о несказанном и речном

«Разреши мне влюбиться», — звенит у неё в голове. Её пальцы чуть зудят: они только отогрелись из совсем замёрзшего состояния. Шерстяная тёплая синяя кофта маленькой тучкой окутывает её. Надеть её в помещении, а на промозглой улице быть в одной ветровке — это ли не гениальность? Но как приятно ощущение расползающегося тепла по телу! «Разреши мне влюбиться», — переливающаяся музыка серого рояля продолжает складываться в слова. В тихом баре почти пусто, за круглыми столами на мягких ворсистых стульях сидят по одному-по двое. Большинство ничего не пьёт, здесь собираются не для этого, здесь так можно. Женщина и мужчина за стойкой бара будто незаметные хозяева, собравшие здесь всех. «Разреши мне влюбиться в тебя», — трепещит на улице флаг вишнёвого цвета. Ветер увлекает его в танец — то сильный, волевой, то нежно-ласковый. Серое серебро воды легко сверкает за бортом, над ним парят низкие тёмные тучи, но по горизонту стелятся светлые облака. «Разреши мне влюбиться, прошу», — невольно срывается немая просьба в голове. — «Мы на корабле, на воде, так далеко от обычной жизни. Так далеко от жизни других, от проблем, от того, что тянет в трясину и безысходность. Мы рассекаем волны, плывём по зеркальной глади, мы кочевники: хоть на пять дней без постоянного дома. Струи ветра развеют твои волосы, а мой клечатый плед будет лежать в ногах. Давай плыть в никуда, давай станем крысами пиратского судна, давай будем Ассоль среди алых парусов, давай будем вместе!» «Разреши мне влюбиться так, как та девушка с саксофоном в сияющем струящемся платье с разрезом у ноги влюблена, как кажется, в саму жизнь. В её движениях игривость и кокетство, её волосы черны и вьются, её голос низок и приветлив». «Разреши мне влюбиться и смотреть на тебя так же восторженно, как люди смотрят на эту саксофонистку. Но в их взглядах нет чувств. Я буду более постоянной и преданной, чем они. Ведь их вряд ли привлекло нечто большее, чем харизма и показная сексуальность. Может, я неправа. Но твой внешний образ для меня ничто, как одежда, которую можно не замечать или снять». «Разреши мне влюбиться так, чтобы мы танцевали тёмными вечерами танго на пустой палубе, где нет никого, где есть всё, что нам не мешает. Пусть влажный воздух путает наши причёски, раздувает одежду, а далёкие огни ненастоящей жизни превратятся в светлячков». «Разреши мне влюбиться в тебя, и мы пойдём прыгать с берега в озеро, захлёбываясь от смеха и брызг, оставляя смазанные следы ступней в сухом сыпучем песке, ныряя с головой в чистую прохладу, хватаясь за руки под водой и поднимая их над головами. Разреши мне быть свободной и спокойной. Разреши мне поверить в счастье».

***

Шопен разливался по бару, который сейчас больше напоминал уютное спокойное кафе. Точные, выверенные звуки претендовали на величественность, вырисовываясь под тонкими пальцами пианистки. Мелодия подчиняла себе настроение и атмосферу, царящие здесь. Светлый круглый стол холодным камнем выписывал точёную структуру. Огромное водохранилище за бортами сливалось бы с небом, если бы не далёкие берега, подступающие со всех сторон. Два стола в углу у стены занимали шесть человек. Шумные, говорливый и играющие в карты они вызывали брезгливость. Ярко оранжевые напитки в округлых бокалах и красно-белые клечатые пледы смотрелись вульгарно и пошло рядом с ними. Эти люди нарушали, бесцеремонно нарушали гармонию места, где звучал серый рояль. Лишь двое по одиночке сидящих мужчины, мать и взрослый сын, женщина и девушка молчаливо составляли всю почтенную и почтительную публику. Они, казалось, замерли от чарующей мелодии — сложной и прекрасной. Она делала одиночество осмысленным. Одиночество важным. Общим и нестрашным. Корабль завершал свой первый в году рейс: Москва — Ярославль — Москва. Завтра все сойдут на берег. Отправятся по домам. Вернуться к работе или учёбе. Забудут обо всём этом. «Разреши мне влюбиться в тебя», — сказала бы она. Быстрый перелив рояля надрывно взлетел на самый верх, перехватило дыхание, защемило сердце. Его потянуло вниз, щекам стало жарко. Несколько последних спокойных аккордов, полутона перешли в тишь. «Разреши мне влюбиться», — сказала бы она ей, если бы та существовала.