L’amour couvre toutes les fautes.
Любовь покрывает все грехи.
Босые ноги зябко переступают по холодной каменной плитке. Дом Ольги, в котором Сергей успел провести много времени, всегда был холодным. Просто в постели с неизменно чувственной и жадной до человеческого тепла вампиршей этого не замечаешь. Жан говорил, для их вида не существует проблем с терморегуляцией: вампиры ощущают смену температуры, но совсем не так остро, как люди. Но Сереже почему-то казалось: им всегда холодно. Каждый вечер они разводили камин специально для него. Боялись, что замерзнет. По скрипу двери Барановский догадался о возвращении Жана с работы и теперь шёл встретить его. Ольга с Дешамом нашлись на кухне. Графиня сидела, грациозно положив свои стройные белые ноги на обеденный стол, и наблюдала, как француз возится с духовкой. Невесомая ткань алого шёлкового халата небрежно спадала с её плеча, обнажая нежную кожу. Поймав удивленный взгляд студента, она загадочно улыбнулась и кивнула в сторону вампира. — Решил серьёзно заняться ужином. Утверждает, что я морю тебя голодом. — Так и есть, ma chère. — доктор развернулся, чтобы одарить парня еле заметной приветственной улыбкой. Последние дни в Смоленской больнице выдались напряженными. Виной тому были и гололед, и утечка отходов на местном нефтяном предприятии, и ещё бог знает что. На сегодня у Жана было запланировано сразу несколько операций подряд, будь он человеком, едва ли выдержал бы такую нагрузку. Нет, он не выглядел уставшим, совсем нет. Такие мелочи как сон, еда, отдых не заботят вампира. И всё же это должно быть тяжело. После такого бешеного рабочего дня тащиться в продуктовый, а вернувшись домой первым делом взяться за приготовление пищи, которая тебе даже не нужна. Барановский медленно подошёл к французу, снова было взявшемуся за дело, привычно обнял его руку, устраивая острый подбородок на чужом плече. Чуть качнувшись, он потянулся и осторожно поцеловал куда-то в скулу, потираясь колючей щекой о чужую гладкую кожу. При этом он смотрел на Ольгу, довольно наблюдавшую за возлюбленными, и она по-доброму насмешливо повела бровью. Жан тоже усмехнулся, поворачивая голову и опаляя губы Сережи тёплым дыханием. Он не целовал, а лишь касался, задевая его нос своим носом, его губы своими губами, тут же слегка отстраняясь, чтобы снова оказаться дразняще близко. И снова, и снова. Наконец Сережа не выдержал и замотал головой, широко улыбаясь и отпуская плечо. — Спасибо. Но тебе не стоило, у нас полный холодильник еды, я бы сам что-нибудь сообразил. — Мне в радость, mon chéri. — пожал плечами Дешам, наконец возвращаясь к своему занятию. — К тому же, ничего сложного или необычного я не готовлю. Говядина шатобриан с овощами и грибами. Просто, но ma comtesse* раньше нравилось. — Я буду есть это неделю. — усмехнулся Барановский, устраиваясь напротив Воронцовой. — Это в лечебных целях, между прочим. Твой гемоглобин наконец перестал быть слишком низким, мне хотелось бы закрепить успех. Ну конечно, способность, которую он просто не мог не использовать. Ольга пила кровь совсем по-другому: даже смакуя, бережно зализывая следы от укусов и придерживая за плечи, она всё же делала это жадно, со всей присущей ей страстью. Жан же предпочитал растягивать удовольствие. Сначала он пробовал редкие капельки самым кончиком языка, желая прочувствовать каждую, а заодно узнать всё, о чем она может рассказать. Вампиры такие разные, но оба невероятные. — А кто сказал, что мне нравились твои кулинарные похождения. — внезапно вмешалась Ольга, — Может быть, мне лишь не хотелось тебя огорчать. — Душа моя, единственное, о чем ты жалела, став бессмертной, это потеря возможности есть мой кассероль. — парировал Жан. Воронцова смеется, заливисто и манерно одновременно, чуть откинув голову. Серёжа тоже прячет улыбку. Поначалу его нервировали такие легкие перепалки, но очень скоро он разглядел за насмешливыми словами давным-давно разгоревшуюся