Держи меня за руку

      Двадцать лет - небольшой срок. Особенно если ты демон, что родился много веков назад. Вот только что для людей это немного не так, Хэ Сюань кажется подзабыл. А мужчина, за которым он сейчас наблюдает издалека, оставаясь незамеченным, вовсе не демон. И даже не небожитель. Теперь не небожитель.       Его, Хэ Сюаня, Непревзойденного Демона Чёрных Вод, личными стараниями.       Хэ Сюань поджимает губы, острые ногти впиваются в ладони. Бывший небожитель невозмутимо отставляет в сторону метлу и щурится на солнце. Он всё так же прихрамывает и, если приглядеться, заметно, что и одной рукой действует не так ловко, как второй. А от глаз разбегается уже заметная паутинка мелких морщинок, да и седая аккуратно подстриженная бородка не скрывает возраст. Хотя поседел Ши Циньсюань еще в первый год. Почти сразу.       Этот первый год Хэ Сюань помнит смутно. Упивающийся своим триумфом, свершившейся наконец местью, он был почти пьян от злобного, язвительного счастья. Он действительно был тогда счастлив. Недолго. Вот только потом это чувство прошло и оказалось, что ничего не изменилось. Совсем ничего, и даже вечный голод остался с ним, только теперь словно и душа его не могла насытиться так же, как и тело. Хэ Сюань злился и не понимал, цеплялся за минувшую радость от победы и касался кончиками пальцев черных обсидиановых урн.       В тот год он тоже видел Ши Циньсюаня - нищего хромого бродягу, не потерявшего, однако, гребаного своего оптимизма. Не показывался ему на глаза, скалился издали, обдумывая, не слишком ли мягко с ним обошелся, раз бывший Повелитель Ветров, гляди-ка, еще может смеяться. А вот он, Хэ Сюань, эту способность снова потерял, когда схлынула та самая первая эйфория от победы над ненавистными врагами. Несправедливо. Он даже думал добить свою жертву, уничтожить и его, но эта мысль мелькнула совсем ненадолго. Скучно. Смертный Ши Циньсюань смехотворно легкая мишень, он может раздавить его одним пальцем и тот не успеет даже пикнуть. Скучно. И почему-то Хэ Сюань отчетливо понимает - это бы тоже не помогло.       Потом он не видел никого неделями и месяцами - и раньше не особо нуждался в общении, теперь и подавно. Где-то рядом всегда были слуги, мелкие демоны, желающие выслужиться перед непревзойденным, слишком незначительные, чтобы удостаивать их хотя бы взглядом. На роль друга тянул разве что Хуа Чен… если демонам вообще нужны друзья. Хэ Сюань считал и продолжает считать, что нет. С Кровавым дождем можно молча выпить пару кувшинов вина раз в год или два. Тот обычно молчит и понимающе ухмыляется. Иногда это даже не сильно бесит и в какой-то мере приносит удовлетворение. Повод встретиться у Хэ Сюаня есть всегда - достаточно сгрести в мешок попавшиеся под руку золотые побрякушки или драгоценные камни и явиться “отдавать долг”. Часть долга, малую и совершенно ничего не значащую. Хуа Чен единственный равный и единственный, кто, кажется, вполне понимает Хэ Сюаня. Хэ Сюань этим по-своему дорожит, хотя Собиратель Цветов иногда раздражает его до тошноты - только тем, насколько неприкрыто и бессовестно он теперь счастлив, сука одноглазая, рядом со своим божеством.       Пару раз за эти двадцать лет Черновод виделся и с этим блаженным, на которого Хуа Чен натурально молится. Вот тот Хэ Сюаня мягко говоря недолюбливал. Очень мягко говоря. Еще бы, Се Лянь же был вполне себе подружайкой Циньсюаня, да и Хуа Чен однажды во время очередных молчаливых посиделок обронил несколько слов, когда Хэ Сюань уж очень погрузился в свои мысли: “Се Лянь видел всё. Заклинание перемещения душ”. И тут же невозмутимо добавил про увеличившийся в два раза процент по долгу. Хэ Сюань усмехнулся тогда про себя, расценив такую наглость не иначе как компенсацию за моральные страдания своего ненаглядного божка. Хэ Сюаню на размер долга и проценты плевать. На отношение наследного принца плевать тоже. А сам Хуа Чен остается демоном и все равно позволяет иногда появляться, швырять на стол звенящий кошелек и ставить пузатый кувшин с крепким вином.       