По кругу

Тсуна не любит бывать дома — в четырех стенах, наедине с мамой, с которой нет сладу, в доме, в котором каждый шаг, каждый шорох отдается в ее ушах громом среди ясного неба. Здесь страшно. Здесь нет ничего ее. Тсуна пробует приходить позже. Тсуна почти перебирается жить к Ямамото — «почти», потому что то конкретные книги нужны, то у него копии второй части игры нет, а у нее есть. То зубную щетку сегодня забыла — в который раз, как же надоело. Но это не улучшает положение. Просто если раньше мама превращалась в свое страшное, необъяснимое, нелогичное подобие раз в день-два-неделю, то теперь это случается через раз — через один или два прихода Тсуны домой. Тсуна может не ночевать дома. Может забираться в свою комнату через предусмотрительно открытое окно. Может спать в ячейках между подпорками под мостом. Но рано или поздно ей придется столкнуться с мамой — и уж тогда ничего не поможет. Мама всегда была человеком, рядом с которым — перед которым — Тсуна вновь становилась маленькой и беспомощной. Едва мама открывала рот, нет, едва только она, глядя на Тсуну с ровной-преровной спиной, улыбалась, — Тсуне хотелось сжаться, стать меньше и незаметнее. Перестать дышать, только чтобы не издавать ни единого звука. Сначала мама всегда говорила спокойно, даже ласково. Тсуна, не различающая запах перегара и до сих пор, долго не могла уложить в голове: любая мама могла в результате начать ругаться. Это непредсказуемо. Тсуна… не должна винить себя — сначала — за то, что не предугадала. Не предостерегла саму себя, не замолчала, не сбежала за секунду до того, как мама без стука вошла в комнату. Потом — что вообще пришла сегодня домой. За расческой, учебником по математике или остатками сбережений. Просто вернулась. Просто снова оказалась центром маминого внимания, той, на ком сконцентрирован обманчиво улыбающийся взгляд. Маленькая, ничего не понимающая, глупая. Никчемная? Ничего не заработавшая? Недостойная того, чтобы жить. Не имеющая ничего своего. По горло в долгах ей, маме. Тсуна выдыхает. Мама переходит на третий уровень громкости, она ищет руками, за что бы схватиться, чтобы снова лишить Тсуну чего-то ее, чего-то привычного и устоявшегося, статичного. Но в ее комнате давно не осталось ничего бьющегося и одновременно стоящего так, чтобы мама могла его вот так просто схватить. Ей шестнадцать. Сегодня звонил отец — обещал приехать, чтобы проведать ее и маму. Извинялся. Говорил, что только узнал. Про маму, то есть. Тсуна не знает. Стоит ли оголтело менять знакомое зло на нечто неясное совершенно? Тсуне шестнадцать. Кажется, впереди целая жизнь — и долгие два года под одной крышей с женщиной, которую она знает как самого страшного человека. Как мать, которую она потеряла. Так стоит ли? Она еще не знает. Вот встретится с отцом — решится, может быть. А может быть, нет. Тсуна выдыхает. Чтобы стать мастером, следует развиваться постепенно.