любовь и теперь воспринимал это как что-то привычное и даже полюбившееся. Сейчас он ласково гладил белоснежные стопы графини, еле ощутимо щекоча пальцы, нежно проходясь по каждому изгибу, каждой тонкой косточке. Ольга делает глубокий вдох и чуть поводит изящными плечами. Её ноги — слабость Жана. Видеть, как её мальчик перенимает привычки француза — особенное удовольствие. Это будоражит, заставляет что-то внутри сладко сжиматься от удовлетворения. Они вместе. И не нужно выбирать. Утонченный и всегда загадочный Жан, простой, податливый и такой настоящий Серёжа, она, чувственная и раскованная — и больше никого. Никого лишнего, никого недостающего.***
Ольга любит дорогую косметику, особенно помаду. Но ни один оттенок из её коллекции не сравнится с тем, что сейчас играет на губах у вампирши. Тяжелый бокал с кровью на тонкой изящной ножке со стуком опускается на столешницу, язык медленно проходится по алому следу на нижней губе. Они лежат в гостиной, танцующие языки пламени отбрасывают причудливые тени, отпуская их гулять по телам влюбленных. Голова и плечи Барановского покоятся на коленях Воронцовой, одной рукой она перебирает мягкие русые волосы музыканта, а второй щекочет шею невозмутимого Жана. Тот переворачивает страницу, он вслух дочитывает «Балладу истин наизнанку» Франсуа Вийона, иногда останавливаясь. Когда Дешам говорит по-французски, у него как будто даже голос меняется. Он становится ещё глубже, ниже, и вместе с тем трепетнее, как будто виски, обжигающий горло, но дарящий тепло. После каждой его реплики Ольга наизусть декламирует художественный перевод на русский язык. Даже если бы Сергей знал французский, он бы всё равно просил её переводить, просто чтобы послушать, как мужской и женский голос вторят друг другу, сливаются, будто поют. — Voulez-vous que verté vous dire?.. — Вам нужно, чтоб я пролил правды свет? Игра азартней, если денег нет, Ложь искренней, чем набожней обет,. Сергей прикрывает глаза. Прохладные пальчики графини в волосах, тяжёлая рука Жана на груди. Вампир поглаживает её, остро ощущая чужое размеренное сердцебиение. На последних строчках он откидывается на грудь Ольги, поворачивая голову чтобы посмотреть в синие глаза снизу вверх. Она продолжает переводить: — Лишь в рыцаре таится трус исконный, Отрадны уху визги и фальцет, … Женщина наклоняется и последние слова они произносят друг другу в губы: — Ne bien conseillé qu’amoureux. — Нет никого мудрее, чем влюбленный. Жан целует её. Долго, тягуче, не позволяя вдохнуть. Всегда уверенный, знающий, он брал своё неспешно, забирая всё без остатка. Силясь восстановить дыхание, Воронцова ощущает на своей шее невесомые прикосновения теплых губ студента. Два мужских парфюма совсем не сочетаются, но дурманят не хуже опасных лекарственных трав, что доктор приносил ей много лет назад в неприметном льняном мешочке. Аромат для Сергея она выбирала сама, француз же не привык доверять такое важное дело женщине. Упрямый, когда захочет. Напоследок Жан прижимается к её щеке, вдыхая запах чужой кожи. Он наконец падает на подушки, делая большой глоток из недопитого ею бокала. На несколько секунд лицо его преображается, выступают испачканные клыки. Широко распахнутые голубые глаза Серёжи неотрывно следят за этим, пересохшие губы чуть приоткрываются. Ольга выдыхает в чужую макушку и мягко целует её, Дешам протягивает руку и бережно берет музыканта за подбородок, чуть приподнимая. — Страшно? — он снова чуть выпускает сияющие белизной клыки. Руки графини обнимают студента за плечи. — Нет. Не страшно… — он спокойно перехватывает чужую руку, проводит носом по линии большого пальца, прижимает её к своей груди. — Не страшно. Огонь разводили не зря, в комнате наконец стало тепло, почти жарко. Барановский стаскивает футболку, удобнее устраиваясь между вампирами. — Ну как тебе французская поэзия, Сереж? — интересуется Воронцова, чуть склонив голову набок. — Больно пафосно. — честно