Подарок

      Тугой и едкий дым клочится из самой глотки, замыливая тусклую линию горизонта. Небо сетует на вечер, солнечный диск едва-едва касается далёких высоток, намечающих очертания небольшого города где-то далеко, за множеством частных секторов, окруживших престижный микрорайон в сердце префектуры Канагава — пригороде Токио. Мужчина опирается о парапет, докуривая сигарету, подбитую тяжёлым табаком, и потирает белоснежные усы — попало немного пепла, — чуть заглядывая за собственные богатые сады на дорожку за зелёной оградой — лениво пытается высмотреть смоляно-чёрные лохмы с пёстрыми рыже-коричневыми крылышками близ седых висков. И знакомая макушка вскоре действительно замаячила под носом, бесшумно шурша ключами — мужчина, одетый слишком причудливо для богатеев, не менее безыскусно проходит на участок. В когтистых руках — пакет из лавки неподалёку, хорошая красная рыба, пара батонов, молоко и что-то по мелочи, чего он и сам, наверное, не помнит. Посетитель слегка треплет теми самыми пёстрыми крыльями на голове, — впрочем, пестрости перьев и в теле, и в шее не занимать, — словно отряхиваясь от дневной жары, напавшей ровно тогда, когда он решил надеть старую кожанку. Ступая по красивой мощёной тропинке, разрезанной небольшим фонтаном надвое, непременно замечает горе-супруга, что, стоя в одних тёмно-синих трусах, словно бы злорадно наблюдает за действиями посла со старинного японского балкона, слегка помахивая. И гость машет в ответ, всё равно с теплотой улыбаясь даже такому неприглядному виду.       Пара лестничных пролётов, приветствий и непонимающих лиц немногочисленной прислуги в виде шефа и лакея, глядящих на то, как мужчина сам ходит в магазин и сам раскладывает продукты в холодильник, и он наконец оказывается перед дверью в одну единственную непыльную комнату, из которой, в общем-то, хозяин дома, — весь из себя богатый босс, — почти не выходит. Невысокий, почти весь белоснежный, с лёгкой улыбкой Тахавада Сэнто, глава корпорации ОАЗИС, выходит к такому же нелепо-лохматому мужу, облачённому в спортивные штаны и футболку. — Вроде бы, взял те, — мужчина выуживает из заметно попустевшего пакета маленький железный портсигар и неловко смеётся, передавая партнёру. — Ты уверен, что ничего на вечер не хочешь? Я взял всякого по мелочи, если вдруг что. — Лучезарно улыбается, приподнимая товары на уровень груди, хмыкает и поскорее увиливает к мини-холодильнику, стараясь разложить товары быстро, не смотря на лёгкий тремор рук.       Сэнто заглядывается на партнёра, слегка посмеиваясь и что-то надёжно сжимая меж пальцев, отложив на барную стойку пачку сигарет. Обычно довольно говорливый, хозяин дома только слегка чешет голову, отвечая спокойным молчанием и тихими хмыками, хитрыми, словно что-то предвещающими.       Небольшие, крепкие и изрубцованные руки, с пластинами будто птичьими, ложатся на мягкие пёстрые перья, скользя по талии вперёд. Яркий высокий мужчина напрягается, чуть ли не вскакивает, дрогнув, и чуть лопочет крыльями, испугавшись даже такого ласкового прикосновения, но спокойно даёт себя обнять, оглядываясь через плечо на мужа. Тот же — чёрт, хитро улыбается, прижимаясь со спины покрепче. — У меня есть для тебя подарок, — мурлычет на ухо, ластясь и особенно крепко прижимаясь тазом к чужому ярко-рыжему хвосту. — Подарок?.. — едва мямлит Тахавада Яков, муж и заместитель гордого невысокого начальника, напряжённо сглатывает, теряясь, замирая и часто моргая от такого тесного контакта. — О чём ты?.. — тараторит, сверля взглядом стену.       Сэнто слегка посмеивается, воздушно целуя место под загривком и немного спуская одну из рук с талии к чужому паху. — Давай по бокалу вина, может? Немного, для атмосферы. — Супруг наконец отлипает от спины, с более расслабленной улыбкой чуть пятится, плавно прогуливаясь до края барной стойки — там взгромоздилась простенькая деревянная конструкция, напоминающая своим узором четверть от венской вафли. И в каждой секции — бутылка старого вина, выдержанного красного полусладкого.       Когтистая белая лапа проходится по четырём бутылкам из восьми, Сэнто выискивает что попроще и тяжелее, выуживает презентабельный вариант с парой бокалов и не глядя ступает до низкого столика — новенького японского чабудая, чтобы разложить добро и штопором скоро вскрыть ароматный напиток, щедро налив обоим. А супругу остаётся лишь оглядываться, преследуя непонимающим взглядом.       