По обе стороны

— Ойкава-сан. Ветер заставляет шелестеть листья на деревьях — совсем еще зеленые, апрель все-таки, — треплет волосы, сбрасывая пряди на лица. Кагеяма смотрит на Ойкаву — еще секунуду назад самозабвенно что-то мурлыкавшего, такого незнакомо счастливого — Кагеяма видел его таким только в моменты идущих к уверенной победе, но все еще интересных игр, позволяющих показать все, что можешь. Кагеяма в таких не играл. Сейчас, обернувшись, семпай смотрит на него с улыбкой — какой Кагеяма у него тоже никогда не видел. Выглядит… счастливым. — Что-то хотел, Тобио-чан? — расплылся в ухмылке он. А глаза продолжали улыбаться… Кагеяма кивнул. — Ойкава-сан, я хотел спросить. У вас случилось что-то хорошее? Они уже месяц общались по сети и тренировались в городском спортзале: с командой у Кагеямы отношения предсказуемо не заладились и он не нашел иного выхода, кроме как просить помощи у семпая из средней школы. Он был готов, что придется месяцами упрашивать, и то не получится, а тот почти сразу согласился — практически не пришлось просить. Кагеяму давно мучил этот вопрос. Ойкава-сан деланно задумчиво поглядел в небо, вскоре, неуловимо меняя ухмылку на улыбку, возвращая взгляд к Кагеяме. — В этом году в нашем клубе один перспективный нападающий. Можешь считать, что тебе с ним повезло. Ветер теплый, порывистый — встрепывает одинаково чьи-то волосы и молодую листву, уносит тонкие лепестки отцветших цветов. Кагеяма убирает пальцами упавшие было на лицо волосы, смотрит семпаю в глаза. Понятно. Может, если бы в его команде был кто-то… Но у него нет. Остается пользоваться добротой и умениями человека, который умеет с собой справляться лучше него. Он кивает. — Понял. Улыбка снова трансформируется в оскал, глаза лукаво сощуриваются, но Ойкава-сан молчит — не продолжает тему. Кажется, тот новичок из его клуба — тема, которой не хочется делиться с кем попало. А Кагеяма чувствует, что, кажется, ему даже стало интересно. Слышится сочувственный вздох. Ойкава-сан разворачивается, глядя из-за плеча спокойно и нечитаемо. — Не волнуйся: надеюсь, когда-то твоя команда станет достаточно сильной и мы пересечемся на площадке. Тогда ты его и увидишь. …верно. Просто этот человек — новый стимул терпеть подколки Ойкавы-семпая и тренироваться быть не просто талантливым связующим, но и связующим, способным играть в команде. Хорошо. Значит, так. — Тоору! — Едва он вошел в зал, на него налетел — ожидаемо, правда ожидаемо — мелкий рыжий ураганчик, врезаясь лицом в грудь. Ойкава разулыбался, крепко сжимая его в ответных объятиях. Хината смеялся, чувствуя, как в его волосы привычно забираются длинные пальцы, остервенело взъерошивая — как будто на его голове и так не было хаоса. Смотрел в глаза. — Снова встречался с Кагеямой-куном? Спрашивал про Карасуно? Я слышал от тренера, что его давно достает их руководитель — невероятно упрямый человек, кажется. Они сильные? А высокие блокирующие у них есть? Ойкава разжал объятия, и Хината стал прыгать вокруг него, словно волчок — так похоже на мелкого нападающего: все в команде уже успели к этому привыкнуть. Живое лицо сияло эмоциями, ослепляло не сходящей с губ улыбкой, и Ойкава надавил на чужую макушку, подловив момент, заставляя Хинату ненадолго остановиться, замереть. Слукавил по полной программе: — Я ведь хожу с ним заниматься, потому что его порывы внезапно совпали с твоими, Се-кун. Я не задаю ему вопросов. Если так интересно — сходи однажды со мной и спроси сам. Он посмотрел на него, выгибая шею — казалось, что издевательски, и в целом оно так и было. Ойкава ненавидел, когда в Хинате включался режим интереса Карасуно в целом и Кагеямой — в частности. Хината на все эти жесты «какой же ты маленький, как тебе в глаза-то взглянуть, если на пол не сесть» надулся и заявил обиженно: — Ну уж нет! Вот когда они к нам в школу придут, тогда пожалуйста, а пока не хочу. Как с ним играть, если у него даже команды нет? Один связующий слабее шестерки игроков. Он говорил вдумчиво, тоном словно втолковывая, а еще до дрожи знакомо — Хината часто повторял ему эти свои слова. И каждый раз