признается тот, чуть неловко улыбаясь. Ольга снисходительно смеется, а Жан задумчиво добавляет: — Есть много вещей, в которых моя нация лучше вашей. Но литературу, особенно поэзию, я тоже предпочитаю русскую. Что-то в ней есть. — Душа. Или типа того. — подсказывает Сергей. Пальцы непроизвольно начинают перебирать по воздуху. Сюда бы гитару, да вставать не хочется. Жан дотягивается и берет с тумбочки потрепанную книжицу, которую Барановский оставил там вчера. С интересом пролистывает, тихо шелестя дешевой бумагой, и наконец останавливается на середине. — Романс значит. Я слышал, ты вчера наигрывал. — Почитай. — просит Ольга, поправляя алый халат на плечах, который от падения удерживает лишь тонкий шёлковый поясок. — Поёшь ты отвратительно. — Она лжет. Помнишь: бальная зала в доме Левицких, ты за фортепиано, и я… — он останавливается и кидает обреченный взгляд на Сергея, когда замечает, как возлюбленная закатывает глаза. — Ну, хорошо. Он начинает читать. Не сбиваясь, без лишнего актерства, негромко произнося строчки, пробуя их на вкус: — Выпивай меня до дна, Я сожгу последний мост, Я таран — а ты стена, Ты ответ — но я вопрос. Темнота за окном как будто бы стала гуще, скулы Жана отчетливее выделяются на подсвеченном огнем лице. — Ты впотьмах и я впотьмах Огонек свечи как стон Ты мой бог — и ты мой страх Я твой век — и я твой сон. Всё ещё холодные руки Ольги гладят Сергея по плечам и груди, заставляя чуть подрагивать от контраста температур и удовольствия, женщина наклоняется и целует его висок, наслаждаясь жаром молодого тела. Длинные тонкие пальцы Жана касаются уха студента, задевают серёжку, щекочут и ласкают тонкую кожу. Барановский шумно выдыхает, кажется, будто комната начала кружиться вместе с бегающими по стенам тенями. — Выпивай меня до дна Не жалея о былом Ты война — и я война А вину зальем вином. Музыкант оставляет поцелуи на каждом пальце белоснежной ручки графини, а потом вдруг протягивает ей своё запястье в приглашающем жесте. — Оль… В глазах появилась чуть мутная дымка, но он смотрит осознанно, с готовностью. Ольга сначала лишь медленно проводит языком по синеватым веточкам вен, вопросительно смотря на возлюбленного. «Ты точно хочешь?». Он кивает, податливо льнет к вампирше, кожей ощущая прикосновения алого шёлка. Воронцова впивается в запястье, пока замолчавший Жан берет Барановского за свободную руку и начинает что-то тихо шептать. Дрожь волной прокатывается по телу женщины, от сладкого вкуса кружится голова. Она отпивает совсем немного, чтобы на Серёже это никак не сказалось. Они давно уже не используют его, чтобы утолить голод, донорской крови хватает с лихвой. А эти укусы просто стали их маленьким ритуалом, знаком доверия, только лишь потому, что ему самому нравилось. Сергей протягивает уже надкусанное запястье Жану, тот не спешит, покрывая чужую руку поцелуями от мизинца до самых следов клыков Ольги. Графиня ласково убирает челку с мокрого лба Барановского. Медленно, каплю за каплей, Дешам пробует уже знакомую кровь. Он сейчас похож на сомелье. Кажется, он доволен. — Всё нормально? — он смотрит на Сережу и получает в ответ ленивый кивок. — Ты же не любишь, когда тебя угощают. — смеется Воронцова. — И читать выразительно не умел… — L’amour apprend aux âns à danser. — пожимает плечами доктор, — Любовь и осла научит танцевать. Не утруждаясь вытереть рот, он продолжает. — Ты струна — и я струна, Две ми…Три мишени на ветру.. — он чуть запинается, изменяя слова на ходу. — За окном скорбит луна, — перед следующей строчкой он усмехается, — Ты умрешь и я умру. Барановский никогда не просил об обращении, они даже не поднимали этой темы. Наверное, когда-нибудь им придется об этом поговорить. Что-то решить. Но точно не сейчас. Сейчас и так хорошо. — Выпивай меня до дна. Все возьми, что сможешь взять. Он один И ты одна, — Жан переводит взгляд с Сергея на Ольгу. — И чего здесь понимать. Он чувствует, как нежные руки Воронцовой