За окнами неспешно спускаются сумерки, и оттого, кажется, даже яркие перья самую малость теряют в цвете. Выходной близится к концу, один единственный, когда они могут провести время вместе, и Яков, плотно прижав крылья к голове, хохлится, поджимая к себе конечности, держась за верх бокала обеими руками, как за привычную чашку. Всё никак, кажется, не приспособился, и тем вызывает тихий смешок, а с ним и пару мыслей об адаптации. — Ты уверен, что не будешь пользоваться прислугой? Шеф на тебя странновато смотрит, когда ты пытаешься приготовить всё самостоятельно, хотя почти опаздываешь на работу. — хозяин дома, уже успевший облачиться на скорую руку в домашнее: тёмно-серую кофту и лёгкие чёрные штаны в клетку, снова смеётся, отпивая из своего почти пустого бокала. — Я не хочу никого утруждать, Сэнто. Это некрасиво, они ведь тоже люди. — Мужчина опускает взор, неловко откашливаясь. — Не всё же им работать… Мне не сложно самому себе что-то состряпать. — Поднимает взгляд исподлобья, нервно улыбаясь.       В ответ ему мотают головой, почёсывая затылок. — Даже не верится, что ты меня выбрал в мужья, Яков, — белая гарпия отводит взгляд, и со вздохом тянется к карману своих пижамных штанов, сжимая что-то в руке. — И всё же, если ты помнишь про подарок, — лицо озаряется ухмылкой, и Сэнто, хмыкнув, хищнически оглядывает сгорбившегося, неэлегантного гостя, поднимающего на него всё тот же стыдливый, недоумевающий взгляд, подобно маленькому зверьку.       Чабудай за ненадобностью скоро сдвинут в сторону, и мужчина, тот, что пониже, аккуратно устраивается прямо на чужих бёдрах, тесно к пернатому телу. И ожидаемо завлекает в ласковый поцелуй, предвкушая, тянет на себя за ворот и с удовольствием доводит до французского, чувствуя, как неуверенно, но партнёр ему отвечает. Яков даже, было, почти кладёт руки на узкую талию, как на своё удивление слышит тихий-тихий щелчок. А сразу затем — видит до ужаса довольный, кошачий и гордый взгляд, когда открывает глаза. — Что это?.. — жених подбирает в руку искусное изделие, ныне висящее на аристократично длинной пернатой шее: тонкая цепочка, сплетённая из небольших ажурных колец, белое золото в гордых 18 карат, маленький медальон, до жути что-то напоминающий своим искусственно потрёпанным узором. Псевдо-винтажный, маленький кулон на крошечной защёлке хранит внутри себя аккуратно вырезанные фотографии обоих членов маленькой семьи Тахавада. — Старый ты потерял, — после небольшой паузы, глядя на завороженного партнёра, по-доброму шепчет Сэнто, — поэтому я заказал новый. Вроде бы, эта побрякушка была для тебя очень важна, и я видел, как без неё ты стал более пуглив и печален. Да и белое золото ты, кажется, любил раньше. — И слегка смущённо улыбается, отводя взгляд.       Небольшой тремор ярких и мягких рук сходит к полноценной явной дрожи, и мужчина, не поднимая глаз, утыкается лицом в своеобразное лукошко из ладоней, на дне которого — подарок супруга. Губы немного дрожат, к лицу спускаются крылья, стараясь закрыть от чужого взгляда, а из глубины хрупкого худого тела, будто из самого сердца, выскальзывают наружу тихие, жалкие всхлипы. Дрожью сходится всё тело, вплоть до каждого пёрышка, Яков почти что складывается пополам, пока не оказывается почти насильно обнят. Совершенно потерянный, обескураженный, каплю напуганный муж осторожно перемещает крылатую голову к себе на плечо, крепко обнимая и нервно гладя, смущённый неожиданной реакцией. Чувствует, как холодные дрожащие руки едва-едва ползут по его спине, под тяжестью всхлипов пытаясь обнять в ответ, как сбивается на каждом вздохе родное дыхание, и как спустя мгновение такой, казалось бы, разбитый и бессильный партнёр с огромной любовью усыпает множеством поцелуев — от самой шеи, где кончается кофта, и до макушки, не оставляя ничего живого. Сэнто дёргается с неожиданности, но совсем скоро добро смеётся, уворачиваясь от настырных благодарностей. — Тебе не следовало так тратиться, — ещё немного дрожащим, смущённым, но до боли счастливым голосом, перебарывая себя, хрипловато ему отвечает пёстрый супруг, обнимая гораздо крепче, чем оба могли ожидать. — Я мог бы… Мог бы сделать новый… — заикаясь, поджимает губы, закрывая глаза в тёплых и уютных объятьях.       