А впереди целая жизнь

Пахло сахаром или мешком от сахара, Ральф не был уверен. Он всегда покупал по 5 килограммов в одних и тех же мешках, сплетённых из полосок полиэтилена, потому что поганый нескафе невозможно пить без сахара. Если добавить сигарету, то вообще прекрасно. Сэкономил на кофе – купил нормальные сигареты, Ральф так считал. А ещё он любил готовить, что отлично, потому что постоянно жрать в столовой никаких сил не хватит. Крысы – да, те кидались даже на макароны с картошкой (единое блюдо, что гарнир, до сих пор так и неясно). Но Р Первый же не Крыса. Нет, он любил себя баловать. Вот и сейчас решил скатать себе роллы, с тоской вспоминая, как раньше давали за ужин. За его ужины грех не дать, он готовил с любовью. В 10 пришёл Стервятник, что пришёл – непонятно. Еду тот не любит, сидит на какой-то своей вечной диете из листьев монстеры видимо, потому что у него постоянный недовес, а Ральф затрахался уговаривать его на питательные капельницы. Ещё неизвестно, что хуже – это или делать «самолётик прямо в ротик» восемнадцатилетнему. Р Первый отставил готовые роллы и присел покурить. Ему говорили, сигареты его убьют. И он начал курить назло. И каждый день за последние двадцать лет злился, что его обманули. – Роллы будешь? – Можно, – удивительно. Хоть рис пусть поест. Худой, как веточка. Того и гляди, первым ветром унесёт. На Перекрёстке, там вечный сквозняк. – Чего пришёл? Соскучился? – Соскучился. Вас почти полгода не было, как тут не заскучать, – вместо привычной колкости сплошная чистая обида. – Письма бы писал. – Куда? В рельсу? – Тоже верно. Как вы тут без меня? – В целом ничего нового. Стены конечно скажут Вам иное, если Вы научитесь их читать. – А ты не скажешь? – Я могу научить переводить, – а вот это бы Ральфу не помешало, – ещё Новый Закон вышел. – Какой закон? – Новый, – Р Первый привычно вздохнул, пытаясь погасить зарождающийся гнев. – Нам теперь можно общаться с девушками. – Что-то ты не рад. – Не мой профиль. Где-то в душной темноте Четвёртой Табаки снится, что он уплетает булочки с корицей. Он улыбается во сне и облизывается. Лорду снится, что он подошёл слишком близко к огню. Но он – не мотылёк, так что ему не страшно. Сфинкс видит, как держит настоящей, из плоти и крови, рукой руку Слепого, как ерошит его волосы и притягивает в поцелуй. Слепому снятся облака и Кузнечик, касающийся его головы своей, описывающий ему «синий». Ральф в своём кабинете бодрствует и лелеет надежду, что услышал правильно, что какой-то шанс, хоть какой-то, у него есть. Со Стервятником ему всегда одновременно тяжело и легко. Тяжело выделять его из других и легко пить с ним чай. Он чуть не поседел, когда удерживал его, такого юного и растерянного после смерти Макса, от самого себя. Тяжело порой не дать ему затрещину и смотреть в эти жёлтые глаза. Легко обсуждать с ним книги и смотреть на падающий снег. Тяжело не иметь смелости помочь идти, когда у Стервятника болит нога и он всем телом свешивается на трость. Тяжело и одновременно легко любить его, молодого, прекрасного, не знающего, что ждёт того впереди. – Я так Вас ждал, – скорбно проговорил Стервятник. – Все стены исписаны. Сколько маркеров извёл? – Вы заметили? – Да уж сложно было не заметить. И Ральф решается. – Что ты сделаешь, если я тебя поцелую? Птица оторопело смотрит на него и мечтательно улыбается. – Поцелую в ответ. И Ральф целует. И думает, что давно надо было это сделать. Столько времени потеряно. Но впереди ещё больше. Впереди у них целая жизнь.