернулся и, хитро ухмыляясь, пригрозил пальцем. — Паш, я не пятиклашка — отца звать не буду, вдарю сам!       Мужчина, обошедший первую парту, выставил ладони в примирительном жесте и опустил голову, как бы говоря этим, что он сдаётся в этой неравной борьбе. После непродолжительных переглядок Муравьёв-Апостол всё-таки вернул тряпку на её законное место, пожал руку Пестелю в качестве заключения мирного договора и с добрыми словами напутствия и ласковыми поглаживаниями по спине отправил мужчину в очередной пятый класс.       Это была последняя на сегодня большая перемена, которую Сергей ждал, как ничто больше в этот день. Кроме бесплатного обеда для учителей, естественно. Поэтому, запустив мнущихся на пороге детей под страхом смертной казни, Сергей накинул своё мягкое пальто, нащупал в кармане необходимые инструменты и, ведомый своими пагубными привычками, побрёл в сторону лестницы. По дороге он десять, а то и более раз поздоровался со своими учениками, пару раз пересёкся с предметниками и даже на минуту остановился у лестницы, пойманный на удивление весёлым Трубецким.       А потом уже по известному не только ему маршруту последовал за школу, где располагалась уютная коморка дворника, не отказывающего в пристанище «бедным путникам». Из маленького окошка, покрашенного белой краской, выходил чудесный вид на осенний парк.       Уже достав из кармана недешёвые сигареты и зажигалку, принимаясь бесконечно чиркать это чудо техники, Сергей Иванович вдруг услышал шелест опавшей выгоревшей листвы и чей-то продолжительный кашель.       Он тут же засунул все приспособления в карман и сменил свой курс: вместо маленькой деревянной дверцы мужчина заглянул за угол коморки и встретил там «ослепительное нечто», стоящее к нему спиной.       Бежевое пальто без единой катышки, значительно длиннее, чем у самого англичанина, тяжёлые ботфорты, из которых торчали бережно выкрученные чёрные бантики на шнуровке, и тёмно-синие классические брюки, стыдливо выглядывающие из-под пальто. На затылке вились светлые, местами выгоревшие пшеничные локоны, кое-где уходя в смешные завитушки. От этого человека валили внушительных размеров клубы дыма, которые, казалось, будто выходили не из человека, а из тепловоза.       Сергей Иванович прокашлялся в кулак и опёрся плечом о косяк маленькой коморки. Но человек напротив даже не спешил отвечать на этот «случайный» зов: он сделал ещё пару затяжек, стряхнул пепел в листву под ногами, откашлялся, а уже после вальяжно обернулся на незваного гостя.       Теперь мужчина мог в деталях рассмотреть совсем юное и несколько наглое лицо представшего пред ним человека. Хаотично разбросанные локоны на лбу, брови, начинающиеся не пойми где и заканчивающиеся примерно там же, чуть скривлённый нос, который заострялся на конце, точёные скулы о которые, казалось, возможно было обрезаться. Он выглядел одновременно курьёзным и привлекательным: не слишком слащавым, но и не уродливым, чтобы отгонять своим внешним видом ворон на огороде. Сергей Иванович описал его, как весьма симпатичного юношу с выделяющимися среди сотни таких же юношей чертами лица.       Даже когда незнакомец встретился взглядом с учителем, он даже не подумал в спешке затушить наполовину выкуренную сигарету и начать вымаливать обет молчания у Муравьёва-Апостола. Парень, поняв недоумение новоприбывшего, намеренно сделал ещё одну затяжку и выпустил дымок прямо на Муравьёва-Апостола. — Какая наглость, молодой человек! — махая перед своим лицом, возмутился темноволосый мужчина. Юнец, наигранно удивлённо уставился на мужчину, поднял брови и ткнул пальцем себе в грудь. — Да-да, я к вам обращаюсь! Или вы ещё здесь кого-то видите? — Ну, как минимум вас, — подал голос юноша, одной рукой откидывая левую сторону пальто и засовывая закоченевшую ладонь в карман штанов. Он чуть склонил голову набок и без малейшего намёка на испуг улыбнулся так искренне дружелюбно, что Муравьёв-Апостол засомневался в его адекватности. — Вы в курсе, что это пришкольная территория? — без торжественных отступлений начал было Сергей Иванович.       Парень огляделся, перекатываясь с пятки на носки, и вновь заострил внимание на строгом, но от того не менее симпатичном лице преподавателя. — Здесь нет никаких табличек, но мне хватило ума, чтобы понять это, — без какой-либо желчи и злобы в голосе проговорил светловолосый юноша, не переставая освещать окружающее пространство своей тёплой улыбкой наивного ребёнка. Юноша, кажется, понял, что до начала их оживлённых дискуссий его ожидают тысячи глупых вопросов, которые можно было бы опустить и перейти к сути конфликта. А потому, ещё до того, как Сергей Иванович начал формулировать в голове следующее нападение, юноша опередил его и спросил: — А в чём проблема?       Муравьёв-Апостол застопорился и будто потерял суть повествования: его губы резко сомкнулись, а сам он неопределённо глянул на незнакомца, то ли поражаясь его небывалой наглостью, то ли восхищаясь его самоотверженной смелостью перед смертью.       Учитель решил также не затягивать с этим пустым разговором и начал наступать на юношу. — Мне казалось, что проблема очевидна: курить на школьном участке запрещено.       Незнакомец резко мотнул головой и обратил свой пронзительный взгляд на преподавателя, скептично изламывая бровь и лукаво улыбаясь. — Знаете, я бы подумал точно также, если бы на этом же самом месте не повстречал учителя химии, — все обвинения буквально растворились в голове Муравьёва-Апостола, оставляя лишь неприятный осадок, называемый неминуемым проигрышем в этом словесном поединке. Что ж, ему попался воистину «достойный» соперник. — Я больше вам скажу — он мне ещё и предложил прикурить, — улыбаясь ещё шире, добавил светловолосый.       