.
8 мая 2021 г. в 22:29
Пальцы медленно погружаются в стеклянную сферу, удлиняются на фалангу, скрещиваются между собой. Начинают подниматься по очереди волной, пока клубы выделяющегося пара не оставят на белоснежной коже лиловую росу. Это всё происходит так долго и монотонно, что Оли, сидящий смирно в бутонообразном кресле, начинает клевать носом.
Он ненавидит подготовительные меры: многоступенчатую, дезинфицирующую обработку, лиловый пар этот, от которого опухают веки и чешется нос, далее осмотр, сканирование внутреннее, внешнее, верхнее, нижнее, и всё остальное, повторяющееся раз за разом.
Ненавидит, возможно, даже больше, чем сам процесс «лепки», просто потому, что приходится сидеть без единого движения, подобно кукле, не мешать, пока вживлённый датчик выгрузит показатели на голографический монитор.
Самой лепкой Оли называет непосредственное физическое вмешательство, хотя раньше он называл это «убийством». Он искренне думал, что его пытаются изощрённо убить. Оли молил Спасителей остановить пытки, молил пощадить, оставить ему жизнь.
Сколько же он плакал… Бедный человечек. Он заливал солью тянущиеся к нему четырёхпалые руки, пачкал алым прозрачную сидушку под своими задранными ногами. Кровь текла вниз, скапливалась в выемке у поясницы, и когда Оли поднимали с места, он умудрялся удивляться, как после такой кровопотери ещё не откинулся.
А всё просто — его с самого начала никто не собирался убивать. Оли являлся ценнейшим объектом. Любое хирургическое воздействие на него грамотно продумывалось. Он узнал об этом гораздо позже, тогда, когда Дру — личный координатор, в один чудесный день запустил в ухо крошечное стальное насекомое, очень похожее на обычную земную сколопендру.
Как же Оли орал и бил себя по голове, слыша скрежет быстрых ножек, раздирающую боль, отзывающуюся на подкорке, и следующее за ней мерзкое раздваивающееся гудение.
Оливер и сейчас его слышит. Уже не так громко, но всё-таки слышит. В какой-то момент оно перестало вызывать отторжение. Коммуникатор слился с мозгом, увяз где-то глубоко, позволяя Дру доносить свои редкие информационные послания Оли прямо в мысли.
Тогда-то и стало известно, что вреда причинить никто из Спасителей не собирается. Что они от своей роли, взятой на себя перед жителями Земли, не отказываются. Они всё ещё несут цель спасти примитивных существ от некой катастрофической угрозы. А Оливер вместе с остальными «участниками Программы» остаются избранными, как и было обещано. Их ждёт жизнь в полном достатке, без забот, лишь с единственным условием — периодически производить Спасителям потомство на их родной планете GH.
Такой вот м-а-аленький, совершенно незначительный нюанс, о котором никто из представителей Земли не знал. А, может, и знал, но не сказал.
Теперь уже не важно. Ничего не изменить. Оли уже далеко от родной планеты и почти полностью прошёл телесную модернизацию. Он выжил. Практически смирился. И без знания мелькающих на стенах инопланетных кодов понял — прежним не стать. Заваренные лазером кресты шрамов внизу живота, на ногах и в области паха, отлично об этом печальном факте свидетельствуют.
Дру их любит гладить. Закончив с паровой сферой, он идёт к креслу. Нависает над Оли неприемлемо близко. Тому хочется автоматически отстраниться, но нельзя, робот-помощник, раздражающе левитирующий от одного плеча до другого, ударит током. Нет уж. Страданиями несчастный человек пресытился, он больше не провоцирует и послушно выполняет все указания.
Сам Дру, единственный оставшийся из команды «хирургов», вреда не причиняет. Его манипуляции, по сравнению с тем, что происходило в начале — полная ерунда. Он-то и сообщил, что других операций не планируется, и дело осталось за малым. Если процесс оплодотворения можно назвать «малым» делом. Сейчас Оливеру почему-то это кажется несущественным.
Может, потому что Дру добр, даже прислушивается к просьбам и отвечает на вопросы. А, может, потому что он даёт специальные таблетки, от которых становится хорошо и безразлично.
Даёт он их отвратительным способом, но Оли не орёт и не плюётся. Он покорно поднимает голову и широко распахивает рот. Ждёт пока пришелец приблизит своё белое глянцевое лицо вплотную, посмотрит светящимися синими глазами и откроет клоаку. Оли так называет инопланетный рот, хотя ртом это назвать сложно. Просто круглое отверстие, из которого вылезает прозрачная трубка-язык. Внутри мягкого, округлого кончика виднеется капсула. Громоздкая — проглотить её нельзя. Оли, когда её видит, немного подрагивает. К счастью, больше не от страха, а от предвкушения.
Переждать, пока гибкая мокрая трубка окажется на языке и поползёт в глотку, получается всё легче. Что-то с чувствительностью горла произошло, видимо, в тот день, когда хирурги ставили ротовые расширители и обкалывали каким-то веществом всё по периметру. И в маленький язычок не забыли вколоть, лишив рвотного рефлекса. После было так плохо, что Оли пару дней не ел, лежал, молясь, чтобы зубы не выпали, а комнатный робот ставил ему что-то вроде капельницы.
Зубы, кстати, не выпали. И, чуть позже, их покрыли гадким голубым гелем. Оли пытался его счистить у себя в комнатке, скреб ногтями, но безуспешно. Зубной ряд стал единой твёрдой пластинкой. Пришлось и к этому привыкнуть — есть нормальную пищу оставалось недолго, скоро человека перевели на одноразовое питание инопланетной смесью из пакетика.
