***
Сумерки опустились на оживлённый город, забрав с собой в царство снов всех жителей. Казалось, ещё несколько часов назад, буквально кишащий людьми Вашингтон, теперь вымер совсем. Не слышно было звуков проезжающих машин, громких разговоров, улицы совсем опустели, лишь луна и миллионы звёзд освещали ночной город, заглядывая в окна домов. Ночь была сегодня как никогда ясная. Этих маленьких точек на небе было столько, что, казалось, до них ты сможешь дотянуться рукой. Что, в какой-то степени, было абсолютной правдой. Ведь сейчас самую главную для Сили Бута звезду он так трепетно прижимал к себе. Она была здесь, рядом с ним, не в Институте, ведя с костями свой особенный монолог, а тут, в его объятиях, прижатая к широкой мужской груди, видящая уже, наверное, десятый сон. Бут не мог точно сказать, из-за чего конкретно он проснулся, то ли Темперанс заворочалась в колыбели его рук, пытаясь прижаться к нему как можно ближе, хоть, конечно, и не подсознательно, то ли каштановые волосы, упавшие на его лицо, когда она положила свою голову на мужское плечо, уткнувшись носом во впадинку ключицы. Он был не в состоянии убрать темную прядь, учитывая, что он просто не мог выпустить женщину из своих объятий, да и если бы мог, то не стал бы, так чертовски сильно ему нравились эти ощущения. Мужчина, дабы не разбудить любимую, осторожно повернул голову, чуть не задохнувшись от нахлынувших на него эмоций. Сколько лет прошло, сколько раз он просыпался и засыпал вот так, сжимая Бреннан в своих объятиях, а он всё ещё не мог привыкнуть к подобным картинам. Если бы некоторое время назад, спустя несколько дней после знакомства с этой женщиной, ему сказали, что когда-нибудь он сможет увидеть её такой: с чуть приоткрытыми губами, разметавшимися по подушке каштановыми прядями, такой умиротворённой — он бы рассмеялся. Её? Одну из этих умников, которых он на дух не переносил? Эту женщину с таким ледяным, уверенным взглядом, которая, казалось бы, вообще никогда не выходит из этого образа? Эту не совсем тактичную особу, вечно твердящую про рационализм? Поначалу она вызывала у него такое раздражение, в некоторых случаях он побаивался её, особенно когда она метала эти убийственные взгляды своими, как лёд, глазами. Сейчас же, находясь с ней в одной кровати, их кровати, он видел лишь маленького котёнка, которого ему необходимо было защищать, пусть она сама никогда не была согласна с этим. Всегда, что бы ни случилось, он был для неё каменной непробиваемой стеной. Но только для него, она была такой только рядом с ним, для остальных же она оставалась всё той же доктором Бреннан, не терпящей лишних разговоров на работе, любящей наговорить лишнего, одной из самых дотошных и невыносимых учёных, которых он когда-либо встречал, но оттого и самой любимой. Так тихо, насколько был способен, он встал с кровати, решившись хотя бы на несколько минут отпустить Темперанс. После того как она доверилась, открылась ему вновь, Бут пообещал себе, что никогда, никогда больше не отпустит её, что бы ни случилось, всегда будет держать её в своих объятиях, а если понадобится, запрёт на тысячи замков, лишь бы она не убежала от него, только не снова. Ещё одного такого раза он бы не выдержал. Пройдя до одной из множества комнат в их доме, он тихо приоткрыл дверь, заглядывая внутрь. На середине комнаты стояла детская кровать, на которой, по подбородок укрывшись одеялом, сладко спали девочка лет пяти и маленький мальчик, спрятавшийся в руках старшей сестры. В последнее время Кристин взяла привычку прибегать в комнату брата, естественно, только после того, как уснут мама с папой, потому что если они заметят, заставят вернуться к себе, забираться к нему в кровать и рассказывать какие-нибудь истории, которые когда-то рассказывали ей родители. Усмехнувшись, он поцеловал детей в лоб, вышел из детской, плотно прикрыв за собой дверь и, что довольно странно, пошёл не обратно в спальню, в объятия любимой, а на террасу дома, захватив с собой из гардеробной в коридоре парку. Всё-таки на улице стоял почти конец осени, что очень странно, ведь буквально несколько недель назад было только её начало. Ночь действительно была очень ясной, и оттого довольно прохладной. Стояла абсолютная тишина, которую нарушали лишь листья деревьев, шелестевшие от порывов ветра. Бут поднял голову, высматривая на небе скопления маленьких светящихся точек, и тут же, совершенно внезапно, вспомнил первую встречу с той женщиной, с которой уже как несколько лет делил крышу, постель, одежду, которую она забирала у него, находясь дома, и совершенно безумную, крышесносную любовь. Тогда она читала студентам лекцию, совершенно не подозревая, что вон там, на задних рядах, сидит мужчина, который перевернёт ей всю жизнь. Перевернёт её вверх дном, нарушив все жизненные принципы, внутреннюю гармонию, баланс. И сейчас, стоя здесь, Бут высматривал в звёздах самые важные моменты их с Темперанс жизни, свидетелями которых они стали.***
— Я хотел сказать, что я игроман, но я над собой работаю. Мысленно мужчина уже дал ладонью себе по лбу. Так держать, Бут! Молодец! Ведь это именно то, о чём говорят девушке, которую ты знаешь от силы дня два. Очень красивой девушке. Именно сейчас её глаза светились каким-то необыкновенным светом. Что-то было в них такое, что не позволяло отвести взгляд от этих двух голубых омутов. И эта прекрасная улыбка... Только сейчас мужчина заметил, насколько же выразительны черты её лица. Скулы, линия подбородка, этот забавный носик, который, как заметил Бут за это короткое время, она любит приподнимать в моменты своей правоты. Вся она была такой... Обворожительной, что ли. Кто её знает, может дело было в текиле, которую они распивали в баре несколько минут назад, а возможно, дело действительно было в нём. В них. В этой обстановке. Вот они, укрытые завесой дождя, смотрят друг на друга такими, несмотря на алкоголь, ясными взглядами, не совсем понимая, к чему была сказана последняя фраза мужчины. Бут сам не совсем понимал. Возможно, где-то глубоко внутри он знал, что не может вот просто так взять и отпустить её. Хотел сидеть с ней в этом баре хоть всю ночь, слушая её заумные термины, что-нибудь о раскопках, в которых она принимала участие, не совсем вникая в суть и понимая лишь слово из десяти, но зато рядом. Она была такой странной, раздражающей и такой чертовски особенной. И мысль о том, чтобы отпустить её, ему совсем не нравилась. — И зачем ты мне это говоришь? — одно сплошное непонимание. О нет, так дело не пойдёт. Это совершенно не то, что хотел сказать Бут. Пусть он в принципе не знал, что хотел сказать ей. — Знаешь, я думал, что у нас что-то будет. Это вырвалось совершенно случайно. Именно сейчас мужчина не отдавал отчета ни своим действиям, ни словам. Сейчас за всё это отвечало лишь сердце, до которого так упорно пытался достучаться этот пресловутый рационализм, которым он заразился от стоящей напротив женщины. Но это же он, Бут, человек эмоций и чувств, и если он понимает, что хочет поцеловать эту девушку прямо здесь и сейчас, он сделает это, пусть даже какая-то одна его часть, ещё не затуманенная алкоголем, буквально надрывалась, требуя попрощаться с ней и поехать наконец домой. Но также он осознавал, что если сейчас ничего не предпримет, то распрощается с ней... Навсегда? Да, пожалуй именно так, навсегда. Он уволил её, и они больше не работают вместе, а это значит, что если сейчас он вот так отпустит её, то больше никогда не увидит. Но сейчас