До воскресенья

На базу они заселяются в воскресенье. Уставшие с дороги и медлительные: будто могут потратить целую жизнь, чтобы вставить ключ в замочную скважину — команда рассыпается по гостинице. Вдыхая запах пустого гостиничного коридора, Сакуса окидывает взглядом дверь по соседству. Хорошо, если на этот раз там не окажется кто-нибудь шумный, — мелькает в голове Киёми мысль, и в этот момент Кагеяма ставит на пол сумку и достает из кармана ключ. — Добрый вечер, — произносит он. — Добрый вечер, — повернув голову, Сакуса кивает, а его рассеянный взгляд без особой на то причины фокусируется на следе от складок одежды на щеке Кагеямы. Как будто он уснул в дороге на чьём-то плече или сложенной куртке. — Готов к сборам? — зачем-то спрашивает Кагеяма. Сакуса медлит с ответом: они буквально только что вылезли из поезда и притащились на ватных ногах в гостиницу. — Не очень, — тянет Киёми и кивает на стопку тетрадей, торчащих из рюкзака. — Надо готовиться к выпускным экзаменам. — О, ясно, — Кагеяма автоматически кивает. И на этом разговор сворачивается, медленно угасая, как язычок пламени, лишённый воздуха. Сакуса сам не знает, интересно ли ему продолжать, он просто с пустой головой отворачивается и спокойно уходит в номер. А потом перед сном ему вдруг приходит в голову мысль: насколько тёплой была та щека Кагеямы, где остался след одежды? Но Сакуса ни за что не стал бы трогать чужого человека вне площадки. Наверное, очень тёплой — воображает он, перенося ощущение из головы на кончики пальцев. В понедельник он застает Кагеяму в душе с зубной пастой на подбородке, но игнорирует её. Короткое приветствие и пожелание доброго утра превращаются в пар в горячем влажном воздухе, и они расходятся. И эта полоска всё ещё на его аккуратном лице, когда они сидят в общей комнате на базе. Кагеяма, грозный и задумчивый после собрания с тренером, сидит на полу. На столе перед ним дневник, в котором он усердно чиркает ручкой. А Сакуса разглядывает его с интересом натуралиста. Словно открыл новый вид жука. — Кагеяма, — негромко зовет он. В общем гуле разговоров его почти не слышно. Но Кагеяма поднимает голову от записей и смотрит вопросительно. Сакуса молча указывает на свой подбородок. Если бы Киёми вел дневник, это был бы дневник наблюдений. «Дорогой дневник, сегодня понедельник, седьмое декабря. Из важного — Кагеяма не понимает намеков». Он прищуривается и внимательно вглядывается в подбородок Сакусы, который покалывает палец редким юношеским пушком. — У тебя паста вот тут, — приходится сказать, чтобы не рассмеяться, закатив глаза. Кагеяма ужасно забавный идиот. Но намного приятнее Ацуму. — Спасибо, — и там, где любой другой, лизнув палец, стер бы след, Кагеяма принимает у Сакусы влажную салфетку. Внимательно проследив, как ухоженные пальцы очищают бледную кожу, Сакуса отводит взгляд. Лицо горит от странной интимности момента, и он, хмурясь, надеется, что в сумеречной комнате не видно его залитых румянцем скул. А Кагеяма безразлично возвращается к дневнику. Словно этот хрупкий момент был совершенно обыденным. Во вторник Сакуса цепляет взглядом Кагеяму преднамеренно. Он, беззвучно считая губами, отжимается на другом конце площадки, в его ушах синие наушники. Каждый раз, когда Кагеяма опускается, длинный провод касается пола. А потом один наушник, не выдержав силы тяжести, выпадает из уха. И Кагеяма на одну десятую доли секунды морщит нос. «Дорогой дневник, сегодня вторник, восьмое декабря. Из важного — Кагеяму раздражает, что неодушевленные