Сергею Ивановичу было неприятно признавать то, что дельных аргументов в сторону этого нахала у него не осталось, а потому ему пришлось прибегнуть к его нелюбимому, но извечно действенному способу. — Это вне моей компетентности, — начал мужчина, скрещивая руки на груди. — Обычно особо бесстрашных сразу отправляют в пешее путешествие до следующего образовательного учреждения, но вам повезло, сегодня у меня хорошее настроение, поэтому смелюсь пригласить вас в кабинет директора к…       Англичанин засучил рукав пальто, мимолётно глянул на часы, слегла нахмурился, высчитывая минуты, а после воодушевлённо посмотрел на незнакомца. — … к пол второму. Попрошу не опаздывать, — Муравьёв-Апостол, даже не думая возвращаться к тому делу, за которым, собственно, он сюда и пришёл, подмигнул незнакомцу и, разворачиваясь на одних пятках, сделал пару шагов прочь. Но вдруг его остановил тихий, ещё совсем ребяческий смех.       Он округлил глаза и, напустив на себя всевозможный оскорблённый вид, на который он только был способен, развернулся на источник столь неэтичного звука.       К тому времени, как Сергей подбирал подходящее выражение лица, светловолосый юноша уже перестал смеяться, оставляя на своих бежевых губах яркую улыбку. Англичанин зашагал навстречу, недоверчиво щурясь: а точно ли тот курил табак? Юноша, видимо, уловил этот повисший в воздухе вопрос и пустил очередной смешок, чем ещё сильнее удивил мужчину. Он не понимал, что послужило причиной столь неожиданной реакции, а потому не сразу понял, как к этому стоит отнестись.       Резкая и бесповоротная волна раздражения накрыла Сергея Ивановича: этот дурацкий пасмурный день теперь казался ещё дурнее из-за вспомнившихся неприятных случаев с учениками, инцидент с Пашей, а теперь ещё и этот наглец, который мало того, что не дал ему насладиться табачным дымом, так ещё и в открытую насмехается над ним.       Но он сдержал лицо: не нахмурился, не скривил рот и не сморщил нос. Холодный глаза его устремились на светловолосого, и одного этого взгляда хватило, чтобы по спине второго пробежала неуправляемая стая мурашек, а где-то внизу живота что-то зашевелилось в секундном позыве страха. Но лицо его не изменилось: всё та же задорная улыбка на губах и беспечно поддёргивающиеся брови. Но казалось, что в тёплом омуте карих глаз сиял неприкрытый формальностями вызов. — Простите за бестактность, — Муравьёв-Апостол наигранно замялся, прислоняя указательный палец к губам и делая старательный вид глубоко задумавшегося человека. — Но вы дурачок?       Теперь настала пора светловолосого удивляться: он на пару секунд округлил глаза, но общий вид его оставался всё таким же радостным. — Почему это я дурачок? — смеясь, беспечно спросил юноша и стряхнул пепел с забытой сигареты на землю. — При упоминании кабинета директора улыбается или сам директор, или дурачок, — Сергей спрятал руки за спиной и серьёзно посмотрел на юношу с таким видом, будто он зачитывал какие-то данные с документа. — На директора не похож, следовательно, вы дурачок.       Светловолосый засмеялся звонко, видя предъявленную ему претензию, как какую-то забавную шутку. Сергей Иванович, зная причину своего появления здесь, сам осознавал бред выдвинутой им проблемы, но, как учитель, не мог проигнорировать данный вопрос. Ох, эти двойные стандарты! — Меня впечатляют ваши аналитические способности, — отсмеявшись, но не прекращая искренне улыбаться, сказал молодой человек. Пятернёй свободной руки он взъерошил копну на своём затылке и задержал там свою руку, будто придерживая тяжёлую голову. — Но вы-то сюда тоже не просто так пришли. Что, ищите надёжный прикуриватель или кабинки в туалете все заняты?       Бровь Сергея Ивановича дёрнулась, на губах расцвела притворно ласковая улыбка, а в глазах скопилось столько злобы, что юноше даже удалось почувствовать это. На улице, кажется, стало ещё холоднее от этого леденящего душу убийственного взгляда. — Послушайте, — Муравьёв-Апостол даже не запнулся, больше не обращаясь к правилам «хорошего тона». — У вас вообще инстинкт самосохранения выгорел или его не было никогда? Что это за панибратство! — Так вы первый начали, — всё так же беспечно проговорил юноша, а после, улавливая эту общую атмосферу конфликта, изогнул бровь и скривил губы в усмешке.       Он открыл рот и хотел ещё что-то добавить. Видимо, что чрезвычайно важное для того, чтобы продолжить эту горячую перепалку. Но Муравьёв-Апостол, незаметно глянув на часы, увидел скорое приближение урока. И он прекрасно знал, что если опоздает на урок, то сидящие в его кабинете неучи устроит какой-нибудь жуткий демарш. А потому он подошёл практически вплотную и выдохнул прямо в лицо парню: — Ну, вот я первым и окончу, — он демонстративно сощурился, выпустил пар через ноздри, словно свирепый бык, и стремительно развернулся, спешно покидая место преступления. — Да кто я такой, чтобы не дать вам кончить первым, — вслед услышал он и остановился, сжимая кулаки. Боже, каков наглец! — В другом контексте это даже звучит, как оскорбление, согласитесь?       Англичанин простоял так всего лишь пару секунд и еле удержался от того, чтобы схватить парня за ухо и силой оттащить его к директору прямо сейчас. Или навешать заслуженных подзатыльников на месте — тут уж как получилось бы.       Но он сдержал свои душевные позывы и ринулся в школу, при приближении к которой слышал пронзительный звонок. Чудесно: и напустить дыма не успел, да ещё и на урок опоздал!       Занятие прошло, как и все предыдущие: короткий отрывок из какого-то фильма на английском, разбор пресловутого совершенного прошедшего времени, который поняла, кажется, только стена этого кабинета, заворачивающиеся уши от «специфичного» акцента и всё это под аккомпанемент начавшегося за окном дождя, настукивающего свою, известную только ему мелодию.       