I don't like anyone better than you, it's true
I'd crawl a mile in a desolate place with the snakes, just for you
Oh, I'm an animal, hand me a tramadol, gimme the juice
You are my citadel, you are my wishing well, my baby blue
Замок на двери подъезда обещали сменить ещё полгода назад, когда он впервые начал заедать. Шесть месяцев назад на календаре был июнь, а сейчас уже декабрь, и теперь состояние замка усугублял сильный мороз, из-за которого железная конструкция намертво примерзала к петлям. — Блять, — выкрикивает в сердцах Хазин, зажав в зубах сигарету. Вроде и район благополучный, но если лифт застрянет или ещё что-нибудь, то ремонта придется ждать до китайской Пасхи, а то и дольше. Обледенелая дверь всё-таки поддается и, наконец попав в подъезд, Пётр от души матерится, не стесняясь в высказываниях. Перешагнув порог квартиры, он слышит доносящиеся из комнаты звуки включённого телевизора. Значит, Игорь приехал, как и обещал. Сейчас у обоих ужасный завал на работе, бюрократия в преддверии праздников особенно безжалостна, поэтому им всё реже удавалось побыть вместе. Устав от редких встреч, Петя однажды вручил Грому комплект ключей от квартиры и попросил приезжать в любое время. Стараясь не шуметь, Петя добирается до гостиной и застывает в дверном проёме, невольно любуясь тем, что видит. На диване сидит расслабленный Игорь, одетый в домашнюю футболку и серые спортивные штаны, сидящие низко на бёдрах. Смотрит какую-то передачу о политике, где на повышенных тонах спорят приглашённые эксперты, и хмуро кивает головой, будто соглашаясь со сказанным. Гром сразу чувствует на себе изучающий взгляд и поворачивает голову к двери, обнаруживая Хазина. — Привет, — растягивает губы в улыбке, — чего стоишь там, как партизан? Иди сюда. — Привет, — произносит на выдохе Петя, а затем приближается, без церемоний забираясь к нему на колени. — Давно приехал? — Часа два назад. Освободился пораньше — и сразу к тебе. — А у меня пораньше не получилось. Опять троих приняли, надо было оформлять. Грома вообще не отталкивают разговоры о работе. В конце концов, это чуть ли не единственное, что есть общего между ними, но отвечать тоже не видит смысла. У них ещё будет на это время. От Хазина пахнет морозом и крепкими сигаретами. Майор с наслаждением вдыхает терпкий аромат и чувствует, как к его губам наконец прикасаются чужие. Первый за день поцелуй похож на мёд — такой же сладкий и тягучий. Доводящий до головокружения.I used to like liquor to get me inspired
But you look so beautiful, my new supplier
I used to like smoking to stop all the thinking
But I found a different buzz
Игорь практически не пьёт алкоголь, но когда Хазин рядом, ему вообще не нужен никакой допинг, чтобы оторваться от реальности. Будто в тумане, он целует его острые скулы, мажет по ним губами, а Петя плавится как сливочное масло, оставленное на солнце. Гром вообще заменяет ему целый мир, потому что он единственный, кто видит в нём хоть что-то хорошее. Плохого в Хазине, конечно, намного больше, и он сам знает, что «полный мудак» — это лучшее, что можно сказать о нём. Даже с семьёй отношения ни к черту, приходится часто врать матери, а отец вообще скоро пустит ему пулю в лоб из табельного. И мужчина практически уверен, что если так случится, то никто по нему скорбеть не станет. Собаке — собачья смерть. А сколько жизней он сломал, забывая об этом на следующее утро? Уже и не вспомнить. Рамки морали и имя Петра Хазина никогда не встретятся в одном предложении лишь потому, что в этой жизни хорошим людям приходится тяжело. В криминальном мире вообще суровые правила, но главное знают все — тут либо ты, либо тебя. Вот и Петя уже много лет изо всех сил старается не утонуть в этих зыбучих песках, обрастая колючими шипами. Но даже полные ублюдки, как он, иногда заслуживают счастья. Только рядом с Игорем Хазин не боится обнажить душу и стать собой — недолюбленным мальчиком с детскими травмами. Ему вообще не очень понятно, как весь из себя правильный майор полиции Игорь Гром однажды заговорил с ним. И еще больше непонятно, как они дошли до того, что сейчас Петя сидит верхом на его коленях и жадно целует в губы. — Я скучал, — откровенно, хоть и с насмешкой, признаётся светловолосый. — Так домой спешил, а возле участка такая пробка нарисовалась. Пиздец, думаю. Но ничего, быстро рассосалось. Его руки всё еще прохладные после улицы, и он, не спрашивая разрешения, греет их на шее Игоря, ёрзая на его коленях. Кожа последнего моментально покрывается мурашками, но он стоически терпит контраст температур, ожидая, что его будут целовать и дальше. Воздуха становится недостаточно, и Хазин стягивает с себя чёрную водолазку с высоким воротом, думая, что дело в ней. Таких узких водолазок у него миллион, но он почему-то никогда не чувствует, что задыхается. Разве что внутри. Гром прижимает Петю к себе, нетерпеливо гуляя пальцами по оголённой спине и худым бёдрам, пока тот немного по-девичьи выгибает спину, стремясь быть как можно ближе. Просто ему на каком-то особом уровне необходимо чувствовать Игоря кожей. Может, только так он чувствует, что имеет право быть нужным. Быть живым. Теперь их поцелуи жаркие, требовательные, до жжения на губах, и каждый в этой борьбе пытается перенять первенство, заявить о своих правах. Из включённого телевизора до сих пор доносится монотонное гудение голосов. Это раздражает, отвлекает, и Игорю очень хочется нащупать где-то рядом с собой пульт и выключить звук, чтобы слышать только один голос — Петин.'Cause I'm already high enough