все больше ими успокаивал: он словно доказывал — в четвертый раз, десятый, тринадцатый, — что его не волнует Кагеяма как человек, как парень. Боги, ему просто хочется обыграть его на честных условиях, только и всего! Ойкава всегда думал: наверное, Хината и не понимает, что на самом деле ловит в его словах Тоору. Такой он был: яркий, стихийный, как вспышка. Ойкава знал, что для волейболиста эта стихийность, это мгновенное следование инстинкту не самая хорошая черта; он, как капитан, лучше многих понимал: в один момент Се будет просто обязан из этого вырасти — начать думать, анализировать, предугадывать сознательно. Ключевое слово: будет. Пока было слишком рано. Ойкава фыркал, подгребал нападающего за талию к себе и зарывался носом коротко, на одно долгое мгновение в рыжие волосы, уже месяц пахнущие ромашкой. Отпускал. — Попробуешь сегодня встать в блок? — говорил — тоном предлагая, а на деле… Все знали: Се он всегда предлагает, тот все-таки его парень, а разделять жизнь на роли типа «капитан» и «любовник» — прямая дорога к раздвоению личности. Но и Се на такие ситуации держал в голове одно: Ойкава отличный капитан, чуткий и умный. На него можно положиться. Он энергично кивнул, в последний раз прижимаясь к Ойкаве и бездумно прикрывая глаза, жалея только, что с его ростом ну никак не получится незаметно — да хоть сколько-нибудь! — чмокнуть Тоору в щеку. И, отстраняясь, до последнего не размыкал теплую, уже дрожаще привычную хватку ладоней. А как только разжал, вновь обернулся неконтролируемым ураганчиком, устремляясь вперед с радостным и азартным криком: — Киндаичи, эй! Я сегодня в блоке! Смотри, не проморгай свою позицию! Рыжие волосы — растрепанные, но теперь, после их разговора, отчетливо в той самой манере, когда видно, что это сделали чужие руки — все удалялись, и Ойкава хмыкнул на последние слова Се: он так открыто насаждал в команде дух соперничества. Никогда такого не было, а пришел один рыжий — неограненный, неопытный, неумелый; всего лишь парень с хорошими задатками, казалось бы, — и началось. Впрочем, это же Се — было бы, чему удивляться. Ойкава включается. Говорит что-то, собирает внимание команды, становясь его центром, раздает приказы, как самый настоящий великий король. Хината назвал его так всего один раз, и если он узнает, что Ойкава все еще это помнит — достанет, а потому лучше помалкивать. (Ойкава знает, что надолго не сможет ничего утаить от своего парня). Заканчивается разминка, начинается обычная для Сейдзе тренировка. У них во главе с капитаном-идиотом, втюрившимся в первокурсника с пунктиком на старую Карасуно, есть одна совершенно четкая цель: именно с ними, воронами, не ударить в грязь лицом. Ни за что. Ни в коем случае. Ни при каких обстоятельствах. Хината берет любой спасованный ему мяч и блокирует часто, раздражая и раззадоривая нападающих. Словно пружинка, он скачет по полю, успевая быть во всех местах одновременно. Имеющий только одну слабость: пока что лишь постепенный, лишь берущий разбег рост. То, что к любым его трюкам противники, настроенные более-менее серьезно, будут привыкать еще во время матча? Определенно. Но Хината работает. Он рвет жилы, платит потом и кровью, чтобы стать лучше, он ставит перед собой цели и бьет по мишеням, неумолимо двигаясь дальше. Их монстр. Маленький, прыгучий, неестественно быстрый, тот, кто пугает одним своим нахождением на позиции. Заставляющий всех вокруг тянуться так, как они не тянулись бы, если бы на месте Хинаты был кто-то другой. Рыжий, слепяще-яркий, теплый и отзывчивый — только для Ойкавы. Решительный и красивый. Его. Ойкава выдыхает — каждый день, — посылая ему мяч, слыша, как в ту же секунду тот с оглушающим звуком ударяется о пол на противоположной стороне площадки — и даже если о тот, что с их стороны. Выдыхает, вспоминая, ощущая всей сущностью снова и снова: Хината — их. Его. На его стороне, хочет, так же как он, как они, победы над Карасуно и надо всеми, кто встретится на пути. Выдыхает. Хината без слов позволяет ему понимать это снова и снова, и Ойкава благодарен. Он слышит и видит. И он доволен увиденным.