А вот подойти к Ши Циньсюаню Хэ Сюань решился только однажды. Бывший Повелитель ветров к тому времени уже не был нищим и бездомным, Черновод подозревал, что в этом был замешан все тот же Се Лянь, а может и Хуа Чен с его подачи. Ну и что, что последний не собирался вмешиваться, его принц моргнет - и все, пиши пропало, мало ли что он там собирался. Ши Цинсюань теперь жил скромно, но неплохо, помогая за еду и ночлег хозяину небольшой лавки. В лавке продавали ткани, резные деревянные безделушки... и веера. Хэ Сюань даже посмеялся над этим, специально пришел позлорадствовать, хоть и оставаясь невидимым, но смех почему-то пропал, когда взгляд зацепился за длинные мозолистые пальцы, ласково скользящие по дощечкам веера, играющие с шелковой кисточкой, и на мгновение искривившуюся улыбку. Смех пропал, а вот желание подойти еще ближе возможно тогда и появилось.       Этот шаг Хэ Сюань обдумывал долго, придирчиво планируя каждую деталь - от удачного времени до собственного облика. Конечно не в истинном виде он собирался прийти, и не в облике Мин И. И не в привычном женском, который Ши Циньсюань прекрасно помнил - в этом Черновод был уверен. Нет, облик надо было подобрать новый. Чтобы не выдать себя и зачем-то побыть рядом с Циньсюанем без страха и скорби в его глазах. Да, этого всего в ясном взгляде скромного помощника в лавке давно никто не видел, но Хэ Сюань помнил. Все десять лет помнил: и безумный его взгляд, и слёзы, и полный отчаяния крик.       Тогда в лавку под вечер зашла молодая женщина - не юная девушка, но и еще и не почтенная тетушка, не кричаще богато одетая, но и не бедная. Обычная покупательница, что долго рассматривала узоры на тканях, резные заколки и расписные веера, иногда негромко задавая вопросы. Хозяина лавки как раз не было - какая незадача, прийти во время ужина - но Ши Циньсюань и сам неплохо справился с задачей, терпеливо и услужливо показав всё, что заинтересовало госпожу. “Госпожа” же, перебрав неторопливо почти всё, выбрала один скромный веер. Пальцы почему-то дрожали. Покупка перешла к новой хозяйке, оплата - к Цинсюаню, и Черновод уже почти вышел за дверь, внезапно желая скорее оказаться как можно дальше от такого живого и близкого “не-друга”, когда, как нож в спину, прилетел открытый смешок и совершенно неожиданное: “Мин-сюн, ты что, правда думал я тебя не узнаю?”. “Мин-сюн” захлебнулся воздухом и перестал дышать, забыв притворяться человеком, а через пару секунд его уже как ветром сдуло. Только в своем убежище он разжал руку, подивившись, что не раздавил судорожной хваткой хрупкий недорогой веер. Чуждое “Мин-сюн” почему-то теперь совершенно не задело. Наплевать, что это не его имя. На всё наплевать. Только в ушах противным комариным писком так и осталось звенеть это радостное и довольное “Мин-сюн!”.       Больше Хэ Сюань так опасно близко не подходил. Точнее, пару лет он потом не приходил вовсе, а потом вновь начал иногда следить с дальнего конца улицы, как по утрам Ши Цинсюань открывал ворота, выметал сухие листья, здоровался с соседями. Улыбка бывшего небожителя все же стала за эти годы другой, Хэ Сюань видел в ней некую горчинку временами, но вот сияющий взгляд, казалось, не изменился вовсе. Это обезоруживало и сбивало с толку. Он не должен был пережить все случившееся и остаться собой. Не мог. Но пережил и остался. Пожилой хозяин лавки через несколько лет скончался, делами стала заведовать его дочь с супругом, а Ши Циньсюань остался все там же. Новая хозяйка звала его “дядюшкой”, Хэ Сюань слышал. Хэ Сюань слышал всё, хотя всё ещё не мог сам понять, зачем. Хуа Чен ухмылялся молча, спасибо ему за это, но Хэ Сюань видел - тот знает. И, возможно, даже понимает, в отличие от самого Хэ Сюаня. Вот только Черновод не нуждается в его объяснениях.       Или нуждается.       