не хотелось думать абсолютно ни о чём. Не об этом деле, не об этих чёртовых уликах, которые всё равно приводят их в одно сплошное «никуда», не о Майлзе Хести, которого, в свете последних событий, он начал ненавидеть ещё больше, ненавидеть из-за того, что ему пришлось уволить её, чего он абсолютно делать не желал. И даже не о Джемме. Да, было стыдно. Стыдно за то, что он подозревает, кто убил её, но не может поймать. Он бежит за этим человеком, а он каждый раз ускользает из его рук, и с какой стороны не подойди, всё время что-то мешает. Нет улик, нет доказательств, а у этого человека, кем бы он ни был, всё больше шансов обойти правосудие стороной. Всё меньше шансов поймать его. Бут должен, но не может, и это гнетёт его больше всего, чем что бы то ни было. Но в конкретный момент он не мог думать ни о чём, кроме того, насколько прекрасно сейчас выглядит Темперанс. Такая забавная. Мужчина сам не понимал, что в ней есть такого, что вызывает у него на лице улыбку, но он мог поклясться, что лишь одним своим взглядом она заставляет абсолютно всё перевернуться внутри него. — И что же у нас будет? Он слышит, но не вникает в смысл сказанного. Он может следить лишь за тем, как она подходит чуть ближе к нему, видит этот озорной огонёк в её глазах, широкую улыбку, чувствует её дыхание на своей щеке и резко осознает, что потерян. Неужели влюбился?.. — Не знаю, но я хочу тебя поцеловать. Ещё секунда, и наконец он чувствует её губы: такие тёплые, с еле ощутимым вкусом алкоголя. Мужчина ощущает, как её тонкая ручка ложится на его плечо, задерживаясь на какое-то время. Он ощущает, но не может сказать, точно ли это происходит в настоящем. Он буквально упал, провалился в сладкую бездну, в которой были лишь её губы, её руки, её такие пронизывающие глаза и она сама. Всё было таким нереальным, что Бут не мог с абсолютной уверенностью сказать, точно ли он сейчас целует Темперанс или это просто какой-то больной бред его воображения. Если это и не реальность, то выходить из этого транса он явно не хотел. Время будто совсем замерло, не слышно было пьяных голосов из бара, на пороге которого они стояли, ни машин, ни людей, даже как будто дождь перестал лить как из ведра. Только они. Вдвоём во всем мире. Бреннан слегка приоткрыла губы, пропуская его внутрь. Их языки изучали друг друга. Проходились по ряду ровных зубов, переплетались между собой. Хотелось стоять вот так вечность. Бут чувствовал себя подростком из какого-то сериала, прямо в одной из тех сцен, в которых главный герой целует девчонку, которая ужасно нравилась ему. И Буту это, чёрт возьми, невыносимо нравилось. Он не знал, чем может закончиться этот вечер, но это и привлекало, продолжая действовать дальше. Некая интрига. Но, к сожалению, ни одному варианту, которые молниями проносились в голове мужчины, не суждено было исполнится. Только Бут начал медленно проводить ладонями по её спине, всё ниже опуская руки, желая достичь её тонкой талии, как услышал такой отдалённый звук, будто в ушах была лишь одна вата. Почувствовал, что больше на его плече нет её руки, не ощущал её дыхания на своём лице, а что самое ужасное, он больше не чувствовал вкуса её губ. Мужчина приоткрыл глаза, пытаясь понять, что произошло. Звонко смеясь, Бреннан слегка оттолкнула его, направляясь в сторону желтой машины. О Боже, такси. В самый неподходящий момент. Дай только причину, хоть самую незначительную, он пристрелит водителя, даже глазом не моргнув. — Мы не проведём ночь вместе! — всё ещё смеясь, крикнула она, стараясь перекричать шум дождя и проезжающих мимо машин. — Как это? Почему? — разведя руки в сторону, с улыбкой на лице, прокричал он ей в ответ. Нет. Нет, она же не уедет. Только не сейчас. — Текила. — смешно наморщив носик, проговорила девушка, садясь в машину. Громкий хлопок двери явно отрезвляюще подействовал на мужчину. Подорвавшись с места, он побежал к такси, да так, будто от последующих его слов будет зависеть вся его жизнь. Хотя, возможно, так оно и было. — Ты боишься, что взглянув на тебя утром, я обо всём пожалею? — Бут не совсем понимал, что он сейчас пытается сделать. Остановить её? Возможно. Ему чертовски не хотелось, чтобы она уезжала. Черт с ним, с этим поцелуем, просто бы сидеть с ней в этом баре до утра, разговаривая на абсолютно любые темы. Ему было приятно её общество, пусть он и отрицал это. Но он видит. Видит в её глазах, в которых поселилась смешинка, совсем неприсущая ей, что сейчас ничего не изменишь. И завтра тоже. Как и через неделю, месяц, полгода, год. Ничего не изменится. Всё закончится здесь, не успев толком начаться. — Этому не бывать. — сказала она, ещё раз рассмеявшись. Интересно, услышит ли он ещё раз в своей жизни этот заливистый смех? Он смотрел ей вслед, понимая, что только что потерял. Вот она, машет ему рукой на прощание, слегка улыбаясь, а он не понимает, что чувствует. Какая-то пустота внутри. Глупо наверное, но он представлял себе, как они раскроют это дело. Вместе. А потом, после его закрытия, сходят куда-нибудь вместе и выпьют. Поговорят о том, о сём. И договорятся о сотрудничестве, в будущем будут работать вместе. И все эти планы и надежды... Все они растворились лишь одним взмахом её руки. «Вы верите в судьбу?» — именно это он спросил её в первые секунды знакомства. Он верит. И также он верит, что они ещё встретятся, что судьба всё построит, как всегда, по-своему, но сведёт их вместе ещё раз. И он верит, что на этом история не закончилась.***
Да, он помнил тот вечер. Как и остальные тысячи вечеров, которые они провели рядом друг с другом. Но этот... Он особенный, тот, который даже спустя много лет не забудется, и даже если спустя некоторое время их пути разойдутся и их больше ничего не будет связывать, этот вечер каждый из них будет вспоминать с искренней улыбкой на лице, потому что каждый в тот момент получил того, кого оба так долго искали. Дорогого человека. И тогда, сидя в том баре, выпивая, будто старые знакомые, у обоих промелькнула мысль. Одна и та же. Пусть друг другу в этом они никогда не признаются. Именно тогда, когда их губы нашли друг друга, они поняли, что не смогут больше отпустить. И ночью, лёжа каждый в своей кровати, прожигая взглядами потолок, они так тихо, чтобы даже стены их квартир не услышали, прошептали: «Это мой человек.» Но они отпустили друг друга. Не удержали, не смогли. Не сдержали обещание, данное самим же себе и потеряли один другого. Потеряли навсегда. «Навсегда» — такое громкое и многогранное слово. «На всю оставшуюся жизнь» — так пишут в словарях. Но только человек, счастливый, как никогда или же человек, потерпевший неудачу, потерявший близкого человека, сможет изложить значение этого понятия на тысячи слов. Человек, потерявший любимого, важную персону в своей жизни навсегда закроется в себе, не сможет жить, как раньше, и всю оставшуюся жизнь будет тянуть на себе груз воспоминаний, связанных с этим человеком. Наверное, именно это чувствовал Сили Бут, смотря вслед уходящей Темперанс, понимая, что больше не увидит её. Всего лишь год. Один год, 365 дней, это же так мало. А потом они снова вернутся, и всё станет как прежде, будто и не уезжали. Но он ясно осознавал, что после того случая всё поменялось. Что-то в их партнерстве поменялось. Что-то в них самих поменялось. И Бут понимал, что она может не вернуться. Просто так, из принципа. Это же его Кости. Он знал её так, как не знал никто и в силу этого понимал, что такой вариант событий вполне возможен. Она