После долгожданного звонка он терпеливо вытер доску, задвинул стулья за особо одарёнными детьми и собирался было накинуть пальто, как вдруг вспомнил о дожде и о собрании в кабинете директора.       Муравьёв-Апостол мучительно посмотрел на часы, тяжело вздохнул, надувая щёки, и лениво выполз из кабинета, с каким-то невероятным усилием закрывая дверь на ключ: такая погода вызывала непреодолимую сонливость и желание прижаться к тёплой батарее.       Он, насколько был способен, бодро пробежался по ступеням вниз, пересёк вздыхающих от любви семиклассниц и оказался у порога директора. Прокашлялся в кулак, ещё раз про себя напомнил, что «Это только за стенами школы Романов — Колян» и постучался, без особого разрешения открывая дверь.       Там уже сидел почти весь учительский состав (ну, или те, кого пригласили на это сомнительное рандеву): Рылеев обнимал томик Лермонтова, а где-то рядом с ним к его ноге жался замёрзший Трубецкой. Остальные подходили в процессе перемены.       Самым триумфальным было появление Пестеля, который забыл об официальности его визита и, даже не постучав в дверь, буквально ворвался внутрь с громогласным: — Николя, а вот и работник месяца! — когда он договорил окончание фразы, Пестель уже был внутри кабинета. Встретившись со смеющимися взглядами коллег, Павел Иванович густо покраснел и вышел. После секундного затишья раздался медленный стук, а уже после в узком проёме появилось красное лицо учителя.       Романов покачал головой и прикрыл глаза рукой, не в силах успокоить трясущиеся от беззвучного хохота плечи. — Николай Павлович, к вам можно? — с такой учтивостью и мольбой спросил математик, что директор всё-таки не смог сдержать тихого смешка. — Чувствуйте себя, как дома, Павел Иванович, — вытирая глаза, проговорил Романов, тут же напуская на себя строгий вид. — Так он, по-моему, уже, — лукаво улыбнувшись, проговорил Трубецкой, за что получил лёгкий тычок Рылеева, и он почувствовал, как плечи друга мелко содрогаются от тихого смеха.       Все улыбнулись, приободряясь. Романов по привычке встал, хватая в руки заточенный карандаш, своей заточкой выдающий в нём ярого перфекциониста. Он глянул на бумаги, быстро пробегаясь по ним глазами, и оглядел внимательным взглядом всех присутствующих, отмечая тех, кто на собрание не явился.       А после он мимолётно глянул на белые часы, висящие на стене, и, сделав выводы о невозможности терять время впустую, начал говорить: — Итак, во-первых, ещё раз здравствуйте, — все качнули головой. — Мы с вами обговорим некоторые рабочие моменты и технические проблемы с консультациями у одиннадцатых классов, пока ждём кое-кого…       Он вновь бросил взгляд на бумаги, ища то, с чего стоило начать их беседу. Муравьёв-Апостол вдруг вздрогнул, а уже после понял причину этого телесного проявления: он вспомнил о том, что в это время в кабинете должен был появиться тот самый юноша, испортивший ему идею о курении. Сергей Иванович, честно признаться, уже и думать о нём забыл, потому как был уверен, что ни один нормальный человек не пойдёт сознавать в кабинет директора. И по этой причины англичанин даже не ожидал его появления здесь. Что ж, видимо, он и правда дурачок. — А он уже вас предупреждал, что придёт? — спросил Сергей Иванович, хмурясь. Ему всё ещё не верилось, что кто-то решится сдавать свои привычки.       Романов поднял на него свои тёмные глаза и провел рукой по щеке, на которой уже начинала появляться лёгкая щетина. — Кто? — непонимающе взглянув на учителя, спросил директор, поглаживая свою щёку. — Ну, этот, — Муравьёв-Апостол неопределённо помахал над своей головой, имитируя густую шевелюру. — Парень светловолосый, с кривым носом.       Николай Павлович, широко улыбнувшись, несильно щёлкнул себя по виску, наконец поняв, о ком шля речь. Он пустил короткий смешок, видимо, увидев в этом забавном определении нечто юморное. — Этот самый Михаил Павлович что ли? — небрежно бросив в воздух, без особого энтузиазма спросил Пестель, чуть скатившись со стула, широко зевнул и вздрогнул всем телом.       Сергей нахмурился и начал бегать непонимающими глазами от Пестеля к Романову, не совсем понимая, кто и кого имел в виду. — Да нет, — мотнув головой, сказал Муравьёв-Апостол. — Не наш новый учитель. Я паренька какого-то в курилке поймал, сказал ему, чтобы к директору явился и отчитался. Я думал, мы о нём сейчас речь ведем. — При всём моём уважении, Сергей Иванович, — хохотнув, добавил Кондратий и поёжился: он мёрз всегда и везде, даже летом, поэтому в такую погоду его замерзания были более чем оправданы. — Но даже несмотря на твою убедительность, ни один нормальный ученик не придёт сдаваться к директору по просьбе.       Некоторые в кабинете посмеялись, кто-то ограничился смешком и тут же устремил взгляд в какие-то серые кипы бумаг. Пока не прозвенел очередной звонок, и дверь в кабинет директора не захлопнулась с той же стремительностью, с какой она и распахнулась.       Все тут же обернулись, лицезря уже как будто знакомые бежевое пальто, пышную копну волос… нет, знакомым этот вид был только для Сергея, в то время как все остальные видели этого «беспризорника» впервые: об этом буквально кричали их заинтересованные лица.       Юноша всё с той же неизменной кривой ухмылкой и чертовски хитрыми глазами бегал взглядом по присутствующим лицам и проявлял взаимный интерес: слава Богу, сей зоопарк не был контактным. На правой руке висела его верхняя одежда и мягкий шарф, в другой — он крепко сжимал какие-то бумаги.       Сергей Иванович, всё ещё не понимая радости новоприбывшего, самодовольно оглядел его, чувствуя своё неоспоримое превосходство, и скрестил руки на груди, смиряя юношу назидательным взглядом. Он чувствовал расползание какого-то необъяснимого тепла от своей правоты и чувства справедливого возмездия за все те колкости, которые он услышал на улице. Но это лишь поначалу.       