Хэ Сюань наблюдает издали, голодно и жадно, до выступившего холодного пота на висках - хотя откуда бы ему взяться у демона, наверное примерещилось. В логове Хэ Сюаня черные урны покрылись пылью и он уже давно отводит взгляд, проходя мимо, вместо того чтобы поклониться им, как раньше. Болью и невыносимой несправедливостью режет по сердцу понимание, что лицо мерзавца Ши Уду, будь он трижды проклят и после смерти, Хэ Сюань помнит лучше, чем черты собственного отца. А в звенящей ночной тишине куда вероятней послышится вовсе не нежный голос невесты (боги и демоны, прошли сотни лет!), а переливчатый, как звон серебряных колокольчиков на ветру, смех Ши Циньсюаня - в женском его обличье. Хэ Сюаню достаточно закрыть глаза и он до мельчайших деталей сможет представить тонкие девичьи руки и игривую улыбку, тени от ресниц на розовых щеках и мягкое мерцание шелка на складках одеяний. Он даже запах помнит, запах волос Ши Циньсюаня. Он мечется по своим пустынным залам, забывая обо всем, кроме желания снова оказаться рядом. Неважно, как будет звать его Циньсюань, он согласен и на чужое имя, и на сам облик Мин И, и на женскую его форму. Наплевать. Ему нужен Ши Циньсюань, нужно его требовательное и капризное “Мин-сюн!”, его смех, его легкомысленность и необдуманная щедрость ко всем на свете. Демон Черных Вод никогда не мог понять этой самой щедрости, не понимает и сейчас, но нуждается в ней, отчаянно и голодно. Ши Циньсюань нужен Черноводу любым.       Только не смертным.       Холодный, отчаянный ужас охватывает демона. Он не видел Ши Циньсюаня почти год, с головой уйдя в попытки найти решение своей задачи, и сейчас отчетливо до дрожи в костях понимает, что время у них двоих теперь разное. Ши Цинсюань обычный человек, который обычно и неумолимо стареет, и пусть взгляд знакомых глаз по-прежнему ясный - сеть морщин, обрамляющая его, пугает демона. У него нет впереди веков, нет даже сотни лет. Пара-тройка десятков, и это в лучшем случае. Ши Цинсюань заходится в нехорошем кашле, сгибается, прикрывая губы ладонью. Болезнь? Может и так. Весенние ночи холодные, а он теперь смертный. И Хэ Сюань, сделавший это с ним, не может это исправить.       Точно не может. Он перебрал все варианты, что приходили в голову, но не нашел зацепок. Ши Циньсюань не сможет вознестись снова - потому что этого нет в его судьбе. Ши Циньсюань не сможет переродиться - потому что был богом. Ши Циньсюань не останется в этом мире призраком, неприкаянной душой - потому что в нём нет ненависти, и нет у него в этом смертном мире дел, о которых он бы жалел. Иногда Хэ Сюань злится и придумывает способ заставить блаженного Ветерка хоть кого-то ненавидеть, лучше всего его, Черновода, но каждый раз отступает от этой идеи. Если Ши Циньсюань не ненавидит его сейчас - ничего хуже он уже не сделает. Даже если утопит в крови весь этот город и парочку других, Циньсюань скорее посчитает виноватым себя. Так же, как легко принял на себя брошенную ему тогда в лицо вину от Хэ Сюаня. Он не был виноват. Сейчас Хэ Сюань уже может это признать, хоть и не сказать вслух. Он не знал и не был виноват.       Если бы мог, Хэ Сюань бы переиграл всё. Надо было сделать по-другому, жестоко уничтожить Ши Уду, но оставить жить на небесах его младшего брата. Можно было бы подбрасывать ему испытания, подстроить смерть “Мин-сюна” и смотреть, что он будет делать потом. Ши Циньсюаня не нужно было убивать, а он убил. Пусть и отсрочив эту самую смерть на случайный, человеческий, срок.       В этот раз он приходит к Хуа Чену даже без золота, но тот ничего не говорит, только приподнимает бровь на мгновение. Хэ Сюань не торопится возвращать долг. Хэ Сюаня устраивает быть должным, ему это нужно, и пусть внешне этот долг будет выглядеть только как огромная сумма. Хэ Сюаню его долг не выплатить. Хуа Чен и не настаивает.       