предметы не могут быть идеальными». — Что слушаешь? — Сакуса редко начинает разговоры. Кагеяма становится исключением для удовлетворения потребности в коротких беседах, чтобы занять время между тренировкой и собранием. Наматывая на сомкнутые пальцы наушники, Кагеяма поднимает голову и взмахивает рукой. — Что попадётся, друзья обычно скидывают музыку, её и слушаю, — отвечает он. Его ответ не похож на фразы, списанные из разговорника, которые он обычно аккуратно произносит в разговоре с тренером или незнакомцами. — Наверное, у друзей хороший вкус, — Сакусе бы самому пригодился разговорник, чтобы выбрать фразу для ответа. Что-нибудь кроме стандартных «ясно» и «интересно». Его слишком шокирует, что у Тобио есть друзья. — Обычный. Только теперь это не важно, потому что они, — Кагеяма бросает наушники в рюкзак и звучно застегивает молнию, — сломались. — Жаль. А вечером перед сном Сакуса игнорирует беззаботно болтающего на соседней кровати Комори и вносит в свой воображаемый дневник пометки о том, что, оказывается, у Кагеямы есть друзья. И в груди что-то тоненько покалывает и зудит. Едва заметно, но назойливо и тоскливо. Поэтому в среду Сакуса намеренно ускоряется, когда в коридоре видит шагающего впереди Кагеяму, и догоняет его. Спутавшись в двух шагах, они подстраивают темп друг под друга и направляются в столовую. Они не говорят друг другу ни слова с тех пор, как на утренней тренировке в тренажерном зале кивнули и пожелали доброго утра. Ни одному из них не приходит в голову начать разговор. В молчаливом согласии они заполняют свои подносы едой и садятся за один стол. Сакуса замечает, что на обед Кагеяма берет себе две тарелки рамена, и удивленно моргает. «Дорогой дневник, сегодня среда, девятое декабря. Из важного — Кагеяма ест больше, чем любой из всех присутствующих». В окружающем шуме и звоне посуды их стол кажется самым тихим. Идеально подходит для наблюдений. И Кагеяма то ли не замечает, то ли не против, что на него пристально глядит Сакуса, разбирая его мелкие привычки на атомы и складывая вновь. Когда в углу его рта остается капля соуса, Киёми без слов достает из подставки салфетку и протягивает ему. Кагеяма не торопясь вытирает лицо, как и пару дней назад. И ждёт, пока Сакуса закончит со своим стейком, чтобы вместе пойти в комнату. Они так и проводят весь день вместе не говоря ни слова. Время с Кагеямой идет совершенно правильно, не быстро и не медленно. Наконец-то минута в жизни Сакусы длится ровно шестьдесят секунд, а день не ощущается бесконечно длинным. И только перед сном, когда он вдруг вспоминает, что ещё нужно прочитать пару параграфов по биологии, час снова стоит целых суток. А в четверг Комори не выдерживает и загоняет Сакусу в угол как раз в тот момент, когда он откладывает в сторону конспект и собирается ложиться спать. — Ты что-то скрываешь, — говорит он, и воображаемый дневник в голове Киёми резко захлопывается. Он только собирался прокрутить в голове последнюю заметку. Совсем небольшую. Сакуса коротко чиркает её в перерыве между серией нападающих ударов и двухсторонкой. Кагеяма сидит на низкой скамье недалеко от тренеров, катает носком кроссовка мяч и подпиливает ногти. «Дорогой дневник, сегодня четверг, десятое декабря. Из важного — у Кагеямы красивые руки». После они с Кагеямой оказываются в одной команде под обиженное «всё ясно» от Ацуму. Играть с ним в команде удобно, Сакуса ещё в прошлый раз ощутил эту надёжность и уверенность рядом с Кагеямой. Но, спустя год, к ним прибавляется ещё какое-то резкое