Пока он не заметил, как на лице напротив не начала расцветать победоносная улыбка, которой все ощущения Сергея значительно уступали. Он не понимал, что шло не так, ведь в его представлении это был план сладкой мести, как вдруг, обойдя свой письменный стол, Романов подошёл к юноше и приобнял его за плечи. — Коллеги, разрешите вам представить нашего нового сотоварища! — он встряхнул светловолосого, отчего тот заулыбался ещё ярче. И по мере того, как ослепительнее сияла ухмылка юноши, дрожь в коленях от собственного поражения заставляла Сергея Ивановича кусать губу и хмуриться. — Михаил Павлович Бестужев-Рюмин — новый преподаватель французского! Прошу любить и жаловать.       Романов подтолкнул его в распростёртую толпу других преподавателей, где молодого учителя сразу же принялись лобызать по всем законам гостеприимности: пожатие рук, незначительные расспросы о делах, здоровье, семье. Всё это происходило так стремительно, что, наблюдая за этой невозможной сценой, Сергей Иванович даже не заметил, как чувство горечи от своего поражения перешло в незыблемое чувство стыда.       Он неверяще смотрел на это радостное лицо и всё никак не мог понять: где же он мог так ошибиться, чтобы перепутать взрослого мужчину с учеником?       Оцепенение своего друга заметил Пестель, который, сразу же смекнув какое-то недоразумение, вылез из круга, боготворящего Мишу, и просочился к опешившему Муравьёву-Апостолу. Он стоял позади остальных и всё не мог найти в себе силы, чтобы подойти. — Что за уныние на лице, м?       Муравьёв-Апостол, не сводя глаз со смеющегося юноши, удручённо выдохнул. — Я опростоволосился, Паш, — не медля, ответил англичанин и почесал свою шею.       Пестель, видимо, не услышав шёпот своего друга из-за общего шума, нахмурился, выпятил свою пухлую нижнюю губу, как он это часто делал, когда не понимал ситуацию, и переспросил громче: — Что ты сделал? — он приблизился к лицу темноволосого. — Лохонулся, — небрежно бросил Сергей Иванович и отмахнулся от друга.       Он плюнул на все свои обязательства и чувство гордости и, проталкиваясь сквозь толпу учителей, приблизился к новоиспеченному преподавателю, который только при виде приближающегося англичанина чуть не завизжал от своего величия.       Он хотел было извиниться, но так называемый Михаил Павлович первый протянул руку и крепко сжал чужую ладонь. — Сергей Иванович! Наслышан о вас! — он начал трясти его руку, не сводя горящих детским азартом глаз с поражённого лица англичанина. Сергей округлил глаза; его брови дёрнулись вверх и зафиксировались, кажется, на середине лба на достаточно продолжительный момент. Молодого человека эта реакция смешила, но он старательно держал в себе волну смеха, пряча её за широкой улыбкой.       Коллеги с не меньшим удивлением переглянулись между собой: надо же, Муравьёва-Апостола уже начали в лицо узнавать — вот это профессионализм! — Да, я то… тоже, — неловко прокашлявшись в кулак, выдавил англичанин и тут же добавил, чтобы не вызвать лишних шуток: — о вас. То есть, тоже слышал о вас… — Правда? — Михаил так сильно пародировал эмоцию своего «искреннего» счастья от встречи, что уже сам Муравьёв призадумался об отношении этого парня к нему. С его талантами ему бы в театральный идти, а не в эту образовательную мясорубку.       Сергей Иванович, отведя взгляд куда-то в сторону, всё с той же неловкостью качнул головой и усмехнулся над тем, как смачно и искусно сейчас его размазали по стене той самой курилки. Что ж, впредь стоит более тщательно выбирать противников для дальнейшего зарождения конфликта. Сергей тоже был не промах, но и вести бесконечный спор с остряками — не самое приятное занятие.       Скоро весь вектор внимания снова переместился на новую особу: на ещё никем неизведанного Михаила Павловича. Каждый педагог смог найти в нём то, что цепляло его и могло послужить для начала дружеских отношений. Он был очень открытым и дружелюбным юношей, крайне воспитанным и внимательным к словам, людям. С первых секунд он смог удержать на себе внимание и доказать свою высокую стоимость, как человека интересного.       Когда же прозвенел очередной звонок на перемену, все преподаватели поспешили расходиться, чтобы поскорее оказаться на уроке. Михаил Павлович был сдан на попечение Пестелю, который хоть и говорил Сергею, что «это было слишком нудно», но выглядел он вполне довольным подобным раскладом: Миша ему, на самом деле, понравился.       Как только все ломанулись к двери, всех неожиданно окликнул Романов, оставшийся статично сидеть в своём излюбленном кресле. — А что будем делать с тем курильщиком? — по велению судьбы, не иначе, взгляды Сергея и Миши тут же пересеклись, и если в случае англичанина его глаза горели пламенем стыда, то Бестужева-Рюмина эта ситуация забавила. — По камерам посмотреть?       Но тут Михаил заметно напрягся: улыбка тут же пропала с его молодого лица, скулы заметно напряглись, а рот приоткрылся в немом страхе.       Тогда, тяжело вздохнув, Сергей Иванович натянуто улыбнулся и обернулся на директора. — Да к чему эти затраты, — Миша затаил дыхание. — Думаю, он не дурак, после предупреждения больше попадаться не будет. Зачем по чём зря парня пугать. — Да, конечно, больно они пуганные все ходят, — пробурчал Николай Павлович и отмахнулся небрежно, мол, делайте, что хотите.       Сергей Иванович услышал за своей спиной облегчённый выдох, суть которого была понятна только англичанину, в то время как все остальные обратили на молодого человека удивлённые взоры.       