проникают под свитер. Чувствует горячее сбивчивое дыхание Серёжи на своей шее. Её шепот, его дрожь. Зажмуривается и представляет синие глаза графини. Холодные, жестокие. — Не ругайся и не плачь Уравняем нашу боль Я палач — и ты палач Ты, он, я, да вы со мной Открывает глаза и видит совершенно другую Ольгу. Страсть в её взгляде теперь смешивается с нежностью, любовью, почти материнским беспокойством. Как красиво. Чуть боднув Жана лбом, Серёжа неловко тянется к его губам. — А можно я…? — он смущенно осекается. — Ну попробуй. — хищно улыбается доктор. Он позволяет поцеловать себя, свободной рукой зарываясь в золотистые волосы Ольги и чуть сжимая их. Барановский узнает железистый привкус собственной крови на чужих губах. Ощущения такие необычные, что по спине пробегает табун мурашек, дыхание снова перехватывает. Вкус раскрывается, становится отчетливее. Дешам разрывает поцелуй, ниточка слюны, что протягивается между ними, окрашена в красный цвет. Воронцова молча наблюдает, в глазах её уже горит хищный огонек. Наконец она притягивает мужчин за плечи, чуть впиваясь ногтями в кожу, не намереваясь больше стоять в стороне. Её губы — сладкие, Серёжи — сухие, Жана — уверенные. Комната снова вертится, сердце Барановского стучит так, что вампиры ощущают чужой пульс у себя в висках. Жан целует, будто ведет графиню, а Сережа послушно идет за ними, хватается за холодные тела, силясь быть ближе, ещё ближе. Ощущений так много, новые и давно знакомые, они накрывают волна за волной, так, что голова начинает кружиться и музыканту кажется, вот-вот он начнет куда-то падать. Но вместо этого он лишь крепче цепляется за вампиров, за угловатые плечи, за изящную шею. Он чувствует, как сильные руки Жана держат его за талию, как Ольга гладит по голове, как их губы время от времени отстраняются, чтобы дать ему воздуха. На секунду оторвавшись, он хриплым шепотом дочитывает по памяти: — Допивай мою любовь Пей взахлеб, как в смертный час… Мы умрем, но верь, что вновь Боги выдумают нас…***
Тусклый лунный свет заставляет блестеть чёрные шёлковые простыни в спальне Ольги. Графиня откидывается на них, закусывая губу в предвкушении. Серёжа утыкается носом в шею Жана, нетерпеливо тянет его за свитер. Француз вопросительно смотрит на Воронцову. — Начинайте. — шепчет вампирша, — Я хочу понаблюдать.***
Барановский не спешил открывать глаза, прислушиваясь к тихому разговору. - Это была никакая не дуэль, понимаешь? Эти, извини за выражение, cancres, просто решили... - Тише-тише, Серёжу разбудишь. Кто-то легонько подул на его лоб, убирая челку. Солнце пыталось пробиться к ним сквозь плотную ткань штор. Заметив его пробуждение, Ольга осторожно положила голову на мужскую грудь. Студент улыбнулся, убирая прядь чистого золота с её лица. — Доброго утра, mes chers. — Жан поцеловал музыканта куда-то за ухо. Чуть задрав голову, доктор любовался обнаженным телом Воронцовой, подсвеченным утренним светом, как будто его окунули в мёд. Дома было тихо-тихо. Графиня взяла запястье Сергея, бережно провела по следам от укуса. — Больно? — Не, — он отмахнулся, глубже забираясь под одеяло, обхватывая Дешама поперек ребер и притягивая ближе. Нос приятно щекотали кудрявые волосы. — Оль, — пальчик Ольги, выводивший замысловатые узоры на щеке студента, замер. — Что такое, Серёж? — А вы можете превращаться в этих, в мышей? Ну, летучих, как в фильмах. Тело Жана беззвучно затряслось. Доктор повернулся к ним лицом, уже не пытаясь сдержать смех. — Нет, Серёж, — Воронцова присоединилась к французу, хихикая — Не можем. — И хорошо. Не люблю их. — улыбнулся тот, — Хотя, ради вас бы полюбил. — Ой, какие нежности. — Дешам сгреб обоих в охапку, чуть раскачивая на кровати. Барановский вдруг оживился и начал быстро покрывать лица вампиров беспорядочными поцелуями куда попало: в щеку, в нос, в рот, в зажмуренные глаза. Счастливый смех Ольги колокольчиком звенел под высоким потолком спальни. Их общей спальни.