чувство, от которого дыхание сначала сбивается, а затем воздух вдруг наполняет лёгкие. Вместе они выпрыгивают на блок и, приземляясь, сталкиваются ногами. Сакуса осознает это уже сидя на полу. Задница горит, как и его лицо. А Кагеяма с легким беспокойством в нахмуренных бровях протягивает руку. И Киёми с невозмутимым видом принимает её. Бледную, гладкую, мягкую, ухоженную и чистую. — Спасибо, — хрипло говорит Сакуса. — Обращайся, — голос Кагеямы звучит уверенно, однако сам он неловко моргает и быстро отворачивается. И вот на мысли о его руках перед сном его и ловит Комори, прижимая взглядом к стенке и хитро заглядывая в глаза. Если бы Сакуса и вел дневник, то пришлось бы хорошо поразмыслить, как спрятать его от любопытного кузена. В пятницу Сакуса удовлетворённо вздыхает, обнаружив в комнате отдыха одного Суну в наушниках. Это означает, что на улице ужасно хорошая погода и все таскаются по магазинам, пока есть такая возможность. А Сакуса может спокойно посидеть здесь в тишине до встречи с тренером. Тетрадь с мятой обложкой привлекает его внимание. Он уже видел такую. И он точно не ошибается. Кривые иероглифы на обложке четко указывают на владельца одним своим уродливым написанием. Ещё они означают «Кагеяма Тобио». Сакусе должно быть всё равно. — Ты оставил на диване, — говорит он, когда дверь комнаты, в которой живет Кагеяма, открывается и тот замирает на пороге. — О, хорошо, — Кагеяма кивает, принимая дневник. Удивительно, что его руки такие красивые, отдают такие четкие пасы, подают такие сильные подачи. И пишут такие ужасные буквы. — У тебя ужасный почерк. — Вообще я специально его там оставил. Они говорят одновременно, осекаясь на последнем слове. — Поэтому я не боюсь оставлять его там. Вроде как все, кто видят эти каракули, хотят скорее закрыть тетрадь, чем попытаться разобрать их, — непонятно, то ли Кагеяма оправдывается за свой почерк, то ли делится стратегией по секрету. «Дорогой дневник, сегодня пятница, одиннадцатое декабря. Из важного — у Кагеямы есть тайны». — Это ты хорошо придумал, — с усмешкой кивает Сакуса, понимая, что за маской видно только, как приподнимается бровь. Если бы Сакуса вел дневник, ему пришлось бы намного сложнее. Он бы стал добавлять к каждому второму иероглифу лишнюю завитушку, чтобы никто никогда не смог прочитать его записи. В том числе и он сам. За красивый почерк должна быть особая расплата. — Это просто удача, — пожимает плечами Кагеяма. — Там особо нечего скрывать. — О чем ты там пишешь? — Виды тренировок, самочувствие, сколько тренировался. Помогает равномерно распределять силы, чтобы не перетрудиться. — Научи этому вашего рыжего, — хмыкает Сакуса, вспоминая, отчего Карасуно в прошлом году вылетели с национальных. Кагеяма недовольно ведёт уголком губ и отмахивается. — Он сам разберётся, не маленький. — С этим я бы поспорил, — со смешком отвечает Сакуса, и Кагеяма отворачивается, словно хочет скрыть непрошенную улыбку. С конца коридора вдруг слышится свист — это Ацуму и Хошиуми кривляются, изображая их на пороге, и советуют снять уже комнату. Кагеяма без лишних раздумий отступает в сторону, а приглашающий жест выходит рваным и вопросительным. Но Сакуса качает головой. — Я хотел бы побыть один, — потому что маска уже начала неудобно давить на нос, да и всё это становится как-то слишком. Вечером, пока Комори не вернулся из душа, Сакуса решительно перечеркивает в воображаемом дневнике запись за этот день. И делает новую, с дополнительными завитушками, как и придумал. «Дорогой дневник, сегодня