Когда со всеми делами было покончено, весь учительский состав буквально вывалился из двери и снова разбрёлся по разным направлениям: кто-то «на последнем издыхании» поднимался на третий, кто-то перешагивал ступеньки на первый, а «кто-то», коим являлся счастливый Кондратий, шёл домой за неимением следующих уроков. Но, как и ожидалось, Рылеев вместо вестибюля, где находилась входная дверь школы, прошествовал в учительскую, в которой он обещал дождаться Сергея Петровича и уже вместе завалиться к нему домой по личным соображениям. Действительно ли они «изучали психологию детей» или уже давно перешли на «психологию поведения гомосексуалистов» — никто из учителей не знал, теряясь в собственных догадках. Сергея эта теория, особенно после шести уроков, уже не беспокоила, и все его мысли уже находились в уютной квартире и мечтах о тёплых домашних носках.       Когда все учителя вышли из кабинета директора, Бестужев-Рюмин остановился, чтобы поблагодарить Сергея за содействие, но, не обнаружив его, обратился к Кондратию Фёдоровичу за дружеским инструктажем и экскурсией по этажам. Отведя последний урок на «Дай Бог терпения», Муравьёв-Апостол спешно вытер доску, задвинул стулья за некоторыми партами, навёл небольшой марафет в классе и, застегнув последнюю пуговицу пальто, покинул уютный кабинет.       Когда он закрывал окно, то поймал на ладонь пару дождевых капель, а потому решил поторопиться, чтобы добраться до дома и не попасть под разгулявшийся ливень.       Но только Сергей вышел на порог школы, и ему пришлось остановиться под бетонным навесом: дождь орошал местные кусты и деревья, заливая поникшие тёмные стволы; тарабаня по пластиковым подоконникам, он подначивал школьников выбегать под свои массивные холодные капли и бежать до подъехавшего автобуса.       Сергей Иванович остановился и ругнулся под нос: автобус был уже забит, да и это был тот, который шёл диаметрально по направлению к его дому. Он закрыл глаза, засунул озябшие руки в глубокие карманы пальто и медленно выдохнул: как назло и не было поблизости коллег, которые могли бы учтиво предложить подбросить его.       Уже предвкушая эти бессмысленные разговоры о вечном, Муравьёв-Апостол принялся разыскивать по всевозможным установленным на телефон приложениям такси поблизости. Все они, как назло, то были в десятках километров от англичанина, то были уже задействованы на вызов. Ближайший водитель согласился заехать за Сергеем Ивановичем через полчаса. Согласившись на такую весьма незаманчивую сделку, он принялся мерить шагами крыльцо школы, сжимая в кулаки обледеневшие ладони. Воистину не хватало тёплого серого дымка, обволакивающего изнутри. Но курить при сбегающих по лестнице школьниках — равносильно пнуть Романова перед всем учительским коллективом: и то, и это карается «смерти».       Позади где-то толпились учителя начальных классов, как пингвины, желая сохранить драгоценное тепло. Мимо ушей Сергея проносились десятки звучных шагов, отражающихся от бетонных укреплений, но лишь одна пара из них утихла в этом бесконечном дождевом шуме где-то подле англичанина. В эту же минуту прямо возле затылка прозвучало пылкое: «Не помешаю?».       Первое, что пришло на ум Сергею, так это то, что для курильщика у этого молодого человека слишком высокий и ровный тембр. Конечно, он не ожидал от него старушечьего скрипа, но, тем не менее. — Сложно помешать смотреть на дождь, — медленно обернувшись, ответил Сергей. Миша сделал шаг вперёд и оказался плечом к плечу с Муравьёвым-Апостолом. Несколько секунд он вглядывался в профиль своего собеседника, пытаясь уловить его эмоции: не найдя там намёка на раздражение или другие неприятные эмоции, он решился на завязывание разговора: — А можно вопрос? — англичанин скептично изогнул бровь и повернул голову в его сторону, всем своим видом выражая: «Ты не перестаёшь меня удивлять, мальчик!». - Это вы где же обо мне слышали?       Михаил Павлович хитро сощурил глаза и улыбнулся по-детски открыто, что на секунду Сергей даже подумал, что перед ним стоит пятиклассник. Курящий и с намёками на усы, но пятиклассник. — На дегустации табачных изделий, — с таким же выражением лица ответил Сергей и, перефокусируя внимания на свои костяшки рук, будто это действительно что-то интересное, спросил тоном, не терпящего положительного ответа. — Надеюсь, не самокруток? — Обижаете, Сергей Иванович! — тут же ответил Миша и, чуть высунув миниатюрную пачку и кармана, тут же спрятал её обратно. — Эти, — он постучал пальцем по пачке, отчего из бежевого кармана послышался приглушённый стук, — родом из Франции: мой университетский преподаватель недавно привёз.       Сергей сжал губы и многозначительно кивнул. Бестужев-Рюмин произвёл на него секундное впечатление рекламной куклы, стоящей у входов магазинов и развивающейся на ветру. По крайней мере, вид Миши был весьма внушаем, нежели вид этих двухметровых чудовищ.       Между ними повисла пауза, которую заслуженно можно было бы назвать неловкой. После непродолжительных смешков оба замолчали, не зная, как можно развить дальнейший диалог: Сергей всё ещё чувствовал небольшой стыд, а Миша испытывал душевные гонения, которые ознаменовывались тем, что он попросту не знал, как отблагодарить англичанина за сцену у директора.       Идея пришла спонтанно и была выброшена в реальность раньше, чем Миша успел это осознать: — Сергей Иванович, — тихо и даже как-то жалобно протянул Бестужев-Рюмин, уже наготове хватая пачку в кармане. — Не хотите продегустировать французский престиж?       Муравьёв-Апостол округлил глаза и с нескрываемым удивлением посмотрел на своего собеседника, который от этого только сжал губы в тонкую полоску и улыбнулся, хитро щуря свои искрящиеся глаза. — Лет восемь назад Пестель тоже мне предлагал попробовать «престиж» — только это были не элитные сигареты из Франции, а водка экономкласса из недалёкого ларька, — хмыкнул англичанин, вызывая широкую улыбку у Миши. — С тех пор я работаю здесь. Интересно, куда меня закинет после вашего «престижа»? — Вряд ли во Францию, — он возвёл глаза к небу и взъерошил и без того лохматый затылок, — но и в бухачечную тоже вряд ли…       Сергей Иванович засмеялся так громко и искренне, что Миша даже дёрнулся. Пока Муравьёв-Апостол смеялся, молодой человек в наглую рассматривал чужой профиль, отмечая маленькие морщинки вокруг смеющихся глаз, глубокую ямку у тонких губ — и всё ему казалось таким интересным, что он даже не уловил момент, когда Сергей затих и с не меньшим любопытством начал разглядывать заинтересованное лицо Миши.       