dime

Саске встречает его в клубе. Вечер наливается летней духотой и смехом полупьяных, танцующих неподалеку людей, когда он возникает возле барной стойки и пробегается взглядом по электронному меню напитков на экране. Пятница, долгожданная и легкая, отстукивает чечетку по головам толкающихся на танцполе тел, и Саске сам ждет-не-дождется конца своей смены. Невозможно долгая неделя вот-вот подходит к концу — еще пара часов, и можно будет с чистым сердцем отдать швартовы. До следующего понедельника как минимум. — Эй, что посоветуешь? Саске переводит взгляд с горящего неоном циферблата на посетителя и приподнимает бровь. Экспериментаторы, теряющие связь с миром после пары бокалов «Голубой лагуны», за последние несколько часов успели надоесть, как черти. Однако данный экземпляр на них не особо похож, и Саске ухмыляется, опираясь локтями о стойку. — Любишь покрепче? Вблизи клиент оказывается в меру привлекательным — уложенные черные волосы обрамляют лицо, а от распахнутой сиреневой рубашки веет дорогим одеколоном. Саске с удивлением замечает некоторое сходство с собой в чертах лица. Забавно, но парень даже двигается похоже — треплет волосы на затылке, клонит голову вбок, одергивает ворот, задевая пальцами незамысловатую подвеску. На вопрос лишь многозначительно пожимает плечами и лукаво подмигивает. В том, что это флирт, Саске не сомневается. Вздыхает и хмыкает, подавив желание щелкнуть манерного соблазнителя по носу. — Да ладно, просто шучу, — парень расслабляется, в миг сбрасывая напускную игривость, как белоснежную шкуру овечки, — давай «Кровавую Мэри». И перца побольше. — Ты здесь впервые? — интересуется Саске, намешивая в бокале водку и томатный сок. И ловит краем глаза мягкую улыбку. Понравился, черт. — Впервые, — тот соглашается, окидывая помещение взглядом, — в городе проездом. Так, на пару недель заскочил. К другу. Коктейль с характерным звоном опускается на гладкую поверхность стойки, и поздний визитер тут же делает глоток, с высоты птичьего полета наплевав на вежливо опущенную в бокал трубочку. Проливает. Смеется. Облизывает пальцы. С минуту Саске наблюдает за тем, как влажный розовый язык скользит по фалангам, а затем подхватывает хрустящую салфетку и опускает ее на стол перед клиентом. — Ты… — Чараске, — услужливо подсказывает парень. — Чараске, твой товарищ не огорчится, если сегодня ты не вернешься на дружеские посиделки?