пятница, одиннадцатое декабря. Из важного — Кагеяма хорошо умеет позаботиться о себе». Если бы кто-то спросил Сакусу, чем его так зацепил Кагеяма, то это и было бы ответом. Но вслух он сказал бы какую-нибудь глупость про его руки. Потому что в субботу утром они первый раз здороваются рукопожатием на входе в спортзал. Предпоследний день всегда свободный, поэтому Сакуса на правах игрока, который уже третий год приезжает сюда в декабре, советует Кагеяме в этот раз тоже голосовать за обычную двухсторонку. Им не везет, потому что Комори, хитро хмыкнув, в последний момент передумывает и выбирает игру три на три. А потом становится третьим в команде Сакусы и Кагеямы. И если Кагеяма после бы спросил у Сакусы, как ему тренировка, он бы ответил, что всё прошло отлично. Для других он цокает языком и холодно отвечает «как всегда». В субботу Кагеяма энергичен и до странного разговорчив. Растянувшись на полу после трех часов игры, они спокойно обсуждают планы на день и договариваются встретиться перед ужином, чтобы пойти в столовую вместе. А потом, когда они переодеваются и уходят из спортзала в гостиницу, как-то само собой получается, что встречаться не надо. Потому что вечер они проводят вместе. Захватив тетради из своих номеров, тихо сидят в комнате отдыха, как в начале недели, и делают записи. Сакуса в кресле, Кагеяма на полу опирается на это же кресло спиной. И его голова прижимается точно к бедру Сакусы. «Дорогой дневник, сегодня суббота, двенадцатое декабря. Из важного — Кагеяма пахнет морем». На этом он ставит точку и старается не думать о тяжелой голове на своей ноге и о гладких прядях волос, к которым он прикасаться не будет. Он будет только воображать, какие они на ощупь в тщетных попытках заснуть перед последним днём сборов. К утру рецепторы на кончиках пальцев устало вопят от истощения фантомными чувствами. Закинув сумку на плечо, Сакуса сдает ключ от комнаты вместе с Кагеямой. Где-то далеко Комори вместе с Ацуму дают наставления хмурому Суне, у которого на лице читается бесконечное раздражение. А рядом оказывается Кагеяма, коротко кашлянув, чтобы привлечь внимание. — До встречи, — говорит он. — Вы не прошли на национальные, — хмыкает Сакуса и, потянувшись надеть маску на нос, резко передумывает и прячет руку в карман. — О какой встрече ты говоришь? — И правда. Но мы ещё сыграем. — Это точно. Кагеяма протягивает руку, и Сакуса уже привычно сжимает её с мыслью, что это третий человек в его жизни, которому он спокойно жмет руку за пределами площадки. Но когда эта мысль формируется, Кагеяма отпускает его и идёт к стеклянным дверям гостиницы. Сакуса широким шагом нагоняет его на пути к метро. Ему вообще-то в другую сторону, на другую станцию, но он окликает Кагеяму. — Запиши мой номер. Будешь в следующий раз в Токио, можем увидеться, — он то ли дружбу предлагает, то ли свидание, Сакуса ещё сам не очень разобрался. Он просто хочет оставить хоть какую-то ниточку связи с Кагеямой, как с одним из людей, рядом с которыми его комфорт не рушится. Тобио быстро вбивает цифры в свой телефон и вдруг улыбается. Широко, ярко, с вызовом. — Придется тогда пройти на национальные в следующий раз. — Постарайся. Они жмут руки ещё раз и расходятся окончательно, и потом, сидя в вагоне, что увезёт его домой на другой конец Токио, Сакуса открывает первую попавшуюся в рюкзаке пустую тетрадь и пишет: «Дорогой дневник, наконец-то я начал вести тебя по-настоящему. Так вот. Сегодня воскресенье, тринадцатое декабря. Из важного — улыбка Кагеямы Тобио…»