Но в отличие от Бестужева-Рюмина, который после случайной встречи взглядов отвернулся и улыбнулся уголком губ, делая вид, будто его ни за чем не застали, Сергей продолжал нагло разглядывать молодое лицо напротив. Щёки Миши зарделись от чужого пронзительного взгляда, но на губах продолжала висеть наглая ухмылка, идущая в противовес охватывающему его стеснению. — Ну, что насчёт дымка? — как бы невзначай бросил Миша, стараясь уже потопить своё смущение в новом разговоре.       Сергей скептично изогнул бровь, сделал пару шагов вперёд и выставил свою руку под дождь. Потом демонстративно обернулся к молодому человеку и помахал ему намокшей рукой. — Если ваши сигареты зажгутся под этим ливнем — я перекуплю их в тройной цене, — сострил Муравьёв-Апостол. — В курилку мы сейчас вряд ли попадём — если только вплавь. А плаваю я плохо, простите.       На мгновение мужчина увидел боковым зрением, как опустились плечи Миши, а после из его груди вырвался обречённый вздох. Губы его снова сжались, но глаза уже не выражали прежней радости.       Сергей Иванович тоже вздохнул, но в его вздохе не было обречения: едва заметно он вытащил из своего кармана телефон, добрался до нужного приложения и отменил такси. Когда он заметил, что Миша наблюдает за ним, он мгновенно бросил телефон обратно в карман, широко улыбнулся и легко хлопнул Бестужева-Рюмина по плечу.       — У нас учитель немецкого — тот ещё фашист! Надеюсь, вы-то от Бонапарта немного перехватили? — Миша засмеялся. — Что ж, пойдёмте. Покажу вам ещё одну личную закладку.       И Сергей Иванович поманил его за собой обратно в школу, изредка подзывая Мишу по имени. Ему пришлось снова потревожить вахтёршу, подняться на третий этаж и не забыть предупредить своего нового коллегу о том, что это сугубо военная тайна. — И вы мне доверите этот страшный секрет? — шёпотом поинтересовался Миша, скидывая пальто на первую парту. — Если пообещаете, что не будете намеренно пыхтеть в пожарный извещатель, то да, — повторив действия коллеги, Сергей Иванович направился к окну возле своего стола и раскрыл его настежь, приглашая Мишу устроиться на широком подоконнике. — А что, был кто-то до меня, кто раскрыл этот секрет? — хохотнув, спросил молодой человек, доставая из пачки две сигареты и подавая одну Муравьёву-Апостолу. — Все глупейшие истории, которые происходили со мной в стенах этой школы, связаны только с одной фамилией — Пестель.       Они оба рассмеялись, а после Сергей достал из ящика стола голубую зажигалку и поджёг ей свою сигарету; от неё прикурил Миша. Муравьёв-Апостол проследил за странным взглядом, которым молодой человек проводил зажигалку до самого ящика стола, пока она не скрылась в нём.       Миша уловил непонимающий взор, после чего улыбнулся и отмахнулся от мужчины. — А что? Вы ожидали от меня огниво? — Миша усмехнулся и, стряхнув пепел в пепельницу, дёрнул плечами. — Думаете, я настолько стар?       После Мишиных кривляний и «прикидочных» жестов примерных цифр, Сергей засмеялся. — Это с чего бы? — искренне поинтересовался англичанин и выпустил накопленный клубок дыма в окно. Действительно, эти сигареты оказались настолько приятными, что даже не чувствовались при вдыхании. — Ну, как минимум с того, что ты обращаешься ко мне на «вы», — подмигнув, ответил Миша. — У нас не такая уж и большая разница в возрасте.       Темноволосый мужчина нахмурился. — Это просто этикет, а не мера старости, — возразил Муравьёв-Апостол, но столкнувшись со скепсисом в глазах напротив, нетерпеливо хлопнул себя по колену и стряхнул пепел. — Так значит? Хорошо, тогда давай на «ты» и можешь просто Серёжа.       — Договорились, Серж, — улыбнувшись, сказал молодой человек. Он сделал глубокую затяжку и, надув щёки, выпустил серый дымок прямо в лицо своему собеседнику, который тут же зажмурился, отмахнулся от назойливого дыма и прокашлялся. — Тогда я Michelle, просто Мишель. — Сколько пафоса! — кашлянув в кулак последний раз, сказал Сергей и вытер большим пальцем выступающую на глазах влагу.       Пока они медленно выкуривали длинные сигареты, дождь постепенно заканчивался; в кабинете стояла тишина, нарушаемая только редкими постукиваниями дождевых капель, скатывающихся с железной крыши и падающих на такие же железные подоконники. В классе стоял лёгкий смог, который по мере прекращения курения уходил через распахнутое настежь окно. Докурив сигарету, Миша бодро спрыгнул с подоконника и поёжился: ветер после дождя стал ещё сильнее и холоднее. Он тут же подошёл к первой парте и закутался в своё тёплое пальто.       Сергей только усмехнулся, бросил взгляд на школьный двор с высоты третьего этажа и закрыл окно, неспешно спускаясь с подоконника. — Могу предоставить тебе обогреватель, — весело хохотнув, сказал Муравьёв-Апостол и постучал костяшками по железному корпусу небольшого обогревателя. — Благодарю, Серж, — подмигнув, ответил Миша и запрыгнул на парту. — Но он пока сам нагреется, я уже умру от обморожения.       Сергей вдруг резко окинул взглядом Бестужева-Рюмина, нахмурился и сморщил нос. — Серж — не очень звучит. Мне не нравится, Михаил Павлович, — Миша пустил короткий смешок, а после принял наиграно серьёзное выражение лица.       