твои шипы моё оружие

— я как дешевое издание плохого романа, — цедит рома сквозь стиснутые зубы и шипит непроизвольно, когда антон касается спиртовой ваткой кровавой раны. — ну знаешь, с жёлтыми страницами и помятой обложкой. — как будто ты хоть раз открывал подобные книги, — антон берёт в руки бинт и наматывает на искалеченную ладонь ромы. его голос привычно мягкий и спокойный, словно облако на летнем небе, что напоминает сахарную вату. или большую подушку, в которой тонет голова, как в снежном сугробе за окном. — будто ты хоть раз открывал какие-нибудь книги. пятифан молчит в ответ и прячет взгляд в ногах. потому что антон прав, и роме должно быть стыдно за это. на его счету нет ни одной прочитанной книги «от корки до корки». зато куча пачек сигарет, блантов на дне рюкзака и нож-бабочка в кармане зимней куртки. за стеклянным окном царит ночь. то самое время, когда тысячи звёзд заменяют дневное солнце, а луна, словно маяк, указывает путь. зимний ветер гуляет по пустому двору, подобно клубам сигаретного дыма, и разбивается об окно с завывающим звуком. советские шторы мирно свисают небольшим водопадом, закрывая свет уличного фонаря. будь здесь оля, она бы в очередной раз напомнила про зловещую сову. но в этой комнате только рома и антон. только эти двое. их отношения слишком странные. сравнимы с бумажным корабликом в бескрайнем океане, что полон штормов и высоких волн. но потом всегда появлялось яркое и палящее солнце, что способно высушить мокрый корабль, подарив возможность плыть дальше. но штормы стали появляться всё чаще и чаще, словно по расписанию, а солнце перестало быть столь ярким и уже не могло полностью высушить кораблик. кораблик медленно, но верно, рвётся. — я хочу спросить у тебя, — антон первый решается разбить тонкую тишину, что воцарилась в этой комнате и даже успела накалиться, словно искорки от сварки. — тебе нравится так жить? вопрос резкий, будто холодный снег, упавший за шиворот. казалось, что уж лучше давящая тишина, что сжимала в прочные металлические тиски. несвойственное волнение крадется к горлу, закупоривая дыхательные пути, так что вздох не удаётся сделать, словно все деревья разом вырубили, лишили естественной зелени, которая производит воздух, так что дышать теперь невозможно. рома раскрывает рот в надежде уцепиться за остатки кислорода, но все тщетно. голова кругом, а перед глазами стелется тёмная пелена, перекрывающая обзор, словно мглистая виньетка, и мрачная комната в миг становится ещё темнее. в голову врезаются самые разные мысли, крутятся как стаи шумных птиц и галдят о своём, перемешиваясь во что-то неразборчивое. сначала всплывает первая встреча с антоном. тот лес и не самая приятная компания рядом. то, как провожал его до дома, крепко сжимая чужую руку. затем короткими урывками, словно двадцать пятым кадром, в черепной коробке, под коркой сознания проносятся воспоминания о первых драках и первых сигаретах. о том, как тёмно-алая кровь сочилась из побитых костяшек. неосознанно вспоминает то блаженное чувство, когда чужое лицо пляшет под собственной рукой. о том, как стащил красные мальборо у отца, и как его чуть не вырвало от густого и едкого дыма, гуляющего по лёгким. но сейчас всё это становится не важным, словно задний фон, и перестает иметь значение. всё, что сейчас важно — это антон, сидящий рядом, что который раз поправляет непослушные очки, которые так и норовят сползти вниз. хочется, чтобы этот холодный ветер, что прогуливается под окном, хлестал, бил по щекам, будто отрезвляя. потому что он чувствует себя пьяным. рома смотрит на его белобрысые волосы, глаза, что были спрятаны под стеклянным слоем очков. и находит всё это прекрасным. антона находит прекрасным. и гораздо прекраснее, чем дешевые сигареты из старого киоска, и лучше сбитых костяшек. он касается руки антона, что парой минут ранее обрабатывала рану. касается совсем невесомо, сам не ожидая от себя такой аккуратности. подростковое сердечко стучит всё быстрее, словно заводится, как мотор милиционерского уазика. антон поднимает туманный взгляд на рому, что пытается выдавить улыбку, и она кажется до невозможности жалкой, но при этом самой искренней. — мне нравится так жить, пока в этой жизни есть ты.