Только успокоившись, главный Тахавада наконец делает выдох. И тоже радуется, но самую малость поскромнее — чешет белоснежный загривок, похлопывает неловко по спине, как друга, и смеётся. Правда, очень совестно. — Не благодари, — немного откашливается, запинаясь, — я не разорюсь от одного важного для тебя подарка, не абы где же моему портрету висеть! — и Яков на то даже тихо хихикает. — Только я, правда, планировал немного другую благодарность.       Не выдерживая нависшей паузы и лёгкого чувства вины, смешанного со стыдом за свою натуру, Сэнто быстро собирается продолжить, но оказывается слишком быстро прерван. И совсем, при том, безмолвно. — Но, на самом деле, мы довольно хорошо посидели, и… — мужчина ахает, когда, гнусно хмыкнув, партнёр валит его с удобного положения на спину, прямиком на белый ковролин, прижимая собственным телом. — Ты не можешь… — белая гарпия, возмущённый, стеснённый и возбуждённый, теряется, пытаясь понять ситуацию, но без предупреждения оказывается завлечён в какой-то ужасно гневный, недовольный, но всё-таки аккуратный поцелуй. Партнёр готов на азарт, но точно не на боль. И тому хозяин дома с удовольствием потакает, про себя всё ещё немного сердясь за отобранное главенство над ситуацией.       Яков снова припадает к бледной шее, но уже осторожно её кусает, стараясь не впиться клыками, бородкой царапает ключицы, впивается когтями в чужие бёдра, спешно и бесцеремонно стягивая с мужа последнюю одежду, возвращая к тому, в чём встречал. У последнего жадно сбивается дыхание, слегка мутнеет несколько удивлённый новому поведению взгляд, он тщетно пытается чем-то помочь, но бессовестно наслаждается скорым и уверенным поведением супруга, который даже взгляда на него всё ещё не поднял. Сэнто вздрагивает и приглушённо стонет, давясь воздухом, когда когтистая рука нагло касается члена, избавив к тому моменту и от нижнего белья. — В кармане, — только и успевает быстро протараторить глава, теряя моментом позже все хоть немного чёткие мысли в момент, когда его снова касаются. По всей длине проходится уже скользкая от лубриканта рука, и у провокатора невольно вздрагивают бёдра, он жадно и весьма постыдно торопится: толкается вперёд, наглея ради большей ласки.       Яркий супруг, недовольно фыркая, возвращает сладкую провокацию. Не упускает момента, чтобы немного подразнить — кончиком языка размазать предэякулят, но так и закончить, не начав, а после почти неожиданно, но не резко вылить побольше смазки и ввести первый палец внутрь. Тогда ещё, казалось, главный Тахавада, скалится, сжимаясь и покрываясь мурашками, касается эрегированного члена, чтобы разбавить томительное ожидание, но, как ожидалось, грубо получает по рукам от того, кто сейчас ведёт. А помимо того — второй палец. Мужчина злобно фыркает, шепотом торопя жениха, насаживаясь в собственной манере, нетерпеливо ёрзая, но совершенно достигает нахальства, ворчливо поднимаясь, чтобы сменить позу, и в тот же момент оказывается пристёгнут — Яков резко утверждает коленно-локтевую, наконец войдя. Сэнто до боли вздрагивает, спуская яркий, неожиданный и сладкий стон, сжимает до треска мягкий ковролин, выгибает спину, упиваясь наконец услышанным первым стоном партнёра, пытается даже подаваться навстречу толчкам, но каждый раз пропускает непредсказуемый темп, отчего отказывается, на удивление, даже слегка придушен. Беспомощно и изнемождённо хватается за крепкую руку, почти скуля от удовольствия и неожиданной властности, такой желанной и вожделенной, недолгое время спустя бурно, кажется, дважды, кончает прямо на свои же богатые полы, дрожит всем телом, но послушно служит, оргазмируя, в ожидании окончания партнёра. И тот, не церемонясь, довольно кончает внутрь, тихо постанывая в чужое плечо. — Прости… — Яков шепчет, едва шевеля языком, и вынуждая партнёра лечь вместе с ним на пол. — Я отмою всё… Прости, если будет синяк… Прости… — хмурит брови, кусает губы, обнимает крепче, боясь, что переборщил.       И спустя мгновение такой, казалось бы, разбитый и бессильный партнёр с огромной любовью усыпает его множеством поцелуев.