Скованные одной цепью

— Может, нам пора его отпустить? Ему пришлось стать нашим дьяволом, потому что мы этого хотели. А теперь пытаемся затащить его обратно в пекло, из которого он едва успел уйти. С него хватит. Он заслужил покой, — Леви умолк, хотя в голове продолжала звенеть лишь одна фраза: «Открой глаза, отродье...» — Эрвин... Я обещал тебе прикончить зверюгу, но с этим придётся повременить. — Леви, он уже умер, — слова Ханджи за секунду его убили. Вдох. Он не может себе позволить ничего более. — Ясно.       Умер... Леви закрыл лицо руками. Нет, он не понимал, что происходило, что он сделал, почему выбрал Арлерта, а не его. Он сжал челюсти. Не мог позволить себе заплакать. Уж точно не при подчинённых. Хотя, у тех были уже другие заботы. Молодняк —все, кроме новобранца — бежали к Армину, титан которого только что упал на землю. Арлерт был достоин жить, но не ценой жизни Эрвина. Хотя, наверное, Эрвин сделал бы такой же выбор. — Дайте мне тридцать минут, — отчеканил Леви и подхватил тело Эрвина. Оно остывало быстро, и только кровь, которая всё ещё сочилась из раны, была горячей, обжигающей. От него впервые ощутимо пахло. Запах крови перебил аромат одеколона, флакон которого всегда стоял на его рабочем столе. «Удержал бы эту тварь... Может быть, мы могли бы обойтись одной ампулой на двоих, спас бы тебя» — он не заметил как слеза всё же покатилась по его щеке. Когда он в последний раз плакал? Когда в последний раз его душа разрывалась на части? Когда ему хотелось кричать от невыносимой боли? И когда он перестанет испытывать это чёртово чувство, которое никак не получается забыть?       Леви приземлился около одного из домов, который казался ему почти целым: немного обвалилась крыша, были выбиты стёкла на первом этаже, не хватало несколько ступенек на крыльце, но в целом, всё выглядело надёжно. В любом случае, это место было не достойно для усыпальницы Эрвина. Даже если бы на этом месте был дворец. Нет, это было бы всё равно не то, что нужно ему. Второе обещание: вернуться сюда, чтобы достойно похоронить Эрвина Смита. — Ведь сам себе соврал, снова... — он говорил с ним, словно с живым, доверяя тайны своего сознания, — хотел, чтобы ты остался здесь. Не ради человечества, а ради меня. Он поднялся на второй этаж, словно в бреду. Одна единственная комната, прямо как в казарме: кровать, заправленная белым бельем, пустая тумбочка, рядом стул, ковёр. Всё покрыто пылью, отчего Леви стало ещё хуже. Он усадил тело Эрвина на стул, встряхнул одеяло, протёр платком стены от паутины, смахнул грязь с тумбы. Оставалось снять с него плащ, чтобы накрыть пологом.       Эрвин хотел так умереть. Героем, в бою. И неважно, что именно сейчас он не хотел уходить. Вслед за ними всеми, он отдал своё сердце, забрал его вместе с куском и так раздробленной души Леви. И вот, сейчас тринадцатый командир разведкорпуса лежал перед ним бездыханный. Даже кровь из раны уже перестала идти. Он был мёртв. А Леви хотелось бы лечь рядом с ним и никогда больше не вставать. Эрвин был единственным, кого он подпустил к себе, а Леви стал единственным, кто пробрался к Смиту, не смотря на его принцип: «Не привязывайся к людям, и не давай привязываться им к тебе. Мы не знаем когда кто-то из нас умрёт.»       В последний раз он видел его лицо. Пшеничные волосы, выразительные брови, орлиный нос, острые скулы, губы, которые он слишком редко целовал. Леви сделал неуверенный шаг к нему, дотронулся пальцем до век, почему-то надеясь, что сейчас они дрогнут. — Как ты жалок... — он говорил это себе. Привыкший к смерти, сейчас он не мог принять тот факт, что она вновь забрала ещё одного человека.       Крик разорвал воздух. Его никто не услышит, а стены чужого холодного дома будут хранить его вечно. Горло драло, было больно, но он продолжал кричать. Рядом не было ни титана, чтобы убить его, ни того, кто бы смог его утешить. Последний раз, он убивался так давным-давно, только вступив в разведку, потеряв в первой же вылазке свою семью. Он упал на колени, ударив кулаком по деревянному полу. Разве он не терял дорогих ему людей раньше? От чего же сейчас было так больно? От осознания, что не услышит больше его голоса, не увидит как он, закатав рукава рубашки, будет разливать им чай по кружкам? От того, что не сможет снять с него эту самую рубашку потом?       