не вернётся. А он не сможет поехать за ней, плюнув на всех с высокой башни, и просто осуществить свою мечту — быть с ней. Она не вернётся, и ему придётся всю оставшуюся жизнь лишь вспоминать прикосновения её теплых губ, холодных рук и гладкой кожи. А Бреннан... Она никогда и никому не признается, как разрывалось её сердце, когда она обернулась посмотреть на него в последний раз и увидела лишь широкую спину. Он обещал не геройствовать, но это же Бут. И она понимала, что он может не вернуться, и тут же ругала себя, напоминая самой же себе, что это также Бут, который всегда в состоянии позаботиться о себе. Но каждый из них, все дальше и дальше отдаляясь друг от друга, силясь не обернуться, бросившись друг к другу, со слезами на глазах понимал, что эта их встреча действительно могла стать последней. Они ждали друг друга семь месяцев и дождались. И тогда, спустя столь долгое время, шагая друг другу навстречу, Бут, не веря своим глазам, не веря, что вот же, вот она, перед ним, такая настоящая, не в его бредовых снах, а тут, в реальности, раскрывает руки, приглашая её в свои объятия. Она что-то рассказывала ему про эти свои раскопки, так долго и эмоционально, а он просто сидел, уперев локоть в колено, улыбаясь и кивая, когда она смотрела на него, видимо ожидая какой-то реакции. Такие счастливые, ничем не обременённые, просто наслаждаются обществом друг друга после такого долгого времени отсутствия, не представляя, сколько ещё испытаний им приготовила та пресловутая судьба. Те самые испытания начались после того случая в машине. Она буквально сказала, что любит его. Конечно, по-своему, не прямо, но сказала. И честно, это был чуть ли не самый худший момент в жизни Бута. Он мог вынести всё, он видал слишком много, чтобы поразить его в самое сердце. Но её слезы... Особенно когда осознаешь, что всё это из-за тебя. Из-за тебя она плачет. Из-за тебя страдает. И ты не можешь ничего сделать. Ты понимаешь, что должен успокоить, обнять, сказать что-то успокаивающее, какие-то слова поддержки, которые всё равно не помогут, но не можешь. Хочется бежать от этой ситуации. Бежать не оглядываясь. Закрыть уши, словно ребёнок, надеясь, что до тебя не дойдет ни один звук. А остается лишь продолжать делать вид, что не слышишь и не видишь, пока сердце буквально разрывается от одного вида её слез. Он не мог иначе. Ханна, она же действительно важна ему. Важна не меньше Темперанс, и он правда любит её. Она этакий спасательный круг, за который Бут зацепился, когда действительно нуждался в поддержке. Когда сердце разбивалось раз за разом, когда он вспоминал о Бреннан, находящейся на другом конце света. И каждый раз в его голове всплывал её голос, твердящий что-то по типу: «Бут, не глупи, ты же прекрасно знаешь, что сердце разбиться не может. Единственное, что возможно, так это его остановка, а я вижу, ты ещё живой.» Но это не вызывало ни малейшей улыбки, только лишь сплошную боль в глазах. А после появилась Ханна, и стало всё таким настоящим. Будто всё так и должно было быть с самого начала. Кто же знал, чем всё это обернётся. Судьба — штука та ещё. Она мало кого щадит, вертит нами, как хочет, а мы под нее подстраиваемся. И кто мы такие, чтобы сопротивляться ей? Он собирался разделить с ней всю свою жизнь, уже окончательно стать частью её жизни, а она лишь одним словом разрушила все его планы и мечты. Разрушила его. Опять, опять его отвергли, и в этот раз он действительно не знал, что делать дальше. В планах был один только алкоголь, алкоголь и ещё раз алкоголь. Сколько он так просидел в баре? Он не знал. Час? Два? Он совсем не следил за временем и смог выйти из этого состояния только тогда, когда на стул рядом с ним опустилась Бреннан, в глазах которой плескалось одно сожаление. Нет, он не хотел жалости. Особенно от неё. Он просто хотел поговорить, как они это делают всегда. Поспорить о чём-нибудь, может, просто обсудить аспекты дела, что угодно, но не затрагивать тему последних нескольких часов. Но несмотря на свои желания, в голове так и продолжали проноситься вопросы, не дававшие ему покоя. Почему? Почему всегда получается именно так? Почему же его вечно отвергают? Что же он делает не так? Неужели он заслужил? Но все эти мысли меркли на фоне одного сложного вопроса, который так резко появился в его голове, отдавшись ужасной болью. Есть ли теперь у них шанс? Нужен ли он ей теперь? После того, как он отверг её, разбил её сердце, растоптал чувства. И всё это после того, как спустя много лет, возводя ледяную стену вокруг своего сердца, она открылась. Открылась ему. И он так бессовестно сделал ей больно. И сейчас, как бы он не хотел этого, он сделает ей больно вновь. —...а если нет, то уходи, дверь там. А завтра я пришлю тебе нового агента ФБР. Но она осталась. Сидела с ним в том баре до самого конца, не проронила ни слова, выслушивая только его, понимая, что ему нужно выговориться. И он был ей благодарен. Благодарен, как никогда. И тогда Бут действительно понял, что возможно, у них ещё будет шанс. И этот шанс случился. Больно. Невыносимо больно. Даже больно не из-за смерти Винсента, а из-за её терзаний. Она корила себя, плакала, страдала. А Бут? А что он? Он мог только притянуть её к себе, поглаживая по спине и шепча какие-то слова утешения. Такая беззащитная, уязвимая. Она позволила себе стать слабой лишь в его руках, рядом с тем, на кого могла положиться, кому могла довериться, зная, что он не отвернётся от неё, будет рядом до самого конца, не уйдёт, и будет держать её в своих объятиях столько, сколько потребуется. И тогда она впервые за долгое время ощутила ту защищённость, поняла, что в его руках она всегда в безопасности, что он никогда не позволит, чтобы с ней что-то случилось, чтобы ей сделали больно, и тогда она позволила себе то, чего не могла позволить все это время. Отдаться ему. Целиком и полностью. После крепко уснув в колыбели его рук, накрепко схватившись за мужскую ладонь. В ту же ночь, когда Бут убедился, что она спит, он кое-как освободился из её рук, которые сильно прижимали его к себе, тем самым показывая, как сильно она ждала и скучала, и что больше ни за что не покинет его. Выбравшись из кровати, он на какое-то мгновение остановился, залюбовавшись картиной, которая предстала перед его глазами. Она. В его кровати. Укрытая его одеялом. В его серой футболке, которую он, в порыве страсти, с какой-то яростью отшвырнул куда-то в сторону. Такой ангел. Такая умиротворённая, совершенно ничем не обременённая. Будто и не было этих дней. Будто несколько часов назад у неё на руках не умер её интерн. Так хотелось защитить её от всех невзгод. Чтобы больше не видеть её слез, боли в голубых, самых прекрасных на свете глазах. И он защитит. Что бы ни случилось. Осторожно прошёл до тумбочки в конце спальни и достал с самого дна выдвижного ящика маленький блокнот, бывший его личным дневником, о котором, пожалуй, кроме него самого не знал никто. И своим беглым размашистым почерком вывел несколько слов: «Это будет большая чудесная история, ведь полюбить человека, отвечающего тебе взаимностью — это само по себе чудо. Но ещё лучше, ещё важнее, найти в нём родственную душу. По-настоящему, родственная душа — это тот, кто понимает и любит тебя, как никто другой, кто всегда рядом, что бы ни случилось. Будет не мало всего. Жизнь разнообразна и сложна, но вдвоём всё будет в лучшем виде.» И сейчас, вспоминая эти слова, написанные своей же рукой, Бут смотрел на звёзды и плакал, понимая, что никогда ещё не был так прав.***
