— Юлька, ты в порядке? — Познакомилась наконец. — Мать честная. С партизанами, что ли? — С дикими собаками.
Соколова в буфете появляется в чём на выезде была — как кажется, не обращая внимания на налипшую на брюки грязь, пятна муки, налетевшей с куртки Лисицына, и заведённое правило, что в стенах ФЭС рабочая форма оставаться должна в раздевалке. — О, Юль, привет! — жизнерадостно восклицает Субботин, вертясь между столом и холодильником. Майор лишь отрешённо кивает ему в ответ, словно не понимая даже слов. Она обессиленно почти что падает на ближайший диванчик, блаженно откидываясь на его спинку, в сторону откладывает сжимаемую в руках куртку, вытягивает вперёд ноющие ноги и прикрывает глаза, надеясь хотя бы представить, что у неё есть пара часиков на вздремнуть. — Обедать будешь? Когда ответ не долетает до Субботина и спустя полминуты, старлей уверенно захлопывает дверцу холодильника, едва взятую в руки порцию возвращая обратно на полку. Чувство голода не пропадает, но он одним махом отгоняет его в сторону, делая неполный оборот вокруг собственной оси и останавливая взгляд на рыжеющим затылке. — Что-то случилось? — уточняет незамедлительно и практически тут же делает первый шаг. — Неудачная поездка к индюкам? — В Индюки, — машинально поправляет Соколова, говоря вполголоса. — Можно и так сказать. — В каком… — начинает было Субботин, но замолкает, так и не договорив. — Что случилось? У старшего лейтенанта голос словно вздрагивает и нотками неподдельного волнения в миг наполняется. Он опускается на корточки подле Соколовой, глаз не поднимает ни на миг и осторожно касается ладонью её колена, едва ощутимо скользнув по изодранным краям форменных брюк. Взгляд вырывает из общей картины то тёмные пятна, в подсохшем виде всё так же выделяющиеся на ткани, то багровые разводы на ноге, выступающие из-под края искоса наклеенного пластыря, то Юлькины пальчики, отчаянно попытавшиеся прикрыть последствия выезда, а именно — незапланированной «лесной прогулки». — Как тебя угораздило? Что это? — вновь спрашивает Лёня, на этот раз поднимая на подругу глаза. — Неудачная поездка, как ты и сказал, — пожимает плечами Соколова, словно ничего экстраординарного не произошло. Он неотрывно глядит на неё снизу вверх, и одного только пристально-требовательного взгляда хватает майору, чтобы убедиться в его нежелании просто так взять и закрыть тему для разговора. — Да познакомилась неожиданно в Индюках… со стаей диких собак. — Это собаки?! — в тот же миг выкрикивает Субботин, взвиваясь на ноги, неотрывно глядит на майора с пару мгновений, прятать не собираясь блеска в глазах, и вновь опускается на колено возле неё. У Субботина руки словно отказываются слушаться от накатившего волнения и слабого звона между висками, но он всё же осторожно сжимает ладонь у Юли на ноге и уверенно подцепляет кончик пластыря. — Ты чего творишь?! — дёргается Юля, и Субботин настойчиво, но мягко не позволяет ей сорваться с места. — Старлей! Юле и хочется ругаться, напоминая о субординации и неприличности распускания рук, но сил после поездки в область, кажется, не остаётся вовсе. Да ещё и полоска пластыря, обычно то и дело вцепляющаяся в кожу мёртвой хваткой, послушно снимается, более не скрывая под собой её изодранную кожу, даже наспех не смазанную зелёнкой. — И давно ты повстречалась с собаками? — Утром, — пожимает плечами Соколова, больше не стараясь отдалиться или как минимум сбросить с себя руки старшего лейтенанта. — Ты сдурела, что ли?! — вновь вспыхивает оперативник. — Дикие собаки — это, по-твоему, шутки? А если у них бешенство? Или палочка Коха. Токсоплазмоз. Или… Я не знаю, что ещё при укусе можно подцепить.Она, ища поддержки, к плечу его припадает… но в ответ получает непонимание и обдающую холодом отрешённость. — Чего ты? Юля. Ну, что ты? Болит? А?