Он слез с парты, оскорблено фыркнул и направился к двери. Перед тем, как захлопнуть её за собой, он остановился и обернулся, еле сдерживая задорную улыбку. — До тех пор, пока ты будешь называть меня «Михаил Павлович», я буду звать тебя Серж, — он хотел было выйти, но вдруг остановился, вознёс палец вверх и сделал вид, будто ему пришло неожиданное озарение. Яркая улыбка всё-таки коснулась его пухлых губ. — Хотя, нет — я всегда буду звать тебя Серж. Мне так больше нравится.       Он покинул кабинет прежде, чем Муравьёв-Апостол успел открыть рот. Сначала он стоял на месте и бездумно косился на закрытую дверь, после чего громко хмыкнул, разорвав гнетущую тишину, накинул своё пальто и в очередной раз вызвал такси.       Закрывая кабинет, он вдруг подумал, что это странное знакомство ещё аукнется ему. А вот в каком ключе — это действительно интрига.       Мишу полюбили не все и не сразу: несмотря на его внешнюю беспечность и легкомысленность, к своему предмету он относился серьёзно, не прощая невыполненных домашних заданий и неподготовку к уроку. Он мог быть смешным, забавным, умел находить общий язык с детьми и вообще создавать впечатление, будто сам он учится в девятом классе. Но Миша оставался очень требователен и строг, как только звенел звонок. Сразу же в год появления Бестужева-Рюмина у многих в четвертях появился неожиданный «неуд». Приходило много родителей, которые возмущались и защищали своих пустоголовых чад, даже в кабинете с директором не отлипающих от телефонов.       Одни полюбили Мишу за интересное ведение урока, другие же возненавидели за высокую требовательность. Но количество восторженных явно превышало количество недовольных (в частности эту статистику держали старшеклассницы, которые только при одном виде своего молодого преподавателя получали эстетическое удовольствие).       Компанию Миша нашёл быстро: потянувшись за Муравьёвым-Апостолом, он открыл для себя богатый мир алкогольных напитков, с которым его познакомил Пестель; преисполнился поэзией серебряного века благодаря Кондратию, обнаружил в Трубецком неожиданного поклонника комиксов и, конечно же, неизменно полюбил «английский язык». Или, если говорить конкретнее, его обаятельного преподавателя.       Часто все вместе собирались на больших переменах на втором этаже или столовой, чтобы обсудить насущные проблемы и поспорить, у кого из них поклонниц больше. Ради интереса однажды преподаватели решили провести поведенческий эксперимент: Сергей и Миша по очереди подходили к стенду с расписанием, а оставшиеся считали количество заинтересованных взглядов восхищённых учениц.       Первым пошёл Миша, намеренно идущий медленно, вальяжно потряхивая рукой в воздухе: девушки с двух скамеек кокетливо засмеялись, начали бесцельно заправлять локоны за ушки и бесконечно качать головой в сторону молодого учителя. Миша постоял немного, сложив руки за спиной, и вернулся тем же неспешным шагом. — Шестеро, — подытожил Пестель, а после буквально вытолкнул Сергея из их круга. — Вперёд и с песней! Давай, не забывай, чем я тебя учил.       Муравьёв-Апостол засмеялся, чуть отдалившись от друзей, а после прошёлся по той же траектории, что и Миша: Сергей сложил руки на груди, для правдоподобности вида нахмурился и начал старательно изучать уже набившее оскомину расписание. Выпрямившись, он поправил выбившийся из чуба локон. — Запрещённый приём! — подхватил Трубецкой, из-за чего все компания рассмеялась. Подходя к коллегам, Сергей тоже уловил эту весёлую атмосферу и широко улыбнулся. — Восемь, Серёг, — Пестель принял задумчивый вид и кивнул в сторону француза. — Ну, и Мишаня девятый.       Паша толкнул возмутившегося молодого человека в бок и потрепал того за плечо; Муравьёв-Апостол испытал неизвестный доселе трепет, но большого внимания ему не придал и списал всё на возбуждающую радость.       Бестужев-Рюмин тоже продолжал улыбаться, а порозовевшие скулы объяснил проблемами с физиологией.

***

      Очередной школьный вечер второй смены. Измотанные шестиклассники последними покидали школьные классы, а вслед за ними семенили не менее уставшие преподаватели. Романов всё ещё летал между этажей, сетуя на утреннюю проверку из администрации и «дурацкие бумажки, которыми потом просто нагло подотрутся». Школа оставалось полупустой, включая только пару заработавшихся учителей и охранника.       В малочисленное число заработавшихся входили лишь, как их называл Каховский, две старушки-пудели из начального крыла, медсестра, Муравьёв-Апостол, Трубецкой и Пестель. Рылеев, уехав встречать на вокзал свою жену, отпросился у Романова ещё после шестого урока.       Мужчины стояли в полутёмном коридоре второго этажа, оживлённо дискутировали и громко смеялись, не боясь напороться на смущённые взгляды учеников. Пока Трубецкой и Пестель травили анекдоты и жаловались на родителей учеников, Серёжа вкидывал свои каламбуры и попутно поглядывал на прикрытую дверь позади себя, откуда доносился бесконечный топот и шелест бумаг.       Друзей здесь держало только обязательство перед Мишей, которого они обещались подождать после работы. У Бестужева-Рюмина сегодня было родительское собрание, после которого, кажется, у него появились первые седые пряди. Друзья впервые видели его таким растерянным и смущённым, но уже через час от удручённости не осталось и следа, и Миша вовсю скакал по этажам, собирая какие-то документы и, особо не таясь, проклинал особо приставучих родителей.       Из кабинета продолжали доноситься приглушённые родительские звонки, которые на собрание не явились, но сочли нужным докучать преподавателю. После тихого и неизменного «Да твою-то мать!» по классу разносилось ярое покашливание и наиграно любезное «Добрый вечер!».       Спустя ещё минут двадцать все, кажется, уже и забыли про француза, набирая новые обороты в анекдотичных рассказах. Если послушать все рассказы Пестеля и Трубецкого, то создавалось впечатление, будто кроме приколов в жизни этих двоих больше ничего не происходило.       