— Я игрок, — проговорил Бут, резко остановившись. Да, он обдумал. Да, он уверен. Уверен как никогда. Он хочет быть с ней. Быть с ней рядом. Не только во время расследования дел. Всегда. Засыпать с ней, крепко прижимая её к себе, вдыхая такой знакомый запах волос, шептать на ушко «Спокойной ночи, Кости» и целовать в макушку. Просыпаться с ней по утрам, видя её сонное и нахмуренное от лучей солнца лицо. Заваривать ей кофе, пока она крепко спит в кровати, и приносить ей его в постель. Каждое утро видеть её взлохмаченные пряди и смеяться из-за её смешного, после сна, вида. Смотреть с ней по вечерам фильмы, чувствуя, как она кладёт голову тебе на плечо, перебирать каштановые локоны, зарываясь в них пальцами, а потом понимать, что она заснула, и тебе придётся относить её спать. И ты будешь не против. Наоборот, это будет для тебя счастьем, хоть иногда поносить её на руках, потому что пока она бодрствует, она тебе просто никогда не позволит этого сделать. За завтраком обсуждать планы на день, улыбаясь друг другу, словно подростки. Отдавать ей свои рубашки, в которых она будет буквально тонуть, и умиляться с её вида. Целовать её каждое утро, каждый вечер, каждую минуту. Называть своей. Да. Да он хотел этого. Хотел видеть рядом с собой только её. Её одну. Никого другого больше. — Я верю, что у нас есть шанс. Она так посмотрела на него этими своими глазами. С непониманием. Удивлением. Сомнением. С таким огромным вопросом. Был ли он уверен до конца? Теперь, кажется, нет. Нет, теперь он ни в чём не уверен. Но он всё ещё надеется, всё ещё мечтает и всё ещё верит в судьбу. В чем он и был уверен на все сто, так это в том, что им суждено было встретиться, суждено было начать работать вместе и суждено просто быть вместе. — Давай попробуем. — Ты это про нас? — он пытался понять, о чём она думает. Пытался найти хоть что-то в её глазах, прочитать, понять. Но ничего не нашёл. Говорят, глаза — зеркало души. Так вот он не мог понять, что сейчас творится в её душе. Пусть факт её существования она всегда отвергала, но он-то верил. И ничего, кроме непонимания, он не нашёл. Уже в этот момент все мечты начали разрушаться, и он ничего не мог с этим сделать. — Ведь ФБР этого не допустит. — она ищет причину. Он это видит, он же не глупый. А сердце продолжало разрываться от отчаяния, перед глазами проносились все придуманные им картины, делая гораздо больнее. Это всё было напрасно. И ничего не бывает просто так. Нет никакого чуда. Есть только горькая реальность. — Не надо, это не повод. — он притянул её так близко к себе, зажал словно в тисках, он просто не хотел отпускать её, не хотел верить, что ничего не будет, не хотел переставать верить в судьбу, которая сыграла с ними такую злую шутку. Он поцеловал её, и на какую-то секунду ему показалось, нет, он был уверен, что она ответила ему, положила свои маленькие ладони поверх его сильных рук и поцеловала в ответ. Такой горький, но такой желанный поцелуй. На какой-то момент показалось, что сердце перестало разрываться от боли, и стало так легко. Но ничего не вечно, и всё-таки чуда нет. — Нет! — она оттолкнула его, со всей силой, на которую была сейчас способна. И тут он понял, что всё потеряно. Для него. Для них. Навсегда. И это изменит всё. Всё такое обычное, привычная рутина, её больше не будет. Как не будет и надежд на счастливое будущее рядом с ней. — Нет. — Почему? Почему? — хотелось кричать, раз за разом повторяя этот простой, разрывающий тебя изнутри, вопрос. Но всё, что оставалось, смотреть на неё с немым вопросом в глазах, умоляя, надеясь, что будет не так больно. — Ты думал, что защищаешь меня, но это тебя нужно защищать. — От кого защищать? — мужчина не понимал. Он не понимает, и вряд ли поймет. Нет, это не его нужно защищать. Нужно было защищать чувства, которые рушились, распадались на части, на мелкие кусочки после каждого её слова. — От меня, — Бут слышал отчаяние в её голосе. Так отчётливо. Безнадежность завладела обоими душами и на пару с судьбой, дергала за невидимые ниточки, играя ими, как марионетками. И чёрт поймёшь, кому сейчас из них было больнее. Буту, который всеми руками и ногами пытался уцепиться за маленькую надежду, который поверил, принял тот факт, что влюбился и знал, что у них есть шанс. Или Темперанс, которой предстояло разбить сердце самого дорогого ей человека, увидеть боль на его лице и знать, что сейчас ничем не сможешь помочь, лишь сделаешь только хуже. Она не хотела, правда. Кому-кому, а ему бы она никогда не посмела причинить боль. Это же Бут, её Бут. Её каменная стена, её поддержка, её напарник, её друг... Друг, да. Только друг. И как бы ей самой ни было больно, она не могла поступить так с ним. Сделать вид, что у них всё будет в порядке. Что они будут самой обычной парой без всяких навязчивых проблем. Если так случится, она разобьет ему сердце сильнее, чем сейчас. Из двух зол выбрать меньшую, да. Прости меня, Бут, я не хотела. — У меня не такое сердце. Хотелось кричать от безысходности и отчаяния, разнести ту ледяную стену, которую она возвела вокруг себя. Мысль о том, что он теряет её была невыносимой. Так хотелось прижать её к себе, сказать, что всё будет хорошо. Их разделяла всего лишь какая-то невидимая преграда, выросшая между ними за время этого разговора, хотелось разбить её, колотить до крови на руках. Темперанс была в метре от него, такая близкая, и такая недостижимая. — Просто попробуй, пожалуйста. — Нет, ты сам говорил! Безумие — это когда повторяешь одно и то же, в надежде получить другой результат. — сколько сил ему хватило не усмехнуться. Она всё помнит, абсолютно всё. И как некстати она вспомнила об этих словах, которые он говорил уже сто лет назад. — Ну так и давай попробуем. — это будет последняя попытка. У него есть только несколько фраз, чтобы всё исправить или всё разрушить. Нет права на ошибку. И есть только два варианта событий. Либо сейчас их жизни станут одной. Единым целым. Они станут вместе ещё сильнее, чем были прежде. Либо сейчас их пути разойдутся. И повезёт, если они не расстанутся вот так. Повезёт, если это будут не последние слова, которые он скажет ей. Повезёт, если это будет не место, на котором они потеряют друг друга. — Послушай меня, когда общаешься с парами, которые вместе уже тридцать лет, сорок лет, пятьдесят лет, мужчина всегда говорит «я знал». Я знал. С самого начала. — Бут внимательно смотрел ей в глаза, стараясь заметить абсолютно каждую эмоцию на её безжизненном лице, чтобы понять, о чем она сейчас думает, и какие слова сейчас последуют. Мужчина отчётливо видел, как дрогнули её губы, будто она собиралась сказать что-то. Но ответа так и не последовало. А потом, буквально через несколько секунд, он увидел в её тусклых голубых глазах слёзы. За все то время, что они работают вместе, он видел её плачущей... В общем-то, почти ни разу. Было дело, когда в самом начале их работы ему пришлось спасать её. Потому что, дурак, не уследил, то самое чутьё, которым он так гордился, не сработало. И тут же вспомнились обстоятельства, из-за которых его не было рядом с ней. Первый их вечер. В её квартире. Музыка. Hot Blooded. При других обстоятельствах, он бы широко улыбнулся и начал напевать песню, ставшую ему такой дорогой. Но не сейчас. После всех этих весёлых вечеров, банок пива и таких душевных разговоров к чему же они пришли? Сейчас он видел в её взгляде одну безысходность и боль, съедающую её изнутри. И как бы она ни