По нетерпеливому взгляду единственного его глаза Черновод понимает, что сегодня пришел не вовремя, видимо ненаглядный его где-то рядом, но Хэ Сюаню как обычно плевать. Хуа Чен смотрит пристально, сам подливает вино и не задаёт вопросов. Молчание его зато говорит само за себя - второй непревзойденный тоже не нашел ни одной лазейки. Черновод прикрывает глаза, сглатывает пересохшим горлом, сжимает в руках вновь наполненную чарку. Он бы обменял весь мир на возможность вернуть бывшему не-другу бессмертие, но такого обмена не существует. Хэ Сюань перестает понимать, зачем в этом мире существует он сам - уже отомстивший, но оставшийся проклятым. Хэ Сюань оказался проклят дважды. И второе проклятие - дело его собственных рук.       Се Лянь появляется почти бесшумно. Черновод едва заметно кривится на мгновенно смягчившийся взгляд Собирателя Цветов, и зло щурится в ответ на мелькнувшее сочувствие в глазах небожителя. Он не нуждается в жалости, жалость обжигает и подчеркивает собственное бессилие, ранит. Се Лянь невозмутимо присаживается на ручку кресла своего демона, кивает на молчаливое предложение присоединиться к распитию вина. Хэ Сюань залпом выпивает своё, внезапно загорчившее, и жалеет, что не ушел чуть раньше. Невыносимо видеть, как прямо перед ним Хуа Чен уверенно придерживает своего избранника, и как тот словно и не обращает внимания на чужую руку на своей талии. Это доверие? Любовь? Близость? То, чего нет у Демона Черных Вод и не будет больше никогда. То, что было ему не нужно последние несколько сотен лет. Хэ Сюань снова прикрывает глаза, а когда открывает - взгляд останавливается на отблеске света от кольца, висящего на шее наследного принца. Хэ Сюань смотрит на кристальные грани, как заворожённый, и только это, кажется, наконец смущает божество, заставляя сжать в ладони свою драгоценность. Хуа Чен едва слышно хмыкает и тут же криво улыбается на брошенный ему озлобленный взгляд второго демона. Хэ Сюань думает только о том, что они оба раздражают его почти до ненависти, и ставит чарку на стол, позволяя наполнить ее снова.       Хэ Сюань приходит почти ночью, в последних отблесках заката. Он не рассчитывает встретить Ши Циньсюаня сейчас, он просто будет ждать следующего утра именно здесь. Улица пуста. Хэ Сюаню безразличны и случайные прохожие, и весь мир, но он вздрагивает, когда ворота нужного дома приоткрываются, выпуская знакомый силуэт. Ши Циньсюань замечает его почти сразу, подходит ближе после нескольких секунд колебаний привычно прихрамывающей походкой, вглядывается в облик демона, который Хэ Сюань сегодня не потрудился менять. Свет одинокого фонаря черными тенями подчеркивает острые скулы и запавшие глаза, спутанные волосы небрежно рассыпаны по плечам. Хэ Сюаню, конечно, плевать, он ловит взгляд бывшего божества, замирает, словно пытаясь в нем что-то прочесть, а потом достает что-то из рукава, путаясь в складках ткани вздрагивающими пальцами.       - Возьми.       Голос демона хриплый и грубый от долгого молчания. Ши Циньсюань хмурится удивлённо и внимательно разглядывает в полутьме то, что вложил ему в ладонь демон. Маленькая резная шкатулка из кости. Шершавые подушечки пальцев проходятся по завитушкам узора, Ши Циньсюань вертит шкатулку в руках, рассматривая со всех сторон, а потом вновь вскидывает взгляд, теперь уже сам пытаясь найти что-то в темных, как самые черные воды, глазах напротив. Ши Циньсюань опускает руку, бережно и крепко сжимая неожиданный подарок. Хэ Сюань думает, что готов исчезнуть из этого мира прямо сейчас. А бывший небожитель вздыхает и улыбается, глаза его смеются - это Хэ Сюань видит даже в густых сумерках.       - Ну ты и дура, Мин-сюн, - весело говорит Циньсюань. - Вот всегда знал, что дура. Пойдем. У меня там булочки на пару почти готовы. Будешь? Знаю, что будешь. И суп ещё остался, сейчас разогрею. Идём. Идём, Хэ-сюн?       И тёплые, живые пальцы Ши Циньсюаня, сомкнувшиеся на его запястье - теперь самое драгоценное, что осталось у бессмертного демона.