Позади англичанина послышались приближающиеся шаги. Тормозя у двери и листая контактную книжку телефона, Миша откинул чёлку кивком головы и улыбнулся. — Serge, il y a une affaire de vin cher, un paquet de cigarettes et un baiser! * — с расстановкой прокричал из кабинета Мишель, ища в кармане ключи от двери.       Когда Миша всё-таки вышел из своего кабинета, в коридоре он столкнулся с тем, что, как оказалось, Сергей был не один: компанию ему составляли Трубецкой и Пестель. На секунду Бестужев-Рюмин опешил: нижняя челюсть грозила неизбежно встретиться с полом, а глаза выпасть из глазниц. Но после он улыбнулся всё так же беспечно и ярко, подошёл к заметно напрягшемуся Сергею и потрепал его за плечо, выдохнув со свистом. — Сергей Иванович, расслабь булки, — пожав всем присутствующим руки, Миша вновь встал плечом к плечу с англичанином и незаметно провёл рукой по его пояснице. — Они всё равно кроме «Серж» и «сигареты» ничего не поняли.       Пестель и Трубецкой переглянулись, после чего последний цокнул и закатил глаза. — Вы, конечно, можете считать нас тупыми, но мы ведь не глухие! — возмущённо продекламировал Сергей, на что Миша только усмехнулся и отмахнулся от Трубецкого. — Да, спасибо, что ещё раз напомнил им о нашем диагнозе, — Паша толкнул Трубецкого в плечо. — Меня успокаивает то, что «Серж» тоже нихрена не зрозумів.       Пестель и Трубецкой одарили друг друга ударами кулаков, считая себя победителями в этом словесном поединке. — Да если бы вы знали, что в предложенной мной шоу-программе, вы бы расплакались оттого, что я это не вам предложил, — хохотнул Мишель и опёрся локтём на плечо Сергея, который на это заявления лишь хмыкнул и скрестил руки на груди, нетерпеливо смеряя расслабленного парня хищным взглядом. — Интимные услуги? — поиграв бровями, предположил Пестель. — Мишань, ты так если будешь каждому предлагать, на всех тебя не хватит. — А ты только об одном и думаешь, как меня в постель затащить, — все мужчины засмеялись. Миша увернулся от Пашеного щелбана, на что мужчина только улыбнулся лукаво и успел потрепать друга по волосам.       После недолгих дружеских стычек Пестель потянулся к лестнице и подозвал товарищей за собой. Трубецкой охотно последовал за ним, Сергей двинулся следом, но его вдруг дёрнул назад Миша: подмигнув возмутившемуся было англичанину, он прокашлялся нарочито громко, привлекая внимание уже удалившихся на приличное расстояние коллег. — Ребят, идите, мне ещё в библиотеку сгонять надо, — две пары глаз устремились на Сергея, но как только тот открыл рот, Бестужев-Рюмин закатил глаза и хлопнул мужчину по плечу. — Сергей Иванович мне поможет. — Что, книжки такие тяжёлые? — ехидно улыбаясь, чуть ли не пропел Павел Иванович. — Да, боюсь надломиться, — без какого-либо энтузиазма парировал француз и толкнул Муравьёв-Апостола в сторону своего кабинета, провожая постоянно озирающихся коллег убийственным взглядом: слишком много наглого любопытства и пытливых взоров.       Как только дверь в кабинет была распахнута, Сергей был буквально силой затащен внутрь. — Паша, как глист, — хрен ты от него избавишься, — англичанин только посмеялся такому забавному сравнению и присел на первую парту второго ряда, наблюдая за хаотичными метаниями Миши по кабинету.       Внезапно Сергей почувствовал необходимость в тактильном контакте и подумал, что именно за этим его сюда и позвал Бестужев-Рюмин. Он подошёл к суетящемуся у стола французу, облокотился одной рукой о деревянный стол, а другой резко обвил пояс охнувшего от внезапности Миши. Он рванул его на себя, из-за чего светловолосый недовольно гаркнул и упёрся руками в грудь Сергея. — Серж, ты бессмертия где-то поел что ли? — темноволосый лишь ухмыльнулся и медленно начал приближаться к щеке Бестужева-Рюмина, но тот только протяжно завыл и упёрся ладонью в горло друга. — То багром его не дотычишься, то сам лезет, куда непопадя.       Сергей нахмурился и после непродолжительных попыток получить хотя бы один поцелуй, отстранился от лица Миши, но руку с чужого пояса не убрал, а лишь прижал к себе ещё сильнее. Француз закатил глаза, но Серёжа уловил его настоящее наслаждение в пылающих щеках. — Ты же сам меня позвал помочь, — Сергей снова нагло ухмыльнулся. — Ну вот бери стопку и дуй в библиотеку, — Миша вывернулся из цепких объятий и чуть пододвинул внушительную стопку книг к Сергею. Муравьёв-Апостол возмущённо округлил глаза, развёл руки в сторону, а после, смерив Мишу угрюмым взглядом, обхватил книги, собираясь прижать их груди. Но светловолосый, увидев удручённый настрой своего друга, положил ладонь на стопку и остановил его.       Он ласково улыбнулся и на пару секунд зарылся в жёсткие чёрные волосы англичанина. — Ну, Серж, мне правда сначала в библиотеку надо, — Миша вдруг подмигнул, улыбаясь ещё шире. — А потом мы займёмся всем тем, что я предложил тебе в коридоре.       Француз тыкнул пальцем себе за спину: на подоконнике, слегка прикрытая тряпками, которыми вытиралась доска, стояла закупоренная бутылка вина. — Так я ведь правда ничего не понял из того, что ты сказал.       Тогда Миша выдохнул, всё-таки позволил приобнять себя, и как только Сергей вновь потянулся за поцелуем, он несильно щёлкнул его по носу и засмеялся. — Тем интереснее для тебя, — Миша мимолётно чмокнул мужчину напротив в нос и вновь высвободился из объятий. Муравьёв-Апостол уже хотел отомстить за пропущенный удар, но в руках Миши уже красовалась высокая стопка книг, с которой он спешил на выход. — You can be punished for such things, Michelle,** — предупреждающе сказал Сергей.       Спускаясь по лестнице, Миша даже остановился и обернулся на англичанина. — Что? — Он нахмурился. — Я француз, а не англичанин. Я не понял ничего, переведи.       Муравьёв-Апостол засмеялся, а когда поравнялся с Бестужевым-Рюминым, приблизил своё лицо к его и прошептал: — Ну так, тем интереснее для тебя.