старалась, спрятать слёзы было не в её силах. Они продолжали скатываться по её, какого-то неестественного цвета, коже, отчётливо выделяясь на бледном лице. Чёрт! Как же сильно хотелось протянуть к ней руки, крепко-крепко прижимая к своей груди, расцеловать бледную кожу, губами стирая с неё непрошенные солёные капли. Но он не мог. Не мог! Даже дотронуться до неё было так сложно. Единственное, что ему оставалось, прожигать взглядом серую плитку, не смея посмотреть на Бреннан, боясь увидеть слёзы на таком родном лице. И от этого становилось ещё невыносимей. — Я твой парень. Кости, я твой. Я знаю. А спустя несколько мгновений ему начало казаться, будто весь воздух на планете закончился, ведь то, что на какое-то мгновение он буквально перестал дышать, объяснить было сложно. Её слова окончательно добили его. Сломали, разбили. В одну секунду его мир разрушился, надежды переломились пополам, и все те отблески света, что ещё таились где-то глубоко внутри, померкли совсем. Глупая! Такая глупая! Неужели она не понимает, что ей не нужно меняться? Что он любит её такой, какая она есть. И если она изменится, мало что поменяется, это всё ещё будет его Кости, но ему нужна она настоящая. Со всеми своими заскоками, заумными фразочками, абсолютно не тактичная, но настоящая. Ведь за это он так и полюбил её. За то, что не похожа ни на кого, ни на одну девушку, которых ему доводилось встречать. Она была такой живой, не подстраивающейся ни под кого, ей всегда было плевать на мнения остальных, и именно это зацепило мужчину в ней. Неужели она не понимает? Сколько ему повторяли, мол попробуй, сделай первый шаг. «Ты строишь мир вокруг неё...», «Ты влюбился в доктора Бреннан...», «Она находка...», «Она рассчитывает на твою защиту...». Эти голоса, такие родные голоса — Гордон-Гордон, его старик, Кэм — проносились вихрем в голове, давили на виски изнутри, заставляя чуть ли не корчиться от невыносимой боли. Такой надоедливый, ненавистный мужчине шепот. Хотелось рвать на себе волосы, колотить всё подряд, лишь бы эти голоса в голове умолкли. И если бы он не ощущал, как её тонкие руки обвивают его предплечье, не чувствовал запах её духов, не слышал звук её каблуков, стучащих о плитку, и в принципе бы не ощущал её присутствия рядом с собой, то так бы он и сделал. Но он должен держаться. Он не покажет свою слабость. Никому. Даже ей. Слишком часто им говорили, что им стоит попытаться. Слишком часто подталкивали их друг к другу. А они лишь улыбались и утверждали, что просто напарники. Нет. Нет, она была далеко не только напарником. Она была человеком, на которого он всегда мог положиться. Довериться во всем. Он верил ей так, как не верил никому, разве что только себе. Она была его опорой, поддержкой. Намного больше, чем просто друг. Но и не та, кем бы он хотел видеть её рядом с собой. Но всё кончено. Теперь, видимо, навсегда. Закончилось, так и не начавшись. Они будут работать вместе дальше, да. Но теперь всё это, такое привычное, больше никогда не будет прежним. Они продолжат работать вместе, делая вид, будто ничего не было, и когда-нибудь это забудется. Но сейчас, идя с ней под руку, хотелось лишь одного. Не отпускать её как можно дольше. Сердце ныло от боли, но невыносимо хотелось быть с ней рядом. Возможно, потому что он понимал, что если сейчас отпустит её, всё станет намного хуже. Чего бы не хотелось ни ему, ни ей. Только не сейчас. «— Я... Я не игрок, я учёный. Я не меняюсь, я не знаю как. Я не знаю как.»***
Спасибо. Тогда она сказала ему лишь такое простое «спасибо». Бут до сих пор помнил, с каким отчаянием, какой печалью она чуть ли не прошептала это слово. И до сих пор, спустя столько времени, от этого по коже пробегалась туча мурашек. Мужчина всё так же сидел на ступеньках террасы, смотря вверх, на звёзды, будто спрашивая их, помнят ли они тот момент, когда она ушла от него вновь. Не тот раз, когда она уехала на эти свои острова, а тогда, когда она взяла с собой Кристин и исчезла. Наверное, это был чуть ли не самый жуткий момент в его жизни, потому что тогда она вновь ушла. И чего он до жути боялся, так это того, что теперь навсегда. Навечно. На всю жизнь. Ушла и больше не вернётся. Он пытался смириться, работать, делать вид, что его не разрывает внутри от боли и страха за своих девочек. И в каком-то роде, у него это получалось. Почти. Гораздо сложнее становилось, когда наступал вечер, и ему приходилось возвращаться домой. Домой, в котором всегда искал тепло и поддержку. Туда, где его всегда ждали. Но тогда, на протяжении трёх самых долгих месяцев в своей жизни, он еле заставлял себя переступать порог этого места, прекрасно зная, что его встретят только холод и одиночество, но всё равно, как дурак, надеясь, что открыв дверь, его встретит Темперанс, обнимет, поцелует, а наверху, в своей кроватке, его будет ждать маленькая девочка, которая невероятно сильно скучала по папе. Каждый вечер он смотрел на Ходжинса, возвращавшегося домой. Он возвращался к любимой женщине и своему ребенку, а ему, Буту, возвращаться было некуда. И не к кому. Ночью, распластавшись на кровати, в моменты, когда было особенно тошно, прижимал к себе подушку любимой, на которой отчётливо отпечатался запах её шампуня, пытаясь создать иллюзию того, что она рядом, шептал что-то не совсем внятное, то ли он так обращался к Темперанс, надеясь, что она его слышит, то ли таким образом он успокаивал себя, но легче не становилось. Наоборот, было ещё хуже, ещё невыносимей. Но несмотря на это, Бут, как зачарованный, каждую ночь прижимал к себе её подушку, бормоча, как сильно любит её, её и Кристин, как скучает, как ему одиноко, как он ждёт их, как хочет, чтобы они поскорее вернулись, и они возвратились к той жизни, будто не было этого дикого расследования, будто не было такого ненавистного Пеланта, будто ничего и не изменилось в их жизни: вот Кристин спит в своей кроватке, смешно, в точности как мама, наморщив носик, Бут встречает Бреннан с работы, ведя её за руку в гостиную, заваливаясь на диван, утягивая её вместе с собой. И каждый раз, когда вспоминались такие моменты, не становилось легче. Грудь ещё больше сдавливало тисками, дышать становилось тяжелее и такое парализующее чувство внутри, не дающее даже, не без боли, просто поднять руку. И так больно становилось даже не из-за того, что он, Бут, здесь, в их доме, после исчезновения из него его любимых девочек ставшего таким ледяным и неуютным, в то время как они вдвоём были где-то там, очень далеко, совсем одни, а из-за того, что как бы они ни старались, улики продолжали указывать на неё. И с каждым днём, неделей, месяцем расследования Бут всё больше убеждался, что Пелант не сдастся просто так. Он гораздо умнее всех тех, с кем ему приходилось сталкиваться. И от этого становилось ещё страшнее. Не за себя, нет. За свою семью. Но они через это прошли, он знал и он доказал, что она бы никогда не посмела причинить кому бы то ни было вред, точно не намеренно. Они прошли через это, и с их возвращением стало так проще жить, он помог ей восстановиться, укутывал любовью, заботой и поддержкой, которых она была лишена все эти три месяца скитаний, каждый день напоминал ей о том, как они жили прежде и скоро всё встало на свои места. Они вновь стали семьёй. Самой настоящей. Семьёй, которая завтракает по утрам, обсуждая планы на день. Семьёй, ужинающей вечером, слушая рассказы друг друга о том, как прошёл рабочий день, а после, уже перед сном, и Темперанс, и Бут сидели возле кровати