Леви прислонился к тумбе, глядя на спокойное лицо Смита. Все морщинки разгладились — он словно помолодел сразу лет на десять, перестал быть тем расчётливым и всегда собранным командующим, открывающимся одному единственному человеку длинными бессонными ночами. — Проснись... Эрвин, открой глаза! — Леви почти молил его, уже тихим, охрипшим, севшим голосом, словно будил от крепкого сна. Взял за руку, которая свисала с кровати, провёл пальцем по небольшому шраму на тыльной стороне ладони, от чего тот всегда просыпался. «Леви, он уже умер...», — слова Ханджи вновь ударили по нему кувалдой, размозжив сознание, словно титан, наступивший на лежащий — безобразно валяющийся — на земле труп одного из уже мёртвых разведчиков. Леви встал, но, пошатнувшись, сел на стул и сжал в руках плащ, всё ещё пахнущий его одеколоном. Мужчина потянулся к зелёной застёжке рядом с шеей. Свои действия он почти не осознавал, обдумывая каждый свой шаг уже после того, как совершил его. Не медля ни секунды, он накрыл тело Эрвина плащом, который только что снял с плеч. Потому что ему нужно было так сделать, потому что это было правильно, потому что хотел сделать ему последний подарок. Потому что хотел сохранить его плащ себе на память.       Он не знал, сколько прошло времени, когда покидал комнату, но догадывался, что Ханджи будет недовольна его задержкой. С каждым шагом он чувствовал, как нарастает беспокойство в груди, но вместе с этим на его лице вырисовывалась привычная маска безэмоциональности и отстранённости. «Мы живём во власти того, что нас пьянит. А что движет тобой? Мнишь себя героем?», — вопрос Кенни, так внезапно вспомнившийся, застал его врасплох. Действительно. Что движет им? Он никак не мог понять, узнать ответ. Смог бы ему помочь сейчас Эрвин? Смог бы выйти на нужную тропинку в лабиринте его мыслей?       Леви спустился с крыльца. Ветер ударил холодным потоком, стирая последние остатки скорби. Вот только та цепь, которой они были связаны, никуда не делась — осталась такой же крепкой. От осознания по спине Леви пробежали мурашки. Он ещё не принял его смерть. Долго не сможет принять. Будет заходить к нему в кабинет, брызгать его одеколон на внутреннюю часть плаща, разбирать бумаги, сидя за его столом.       Он огляделся: кости людей, камни, детские игрушки, и частичка природы, которая постепенно захватывала Шиганшину. На другой стороне улицы, у самого фасада дома росли цветы. Вероятно, там когда-то был палисадник, засаженный белыми хризантемами, которые заполонили сейчас почти весь периметр строения. Чистейший белый цвет, не запятнанный ни войной, ни кровью, ни пылью. Познавший не боль, а лишь безмятежность своего существования. В два шага Леви дошёл до них, сорвал два высоких цветка, и вернулся в дом, на первом этаже захватив синюю вазу.       Комната, в которой покоился Эрвин, была душной. Зашторенные окна создавали гнетущий полумрак, прямо как в склепе, которым стало чьё-то жилище. Леви не смотрел на кровать. Прошёл мимо, прямиком к тумбе, где и оставил цветы, которые хотел посадить на его могиле. Он сделает это в одиночку или вместе с Ханджи, сегодня потерявшей Моблита, от которого не осталось ничего, кроме воспоминаний. — Спи спокойно, — Леви остановился рядом с открытой дверью, сжал челюсти, только бы не сказать чего-то лишнего, и ушёл прочь.

***

      Он увидел море. Море, о котором без умолку тараторил Армин последние полгода, ожидая этого дня, словно тот был для него ключевым. Хотя, наверное, оно так и было. Они так долго шли к этому моменту — когда свободно смогут выйти за стену, не боясь за свои жизни. Титанов они не встречали, от чего израненные души участников разведотряда, наконец, стали собираться по кусочкам.        Море действительно поражало своими размерами. Бескрайнее, необъятное. Такую картину Леви не мог представить даже в самых красочных снах, а если бы увидел на каких-то иллюстрациях, явно не поверил бы. Ханджи изумлённо охнула. Армин, как ему показалось, заплакал. То ли от счастья, то ли от осознания, что не все могли ощутить этот момент вместе с ними.       «Всё равно не такое синее... — Леви сжал челюсти и направил кобылу к берегу. Цель была достигнута. — Я ведь помню. Это мной движет теперь.»