You got me, you got me good
Всё происходит само собой. Гром отрывается от любимых губ и укладывает Хазина спиной на диван, нависая сверху. Здесь слишком мало места для них обоих, но идти в спальню сейчас кажется преступлением. Пока он завис где-то в своих мыслях, Петя возвращает его в реальность, резко притягивая за плечи, и порывисто целует. Игорю многого стоит удержать свой вес на руках и не придавить хрупкого на вид Петю, который, возможно, вдвое меньше него самого. После того, как домашняя футболка Грома улетает в сторону за ненадобностью, он садится меж разведённых в стороны острых коленок Хазина и с трудом избавляет его от узких чёрных джинс, которые улетают вслед за другой одеждой. Майор недоумевает, как Петя вообще может носить такую облегающую одежду, но не может не признать, что она чертовски ему подходит. Любовно оглаживает внутреннюю сторону бёдер, забираясь пальцами под тонкую ткань боксеров. Оставляет влажные поцелуи там, куда только может дотянуться, и украдкой наблюдает, как Хазин медленно теряет контроль над собой. Пете нравится, как Игорь целует его везде, вылизывает выступающие ключицы и спускается по рёбрам к низу живота. Смазка обнаруживается где-то неподалёку и, когда Игорь выдавливает на пальцы гель, согревая его, Хазин шумно выдыхает, шире разводя колени. Игорь действует так медленно и нежно, как только может, поэтому два пальца входят практически без препятствий. Он вводит их до упора, чуть разводя в стороны, а через некоторое время добавляет и третий. Петя в наслаждении закатывает глаза и приподнимает бёдра навстречу. Только одному Богу известно, как ему хорошо. Охренительно, блять, хорошо. То, что и было нужно было после целого дня ненавистной работы в стенах участка.Oh, you're phenomenal, feel like a domino, fall to my knees
I am a malady, you are my galaxy, my sweet relief
Петя выглядит, как мечта, как эротическая фантазия. С раскрасневшимися от поцелуев губами и растрёпанными волосами. Всё его тело прошибает мелкая дрожь, когда Игорь возвращается наверх и жадно целует сначала губы, а потом бледную кожу в районе кадыка, медленно входя в Хазина. Входит на всю длину и неразборчиво шепчет на ухо признания в любви. Всегда хмурый и холодный майор позволяет себе нежничать только когда находится на грани. Не то чтобы он никогда не показывал свою привязанность, просто делал это более сдержанно, что ли. Но тот, кому посвящены все слова любви, не слышит. Слышит только, как гулко стучит кровь в ушах, и чувствует движение горячего члена внутри себя. А больше ему ничего и не нужно, у него и так крышу рвёт. Гром старается ни на секунду не закрывать глаза, наслаждаясь тем, что видит. Сжимает худые бёдра в руках еще сильнее, хоть знает, что завтра на месте его пальцев точно появятся синяки. Хазин такое ненавидит и наверняка будет орать на него благим матом, нервно закуривая сигарету за сигаретой. Но это произойдет позже, а пока они так и будут сжимать друг друга в объятиях до вспышек в глазах.Don't try to give me cold water
I don't wanna sober up
All I see are tomorrows
Oh, the stars were made for us
Они оба чувствуют, что долгожданная разрядка уже близко, и Петя вновь хватается за плечи майора, притягивая его к себе. Целует жадно, хаотично, но поцелуи эти больше похожи на мазки кистью. Он попадает по губам, щекам и даже проходится по кончику носа. Игорь от этого лишь смешно морщится, но всё равно подставляет лицо под ласку. Гром опускает ладонь на член Пети и водит ей вверх-вниз в такт своим же движениям. Он также задевает все нужные точки внутри, отчего Хазину кажется, что он вот-вот сдохнет от переизбытка эмоций. По ощущением это будто приблизиться к краю обрыва, будучи полностью готовым рухнуть с него камнем вниз. Ещё несколько сильных толчков и он вдруг резко сжимается, с громким стоном изливаясь себе на живот. Пульс, кажется, перевалил за сотню, но это его не волнует. У него звездочки пляшут перед глазами, и нет сил даже вздохнуть. Игорь присоединяется к нему через пару мгновений, кончая глубоко внутрь, и всё-таки валится на него своим огромным телом, кое-как умещаясь на небольшом диване. — Блять, Игорь, раздавишь, — совсем не ласково отзывается Петя из-под лежащего на нём тела. — Игорь! Грому так хорошо, что шестерёнки в его голове перестают функционировать, поэтому он не сразу реагирует на возмущенный голос любовника. Хочется только лежать, закрыв глаза, и отключить любые мысли. Ну, ещё шаверма сейчас была бы очень кстати. Собирая остатки силы воли, он поднимается, возвращая Пете доступ к кислороду. Смотрит в его блестящие после оргазма глаза и за руку тянет на себя, заваливая Хазина сверху. Тот не сопротивляется и, лёжа на чуть влажной от пота груди, будничным тоном сообщает: — Знаешь, прямо чувствую, как чуть меньше ненавижу весь мир. А тебя так вообще люблю. Наверное. — А я тебя точно люблю. Без «наверное». Хазин знает, что через двенадцать часов ему вновь предстоит вернуться в его наполненную дерьмом жизнь, но сегодня он ощущает абсолютное счастье. Безо всяких «но».