Кристин, а последний рассказывал ей сказку, не забывая дарить Бреннан искренние, теплые улыбки, получая точно такие же в ответ. Конечно, так было не всегда, иногда один из них мог вернуться во втором часу ночи — работа у них такая, и честно признаться, первое время после её возвращения Бут боялся отпустить её даже на два часа, всё время его преследовал страх того, что, вернувшись домой, он не обнаружит ни любимой, ни дочки, боялся, что они снова исчезнут из его жизни, и в этот раз уже абсолютно точно не вернутся. Хоть Бреннан и уверяла его, что в этот раз точно не убежит, не забывая усмехнуться, но мужчина ближайшие два месяца буквально ходил за ней по пятам, боясь, что вот именно сегодня она не приедет домой. Постоянно ловил её упреки, слышал фразы о том, что это просто нелепо, но ему так было спокойнее. Но она возвращалась, она просто не могла не вернуться туда, где её ждали и любили, где был её дом. Где была её семья. И каждый день, каждый вечер она всё больше убеждалась, что приняла правильное решение, что её место здесь. Навсегда. Уже поздно вечером, когда на Вашингтон опустились первые сумерки и пора было ложиться спать, Темперанс, сидя по-турецки рядом с Бутом, как и всегда перед сном, рассказывала ему о том, как прошёл сегодняшний день. Бурно жестикулируя руками, она поведала ему о скелете средних веков, доставленном сегодня в Институт. И дополнила, что данные останки были переданы Кларку, как археологу Института, не забыв напомнить, что обучала его именно она, и вообще, ей бы тоже хотелось хотя бы взглянуть на них. Мужчина лишь рассмеялся при виде её насупленных бровей и сложенных на груди рук. Она выглядела как ребёнок, у которого забрали любимую игрушку. Расскажи её коллегам, не поверят. Она слегка толкнула его в плечо, показывая своё недовольство и тоже звонко рассмеялась. И только тогда Бут заметил на пороге их спальни переминающегося с ноги на ногу Хэнка, державшего за руку старшую сестру, которая лишь пожала плечами на немой вопрос отца. И только когда мальчик завладел вниманием обоих взрослых, он, немного смущённо, своим детским, ещё не до конца разборчивым лепетом, произнёс: — Мам, пап, почитаете на ночь? А то я не смогу уснуть. И можно Кристин сегодня поспит со мной? Когда она рядом, мне вообще ничего не страшно. Переглянувшись, эти взрослые лишь рассмеялись. Бут подал женщине руку, помогая встать, а затем они направились за детьми, буквально побежавшими в комнату младшего. — Все в тебя. — тихо прошептала Бреннан, но так, чтобы мужчина услышал её, и улыбнулась, через несколько мгновений почувствовав едва ощутимый толчок в бок, снова рассмеялась и поймала мимолётный поцелуй мужчины. И вот сейчас он сидел здесь, прокручивая в голове всю их историю, все моменты, которые они пережили вместе, все трудности, которые они прошли рука об руку, начиная с первого их дела и заканчивая моментом, когда они оба чуть не погибли при взрыве в Институте, чуть не оставив двоих детей сиротами. Сейчас, продолжая смотреть в звёздное небо, вспоминая все эти моменты, которые он провёл рядом с Бреннан, он кое-что понял. Понял, как он благодарен ей. За то, что изо дня в день просыпается и засыпает рядом с ним. За то, что вернулась. За то, что делает лучше каждое его утро, день и вечер. За то, что она есть у него. Бут порылся во внутреннем кармане парки, доставая из него сложенный вдвое листочек, вырванный из блокнота. Тот самый, на котором он написал те слова, которые, из-за того, что он слишком часто читал этот листок, он выучил наизусть. Возможно, это глупо, но он всегда, всё это время носил его с собой, читая каждый раз, когда в жизни начиналась чёрная полоса, каждый вечер перед сном в течение всех трёх месяцев, когда рядом не было Темперанс, он повторял их словно мантру, ведь именно эти слова напоминали ему о любимой, и так, ему казалось, он становился ближе к ней. Достав из кармана ручку, которую он всегда носил с собой, так, на всякий случай, и развернув листок, дописал ещё несколько слов: «... Я благодарен тебе за всё, спасибо, что ты рядом.» В очередной раз пробежавшись по написанным им же строчкам, он сложил листок обратно, зажав его в кулаке, вытер несколько маленьких капель под глазами и улыбнулся, услышав шаги позади себя. В другой ситуации он бы насторожился, но он слышал их слишком много раз, чтобы не узнать обладателя этих шагов. Босая, Темперанс всегда очень громко шлёпала пятками по их полу в гостиной, что всегда очень смешило Бута. — Ты почему не спишь? — Он знал этот тон, ещё не злость, но уже упрёки. Обычно так она говорила, когда либо он, либо Кристин или Хэнк могли в чём-то провиниться. Так если последние каялись, опуская глаза в пол, то Бут всегда смеялся с её нахмуренных бровей, за что получал удар в плечо её маленьким, но чертовски сильным кулаком. — Могу задать тебе тот же вопрос. — пытаясь подрожать её тону, пробормотал Бут, поворачивая к ней голову, и не смог сдержать улыбки. Она была такой смешной с этими растрёпанными волосами, в его, слишком большой для неё, белой рубашке, и мысль о том, что такой её видит только он, теплом разлилась по всему телу, отчего ему стало даже жарко. — Еще и без куртки! Ну разве это дело, мисс Бреннан. Темперанс лишь усмехнулась, подходя ближе к нему. Застыла на мгновение, вслушиваясь в шелест листьев, и по-наглому опустилась к нему на колени, утыкаясь носом в его шею и обхватывая мужские плечи тонкими руками. Бут мог бы и возмутиться, хоть и в шутку, но было так хорошо, так тихо, так спокойно, и нарушать данную обстановку абсолютно не хотелось. Но пришлось, потому что он понимал, что она окоченеет, и минуты так не просидев. Он слегка отстранился от неё, стянул с себя парку и накинул её на плечи женщины, возвращаясь в обратное положение. Он почувствовал, как блуждают по спине женские ладони, пальцы пробегаются по каждому позвонку, потом зарываются в русые волосы, перебирая каждую прядь. В ответ он обвил её руками, ближе прижимая к себе и уткнулся подбородком в женское плечо. Так они просидели ещё минут пять, а может десять, возможно и все двадцать, они потеряли счет времени, просто наслаждаясь обществом друг друга, пока Бреннан не отстранилась, ловя на себе недоумённый взгляд мужчины. Она не стала ничего говорить, просто указала глазами на что-то, лежавшее на ступеньке рядом с Бутом. Он усмехнулся, в который раз отмечая про себя, что где бы Темперанс ни находилась, дома или на работе, она никогда не потеряет свою бдительность и внимательность. Протянув женщине руку с бумажкой, он посмотрел на неё этими своими влюбленными карими глазами, взглянув в которые, она потом ещё долго не могла отвести взгляд. Нахмурившись, она развернула вырванный листок, пробегаясь глазами по тексту, который был ей виден только из-за света луны, который был сегодня ярок как никогда. Через минуту она подняла на него свои серо-голубые глаза, в которых застыли капельки слёз, коснулась рукой щетинистой щеки, проделала ей путь от лица до плеча и обратно, и зарывшись ей в его волосах, перекинув одну ногу через его колени, прильнула к его губам нежным, медленным, таким сладким поцелуем. Его руки ложатся на её гладкую кожу щек, поглаживая скулы большими пальцами. Они целовались, словно подростки, так трепетно пробовали на вкус губы друг друга, проходясь пальцами по таким знакомым для каждого шрамам, родинкам. Бут отстранился от таких родных губ, прильнул к её щекам, целуя каждый миллиметр её лица. И снова уткнулся носом в её плечо, руками