Старлей нервно расхаживает по пяточку буфета между диванчиком и небольшим столом, взъерошивает волосы у себя на затылке и судорожно пытается сообразить, что же делать. Юля собирается было вступить в его на миг прервавшийся монолог, но Субботину всего мгновения хватает, чтобы все разрозненные мысли собрать в одно целое: — Так, вставай! — оказавшись совсем близко, он уверенно сжимает в руке её ладонь. — Может, ещё не всё время потеряно. Или вообще всё обошлось. — Лёня! — отчаянно выкрикивает Соколова, для сохранения равновесия цепляясь свободной рукой за плечо старлея и сожалея, что форменные берцы не снабжены шипами, как футбольные бутсы. — Перестань, не надо меня никуда тащить! — Ещё как надо! — возражает опер. — И делать это нужно было ещё утром! Так, Артём должен быть у себя, — сверяясь со временем, бросает себе под нос. — И он обязательно подскажет, что нужно делать после укуса собаки. Идём! — Про себя Субботин ещё добавляет: «Хоть бы не было поздно», но вслух подобного произносить не собирается. — Отпусти меня! — Перестань упираться! — Да послушай же ты меня! Соколова не просит даже, а отчаянно пытается дать распоряжение. Она усердно упирается, судорожно соображая, за что бы ухватиться по пути от диванчика к двери, не бросает попыток вытянуть свою ладонь из руки старлея и не отводит от него пристального взгляда, словно пытаясь мысленно донести до него всё то, что у неё никак не получается произнести вслух. У Лёни так и не получается дотянуть подругу хотя бы до порога, в голову с замедлением приходит мысль, что Соколову можно подхватить на руки, но прежде он всё же решает замереть на месте, обращая на неё взволнованно-пристальный взгляд, не смотря на всё, всё же сдобренный нотками недовольства и лёгким налётом злости — от того, что она так наплевательски относится к собственному здоровью. — Что? — С чего ты взял, что меня собака укусила? — Так ты ведь сама сказала. — Я сказала, что познакомилась с дикими собаками, — отчего-то утратив всякое желание вытягивать ладошку из его объятий, принимается объяснять майор. — Нет, они пытались, конечно… поближе со мной познакомиться. Но у меня пистолет всё-таки с собой — отстрелялась. Перед Рогозиной ещё предстоит объясняться, рапорт писать… — Да погоди ты со своим рапортом, — рассекая свободной рукой воздух, останавливает уходящие в сторону объяснения старший лейтенант, от слова вовсе не понимая, в какую единую картинку собрать все вываленные перед ним детальки пазла. — Это тогда что такое? Он попеременно переводит взгляд то Юле на лицо, то на её изодранную ногу и такие же точно брюки, сложить два и два пытается каким-нибудь иным образом и окончательно теряется — нужно ли тащить Соколову к Тукаеву, или всё-таки нет? Юля неосознанно повторяет практически каждое его движение, и словно сама разобраться пытается, что же за ссадины образовались у неё на колене. — Это я когда от собак пятилась, на ногах не устояла, — понизив голос, признаётся майор. — Там дерево поваленное оказалось, прямо за спиной у меня — вот я на его ветки и напоролась, когда упала. — Серьёзно? — всё же недоверчиво уточняет старший лейтенант, ослабляя сжимающие Юлину ладошку пальцы, но не спеша убрать руку в сторону — она, собственно, и не возражает. Соколова кивает напарнику в ответ, и у того губы в тот же миг дрогают в лёгкой улыбке. — Хорошо, что не собаки. — Хорошо, — соглашается Соколова, переводит взгляд на сжимаемую в его руке ладошку и осторожно решается уточнить: — Лёнь… а ты волновался, что ли, за меня? Субботин с пару мгновений мнётся, то заглядывая ей в глаза, то отводя взгляд в сторону, прикусывает губу от нерешительности и в итоге всё же отводит тему чуть в сторону, заявляя, что нужно хорошенько обработать следы от лесной «бандитской пули». Уже спустя пару минут, так и не поддавшись на уговоры, что она не маленькая девочка и сможет сама себе раскрасить колено в зелёный, Лёня сосредоточенно водит ватной палочкой по травмированной коже напарницы, дует то и дело, желая укрыть от неприятных ощущений, и, кажется, вовсе не замечает, как ярким слоем покрывает и кончики собственных пальцев. — Спасибо, — откровенно залюбовавшись его осторожными, но в то же время уверенными движениями, улыбается Соколова. — Да, волновался, — подняв глаза, всё же отзывается старлей. — Потому что ты… часть нашей ФЭСовской семьи.