***

Салон старого-доброго ниссана жаром дышит в лицо Саске, когда тот открывает дверь, ныряя на водительское сидение. Приходится опустить оба окна, и его спутник высовывается на улицу, рассматривая пустой ночной город. Саске хмыкает, наблюдая почти детский восторг во взгляде еще минуту назад насмешливых черных глаз, а затем чуть прибавляет скорость; фонари проносятся мимо, мигая теплым рассеянным светом, и яркие неоновые вывески вторят им, впрочем, не привлекая особенного внимания. О том, что он вот уж полтора года никого не цеплял в заведениях подобного типа, особенно в тех, где он значится в списке сотрудников, Саске предпочитает не думать. Нужно иногда отдыхать, нужно. Особенно после таких дьявольских недель. А дорога много времени не занимает, — неоновая палитра скрывается за поворотом в спальный район, и Саске паркуется, мягко останавливая машину прямо напротив собственной лужайки. — Недурно, — замечает Чараске, с неподдельным интересом рассматривая двухэтажный дом и прилегающий к нему небольшой участок. Парадная дверь встречает их приглушенным скрежетом петель и ключа в замке. Саске скидывает ботинки, указывая на полку для обуви (Чараске весело фыркает, когда тот поворачивается к нему спиной) и скрывается на кухне. — Хочешь выпить чего-нибудь? — Черт, да. Коктейли — это, конечно, классно, — Чараске взмахивает рукой уже у обеденного стола, замечая, как глаза Саске подозрительно суживаются, — но я люблю пиво. — У меня есть пара банок, — морозильный отсек шуршит сколотым льдом и пачкой пельменей с сельдереем и курицей, прежде чем на свет является светлое нефильтрованное, — может быть, даже хорошо, что ты не напился прямо там. Не в моих правилах развозить по домам девчонок в конкретном отрубе. Подъеб не остается незамеченным, и Чараске блаженно прикрывает глаза; это, черт возьми, заводит его. Саске ухмыляется ему в ответ одними глазами, подпирая бедрами кухонную тумбу. Банка с драгоценным содержимым оказывается в руках Чараске совсем внезапно, — он еле-еле успевает поймать ее, олимпийским броском отправленную через полкухни, прямо над ящиком с посудой и потертой разделочной доской. Открывать не спешит, обводя пальцем металлические края. Выжидает. Надпись бренда поблескивает в приглушенном свете галогеновых ламп и огней по ту сторону окна, когда пена частично скрывает первые ее буквы. Глоток, глубокий и звучный, еще пара-тройка: хочешь напиться — пей до дна. Саске возникает прямо перед носом, как черт из табакерки — закрути пружину, чтобы коробочка выплюнула расписную игрушку. Чараске пружину закручивает старательно, дергая за рукав и заправляя прядь волос за ухо, когда та проходится по нежной, горячей щеке и щекочет будто и не кожу — внутренности. Саске вылизывает его горло, поддевая языком капли горького пива, и кусается жгуче, так, что тело охватывает сладкая дрожь. Они заваливаются в комнату, путаясь в ногах — по пути на второй этаж Чараске сбрасывает рубашку, оставляя ее сушиться где-то на перилах с вывернутым рукавом. Совершенно кощунственно. Саске попранные права дорогой тряпки волнуют мало — он тихо стонет от того, как парень седлает его бедра, потираясь о него сквозь плотную жесткую ткань джинсов. Гость оказывается горячим и невозможно страстным, может быть, даже слишком, когда помогает Саске избавиться от его одежды, ощутимо прикусывая оголенное плечо. — Как ты хочешь меня? — шепчет он на ухо, ласкает ушную раковину. Саске жарко. Жарко невыносимо и болезненно — он выгибается, обхватывая Чараске за задницу, и с силой толкается бедрами вверх. Бледное горло под губами с хрипом вибрирует: парень скулит, цепляясь пальцами за плечи Саске. Задыхается, а затем отталкивает его, пытаясь сохранить равновесие и стянуть с себя несчастные джинсы. С треском. Пряжка больно бьет по коленке, холодит напряженные пальцы; Чараске снова наваливается на партнера, нетерпеливо вылизывая его рот. Саске аккуратно, почти нежно скользит ладонью по спине, ласкает поясницу, пока тот наспех растягивает себя. Пусть, пусть жмурится, пусть матерится громко и грязно, пусть ахает от бережного прикосновения к коже. Пусть — Саске нравится дразнить умоляющее тело, мягкий изгиб спины и стройные, белоснежные ноги. Торопливый гость в его руках недовольно сопит, вторя шуршанию презерватива. Опускается медленно, с придыханием и тут же толкается, качнувшись вперед. В отместку. Мечется в ласковой агонии, мечется, неловко запрокидывая голову. Саске кусает его в подбородок, придерживая за бедра — тот, кажется, совсем теряется в ощущениях; ерзает беспокойно в попытке сесть еще глубже, гнет спину, закатывая глаза от удовольствия. Потрясающий, совершенно и абсолютно, и в дрожь бросает от одного только вида. Затрахать хочется до смерти, до боли в мышцах и света небесного под ресницами. Взгляд цепляет его приоткрытый рот, и Саске незамедлительно скользит языком внутрь, очерчивая кромку зубов. Чараске скулит, несдержанно и звонко, позволяя слюне стекать по губам. Задыхается. — Коснись, кос-нись… — бормочет запальчиво и сам скользит рукой вниз, дотрагиваясь пальцами до влажной головки. Саске вертит головой, как заведенный. Нельзя. Нельзя-нельзя-нельзя, не по правилам — хмурится. Хмурится и ловит его руки. И переплетает их пальцы. И толкается глубже, сладко заполняя Чараске собой. Саске любит дразнить умоляющее тело — тот проезжается коленями по постели, упирается лбом в ледяную спинку кровати и чувственно стонет, крепко сжимая его руки в своих. — Т-так хорошо, хорошо, хорошо… — горячо шепчет. Саске оставляет беспорядочные поцелуи на его шее, кусает под кадыком, сильно дергая бедрами, и Чараске заходится в крике, пачкая семенем чужую грудь. Саске целует его, прихватывая нижнюю губу. Взлохмаченный, раскрасневшийся и бесконечно довольный — он загнанно дышит, оглаживая пальцами свой бледный живот. Красивый. Красивый, черт возьми — Саске размазывает сперму по собственной груди, а затем, недолго думая, ныряет пальцами ему в рот, как зевающему коту. Почеши за пушистым ушком, чтобы замурлыкал. Чараске почти наклоняет голову, держась плавных движений, и послушно вылизывает свою сперму. Целиком. Взгляд плывет, масленый и лукавый, глаза-в-глаза, и Саске гортанно скулит, бесстыдно любуясь. А за ушком почешет потом, когда займется рассвет за плотными шторами — солнце вряд ли побеспокоит их, плутов, что лениво лижутся на мягких одеялах, мучительно увлеченные друг другом.