хватаясь за свою же куртку, пытаясь добраться до её теплой кожи спины, которая находилась под слоями совсем ненужной одежды. Темперанс положила лоб на его плечо, снова обвив руками его талию и тихо-тихо, чтобы не услышали ни звёзды, ни луна, ни лёгкий ветер, а только он, прошептала: — Я люблю тебя, Бут. Не успели эти слова слететь с её губ, как Бут вернул её в то положение, в котором она находилась некоторое время назад, продел одну руку у неё под коленями, другую положил на её спину в области лопаток и резко поднялся, удерживая Бреннан на руках. От неожиданности она тихонько вскрикнула, а потом рассмеялась, требуя поставить её на место. — Помнишь, что я сказал тебе в самом начале нашей истории? — спросил мужчина, следя за каждой эмоцией на её лице. Она нахмурилась, склонив голову набок, глаза уставились в одну точку, абсолютно не моргая. Он знал эту её манеру и понимал, что в такие моменты тревожить её не стоит. Спустя минуту она снова перевела взгляд на него и, набрав воздуха в лёгкие, проговорила: — Да, вопрос. Разве, удаляя ткани, вы не уничтожаете улики? — она явно старалась повторить его интонацию, с которой когда-то очень давно были сказаны эти слова, что Бута очень рассмешило. Только он хотел покачать головой, давая ей понять, что она промахнулась, но застыл, удивлённо смотря на неё. Неужели?.. — Да, это самые первые слова, которые ты мне сказал. Помнишь, тогда на лекции? — прочитав в глазах Бута то, о чём он думал, опередила она его вопрос. — Как ты?.. Как ты запомнила? В смысле, прошло же уже... — он посмотрел на свою руку, загибая на ней пальцы. — Больше двенадцати лет. Целых двенадцать лет, и ты хочешь сказать, что действительно помнишь эти незначительные слова? В общем, не важно. Нет, не то. Я хотел напомнить тебе совсем не об этом. Она снова нахмурилась, но уже через несколько секунд хитро улыбнулась, а в её глазах сверкнул озорной огонёк. — Тогда, может, то, что я самая удивительная и прекрасная женщина, которую ты когда-либо встречал? — Что? Нет... То есть, да. Да, я говорю тебе об этом каждый день, Кости, хотя ты и так об этом замечательно знаешь. Но нет, всё еще не то. В этот раз молчание затянулось. Бут уж начал думать, не заснула ли она. Но нет, глаза всё еще открыты, и какой бы поразительной она не была, он знал, что спать с открытыми глазами она точно не умеет. Ну же, это же так просто. Это самый важный и самый значимый момент в их жизни. И по блеску в её глазах он понял, что она догадалась, о чем так сильно он хотел ей напомнить. — Ну, ты говорил что-то про детей, и о том, как здорово их иметь. — она на какое-то мгновение прикрыла глаза, широко улыбнувшись. — Знаешь, это действительно был самый важный и прекрасный момент в моей жизни. И в нашей жизни тоже. Нашей. Нашей жизни. На душе сразу стало так ясно, будто тепло буквально разлилось по венам. Бут улыбнулся так искренне, такой солнечной улыбкой, наклонился к её лицу и почти что невесомо коснулся её губ, отчего она нахмурилась, будто ребёнок, которому забыли купить конфет в магазине. Но тут же блеск в её глазах померк, будто тоска и печаль вытолкнули всю радость из её жизни. — Ты мог погибнуть. — Прошептала она, изо всех сил стараясь не заплакать. На протяжении всех этих лет она не переставала задавать себе вопрос: а что, если бы тогда трубку взял Бут? Бродски причинил всем им слишком много вреда и боли, но самая главная заключалась в том, что Бут мог умереть. Тогда, когда они только нашли друг друга. Когда они стали одним целым, чем-то единым. Когда она поняла, что значит любить его. Когда он стал её, целиком и полностью. И лишь одним выстрелом он мог забрать его у неё. И это глупо, конечно. Задаваться вопросом о том моменте, который так и не произошёл. Но она всё равно спрашивала себя о том, что бы она делала, если бы он умер? И что самое страшное, умер бы у неё на руках. Она мотнула головой, прогоняя непрошенные мысли и картины, но боль всё равно никуда не делась. Она не знала, что бы делала. Отпустила? Забыла? Поплакала пару недель, а потом бы всё прошло? У неё не было ответа на этот вопрос. Да и задумываться об этом, к её безмерному счастью, не пришлось. — Да. И я хотел бы кое-что тебе рассказать, — он указал пальцем на небо, всё ещё крепко прижимая Темперанс к себе. — Видишь ту звезду? Да нет же, которая левее. Да, её. Это звезда — твой отец. И, пожалуйста, не надо твоих нравоучений. Да-да, я прекрасно знаю, что душ не бывает, а умершие люди не могут быть звёздами, но дослушай, пожалуйста, хорошо? Так вот, та звезда — твой отец. А вон та, — он показал на звезду, чуть правее первой. — это наш Свитс, а та, ещё дальше, это Винсент. — он почувствовал, как женщина в его руках вздрогнула, и дело было тут точно не в прохладном ветре. Он коснулся губами ее лба, успокаивая и показывая, что всё в порядке. Она посмотрела на него нервным и обеспокоенным взглядом, не понимая, к чему он клонит. Бут опустил ресницы, давая понять, что сейчас всё объяснит. — К чему я вообще веду. Все они — люди, знакомые тебе. И все сейчас очень и очень далеко. Но каждый из них видит тебя, оттуда, сверху, всячески поддерживают, переживают, гордятся, в трудные минуты они всегда рядом с тобой. Ты их не видишь, не слышишь, но все они у тебя вот здесь, — он чуть ослабил хватку на её спине, чтобы указать пальцем на её голову и положить руку на место, где билось её сердце. — Все они всегда рядом с тобой, не сомневайся, просто ты не можешь прикоснуться к ним и ощутить их присутствие. Это я сейчас к тому, что если когда-то я исчезну из твоей жизни, меня не станет раньше времени или, наоборот, ты опять куда-то убежишь, то просто помни, что я всегда рядом, всегда, в сложные моменты твоей жизни, буду держать тебя за руку и наставлять на верный путь. Всегда, что бы ни случилось. Некоторое время она молчала, лихорадочно бегая глазами от одной звезды к другой, а потом, резко переведя взгляд на него, совсем забыв, какую гигантскую лекцию она хотела зачитать Буту, заявила: — Ну уж нет. Вернувшись тогда, я пообещала, чуть ли не поклялась, что больше не оставлю тебя, что буду рядом. И я буду. И ты, ты никуда не уйдёшь. Ты не посмеешь оставить нас. Только не в ближайшем будущем. Ведь только рядом с тобой я поняла, что значит счастье. Что значит семья. Я хочу прожить с тобой жизнь. Все отведённые мне дни. И даже если ты захочешь уйти, ты просто не сможешь, верно? Я люблю тебя, Бут, и надеюсь, навечно. — проговорила она, подтянувшись в его руках, впиваясь в его губы новым, сладким поцелуем.***
Вот он этот день. Этот знаменательный день. День, который поставит точку в одной истории и начнёт новую с чистого листа. Который перевернёт и изменит всё. Станет началом чего-то такого огромного и желанного. День, к которому они так долго шли, через тернии, убийства, боль, слёзы, расставания, ссоры. Это был тернистый, такой нелёгкий путь, полный сомнений, переживаний и отчаяния. Но вот он здесь. Стоит у алтаря, нервно поправляя запонки на этом дурацком смокинге, ожидая любовь всей своей жизни. Да-да, именно жизни. Уже очень давно он убедился в том, что красивее, прекраснее, страстней, роднее Темперанс у него никогда никого не было. И он на все сто уверен, что прежде никого не любил так, как любит Бреннан. Она подарила ему всё то тепло, заботу и нежность, которые таились в её душе. Она стала для него таким лучиком света, вихрем ворвавшимся в его обыденную жизнь. С её приходом в его будни всё так сильно изменилось. Изменился он сам. Она научила его смотреть на мир по-другому. Она научила его тому, что в первую очередь, всегда нужно обращаться к мозгам. Она стала именно тем смыслом возвращаться каждый день домой, буквально бежать, лишь бы быстрее упасть в её тёплые объятия. Самый невыносимый и самый любимый человек. И вот сейчас, смотря на то, как она, такая красивая, нежная, в этом прекрасном белом платье, идёт к алтарю под руку с отцом, идёт прямо к нему, он вспомнил свои терзания в момент, когда он подходил к массивным дверям зала лет девять назад, мысленно молясь, чтобы эта Темперанс Бреннан оказалась не настолько чудаковатой, как он себе успел представить. Думал ли он, стоя перед теми дверьми, отделявшими его от своей судьбы, что она окажется полноватой дамой, в какой-нибудь странной одежде, с небрежной причёской и с очками набекрень? Да. Да, не нужно отрицать. Именно такой он себе её и представлял. Но тогда, войдя в зал с кучей студентов, он увидел лишь Темперанс. Его Темперанс. Стройную, симпатичную, очень скромную. И он почувствовал. Почувствовал эту искру, пробежавшую между ними, когда она подала ему свою руку для рукопожатия. И ведь тогда он и понятия не имел, как близки они станут. Не представлял, насколько привяжется к ней. Насколько родной она станет для него. Оборачиваясь назад, он видит все те события, моменты ужаса, печали, радости через которые они прошли рука об руку и понимает, сколько ещё им предстоит пройти. Но ведь всё это не страшно, когда рядом есть человек, на которого ты можешь положиться, которому ты доверяешь так, как не доверяешь себе. И он очень надеется, что весь путь, который приготовила им судьба, они пройдут вместе, как проходили всегда. Бут чувствовал себя таким счастливым, таким окрылённым. Это тот момент, который не переживёшь ещё раз, его просто нужно помнить. Все детали. И понимать, как всё-таки тебе повезло. Видеть её улыбку — счастье. Держать её за руки — счастье. Смотреть в её голубые, наполненные нежностью и блеском радости, глаза — счастье. Стоять здесь, рядом с ней, понимая, что через несколько мгновений она окончательно станет твоей — счастье. Самое настоящее. Думал ли Сили Бут, что когда-нибудь он свяжет свою жизнь с жизнью другого человека? Да. Думал ли Сили Бут, что когда-нибудь он, стоя у алтаря, произнесёт ту самую клятву, надев на палец любимой женщины кольцо? Да. Думал ли Бут, что когда-нибудь он сможет построить семью? Что когда-нибудь по его дому будет бегать пара маленьких ножек, чей владелец так сильно любил носиться по этажам, играя с родителями? Да, да и ещё раз, да. Думал ли Сили Бут, что этим самым человеком окажется Темперанс Бреннан? Определённо нет. В самом начале их пути он её терпеть не мог, что уж там говорить о нормальном партнёрстве — думал Бут, выпивая с Бреннан банку пива после раскрытия очередного убийства. «Да, может мы и поладили, но за границы партнёрства наши отношения не выйдут» — думал Бут, выходя из здания ФБР с Бреннан под руку, обсуждая с ней планы на вечер, после предлагая поехать к нему, съесть по тарелке макарон с сыром. «Мы стали больше, чем напарниками, мы стали друзьями, но не более, ничего не выйдет, никогда» — думал мужчина, стоя напротив Бреннан, в голове прокручивая слова признания и последующие варианты событий их отношений. «Никогда, никогда больше я не подпущу её так близко к себе. Больше всего я боюсь причинить ей боль, нам не быть вместе, наши отношения с самого начала были обречены» — думал мужчина за секунду до того, как притянуть Бреннан к себе, поглаживая по спине, шепча слова утешения, слушая её тихие всхлипы и чувствуя, как слёзы скатываются по её щекам на его футболку. И так раз за разом, постоянно, каждый день. Бут будто бы попал в ту комнату пыток в Аду, из которой нет ни входа, ни выхода. Эти мысли терзали его каждую секунду, но они стали, они смогли. Несмотря на все преграды, они смогли. Просто смогли быть вместе, несмотря на то, что всё в мире было против них. — Ты помнишь, когда мы здесь были в последний раз? И стояли, может быть, прямо здесь. В самом начале, ещё до того, как мы узнали друг друга по-настоящему. Я пытался избавиться от тебя, потому что ты меня так раздражала. Но ты все равно продолжала идти за мной. Ты преследовала меня и когда догнала, я сказал: «Послушай, мне нужно всё расставить на свои места», да, а ты сказала... — Я тоже могу быть на своём месте. — проговорила она и улыбнулась такой яркой улыбкой, которая вполне бы могла заменить свет солнца. — Да. Ты знаешь, мы преследовали друг друга очень долго. Мы преследовали друг друга через войны, серийных убийц, и призраков, и змей. Знаешь, преследование тебя стало самым разумным решением в моей жизни. И гоняться за тобой было самым большим счастьем для меня. Но теперь нам больше не нужно гоняться, потому что мы догнали друг друга. — Когда нас с Ходжинсом похоронили заживо, каждый из нас написал послание тому, кого он любит, на случай, если наши тела когда-нибудь найдут. Я написала тебе, Бут. — она достала маленький скомканный листочек, который когда-то был началом её книги. Это поразило его. И даже не то, что писала она именно ему, а то, что спустя столько лет, она сохранила его, всё это время держала его при себе. — «Дорогой Агент Бут, ты сложный человек, ты иррациональный и импульсивный, суеверный и заносчивый. Ты веришь в призраков и ангелов, возможно, даже в Санта Клауса, и из-за тебя я начала воспринимать мир по-другому. Как это возможно, что просто смотреть на твоё прекрасное лицо доставляет мне такое удовольствие? Почему я счастлива из-за того, что каждый раз, когда я пытаюсь взглянуть на тебя украдкой, ты уже смотришь на меня? То, что ты мне нравишься — это бессмысленно. Но я чувствую, что это правильно. Если я когда-нибудь выберусь отсюда, я найду время и место рассказать тебе о том, что ты делаешь мою жизнь запутанной, сложной, рассредоточенной, иррациональной и чудесной.» Это — то самое время. А это — то самое место. Всё остальное было таким мутным, словно всё это произошло в тумане. Он не слышал этой фразы про мужа и жену, не слышал, как сказали, что он может поцеловать её, не слышал голосов друзей и родных, кричащих что-то вроде: «Счастья!» или «Поздравляем!». Нет, он слышал только её голос, ощущал её руки на своих плечах, её теплые губы, чувствовал, как она улыбается, улыбаясь в ответ. Сейчас все было таким маловажным, ничего, абсолютно ничего не имело значения кроме неё одной. Хотелось, чтобы все исчезли, хотелось остаться с ней наедине, разделяя эти счастливые минуты. Хотелось стать с ней одним целым, прижать к себе и целовать, пока весь воздух в лёгких не закончится, пока губы не онемеют настолько, что их просто невозможно будет почувствовать. И лишь такое приятное покалывание в безымянном пальце возвращало в реальность, напоминая, где они находятся и что вообще происходит. — Итак, как ты думаешь, что будет дальше? — Всё, что и должно быть.***
Вот так, однажды одно такое обычное преступление свело их вместе. Кто бы мог подумать. Федеральный агент, живущий, казалось бы, обыкновенной жизнью и известный антрополог, ищущая своё место в этом огромном мире. Сколько всего они пережили и сколько ещё переживут. Вместе. Пройдут через всё рука об руку, как это было всегда. Это была чудесная история, как писал Бут, и точка ещё не поставлена. Сколько всего ещё ждёт их впереди. Ведь каждый из них, встретив друг друга, нашел не только родственную душу, но и любовь на тридцать лет, сорок и пятьдесят.