Безвкусная штука, но зато от неё самочувствие быстро улучшилось. И, совершенно незаметно, организм восстановился в новом виде.
Многое изменилось. Например, на нет сошли некоторые обязательные человеческие потребности. Лишь одна осталась жажда. И Оли пил. Много пил этой странной лиловой воды, тоже безвкусной, но такой необходимой, а комнатный робот всё подливал и подливал. Настолько много, что ночью Оли мог проснуться в мокрой постели, не разбирая пот это или моча. Он и в туалет перестал ходить нормально, всего раз в несколько дней опорожняя кишечник мутной жижей.
Это могло бы напугать, если бы Оли чувствовал себя плохо. Но, как ни ужасно признавать, он чувствовал себя лучше, чем когда-либо. В довесок моральное состояние улучшали таблетки Дру.
Вот если бы эти штуки были чуть поменьше, и не приходилось их запихивать прямиком в желудок… А так, Оливеру каждый раз приходится вжиматься в край кресла, терпеть и гаркать горлом.
Жидкая слюна Дру немного горьковата, она течёт тонким ручейком вдоль трубки, но вместо того, чтобы дать Оливеру захлебнуться, помогает облегчить мерзкий процесс.
Инопланетянин справляется быстро. Ему больше нравится держать язык во рту, чем в желудке. Он застывает и ждёт растворения капсулы, а трубка щекотно вибрирует по нёбу. Это, в какой-то степени, успокаивает.
Они оба, инопланетное величественное создание и жалкая человеческая куколка, очень близки в этот момент. Оливер тяжело дышит, не смея открывать глаз, а Дру не дышит вовсе.
Никто не знает, как пришельцы с GH функционируют биологически, и нужен ли им воздух вообще. Носа у них нет, а изучение и вскрытие земляне вряд ли проводили. Всё-таки эти гуманоиды намного превосходят людей, как физически, так и технологически. Их невозможно поймать и победить существующим земным оружием.
При всей похожести на людей, они немыслимо от них отличны. Структура их пластичных тел может не иметь определённой формы, но они, в большинстве своём, склонны носить плотное, крепкое обличье, очерченное мускульным рельефом. Наверное, для того, чтобы демонстрировать свою мощь и стать. Для того, чтобы людишки падали перед ними на колени и трепетали. Так и было по их прибытию на Землю — люди преклонялись им, как богам, титанам космоса, посланникам бесконечной истины.
— Спасители! — кричали они.
Оли смотрел на всё очень издалека и подумать не мог, что когда-нибудь прикоснётся к тем, кого так высоко величают, а они прикоснутся к нему: спилят несколько нижних ребер, перешьют желудочно-кишечный тракт на свой лад, вживят пластины в тазобедренные кости и многое другое. Оливер не знал, что его ждёт, но радовался вместе со всеми, кого провожали на корабль в новую счастливую жизнь, до слёз.
Он так радовался…
Прежняя жизнь ничего хорошего не давала, лишь забирала и забирала — родителей, перспективы, желания и мотивацию двигаться дальше. И вот засветила надежда — пришло письмо из Программы.
Маленький конвертик с золотым знаком GH. Случайность. Проклятая космосом лотерея. Невероятное везение. Тонны счастья и лучезарных грёз, наивных фантазий, что всё будет наконец-то хорошо, а на деле — боль. Много несправедливой и мерзкой боли. Запах жареной плоти, слипающиеся от лазера края, сочащиеся липкими жёлтыми каплями, шланг в продырявленном пупке, прозрачная цепь, продетая через ребра, провод в прямой кишке… И какие бы там препараты не кололи великие Спасители, боль ощущалась всё равно, а в полный наркоз они никогда не погружали.
Оли всё чувствовал и абсолютно ничего не понимал. Даже, когда Дру сказал:
— Ты хорошее будешь Хранитель. Ты сохранение потомство. Вынашивание. Забота.
Искажённые телепатическим передатчиком слова были ясны. А вот осознание, почему именно Оливер, парень-землянин, ну который абсолютно, однозначно, ни в коем-случае, не подходил на роль «инкубатора», им стать должен, не укладывалось в голове довольно долго. Дру ничего дополнительно не объяснял. Оставалось умываться слезами и строить догадки, почему сверхразвитые инопланетяне не нашли лучшего способа продолжать род, чем через хрупких и жалких людей.
Как-то Оли осмелел и спросил:
— Зачем столько стараний? Не проще было бы изначально взять женщину? Или найти более подходящих самок? Придумать какой-то другой способ? Вы же вон по планетам летаете, как на соседние улицы…
— Нет. Надо самец человек, — коротко ответил Дру.
Голос его звучал роботизировано, троил, гудел, оставлял за собой головную боль. Оли его потому и назвал «Дру-у-у», на манер этого самого гудения. Сами Спасители имена людям не называли, если они у них, конечно, были.
Невероятные всё-таки они существа. Загадочные и ужасные. Без слов — красноречивые. Без оружия — опасные. Без костей — твёрдые. Без цвета — ослепительные.
Одежду они не носят. Белоснежная, как чистый снег, кожа, в обычном состоянии, достаточно прочная, похожа на пластик, но может растягиваться, вслед за удлиняющимися конечностями. Гладкие овальные пальцы сужаются или расширяются за секунду, могут быть как очень тяжёлыми и массивными, так и ловкими, быстрыми. А волосы… Оли называет эти длинные белые змейки волосами, а, по факту, они тоже нечто вроде тоненьких пальцев. Они прорастают из головы, шевелятся хаотично, живут своей жизнью. Могут зависнуть в воздухе, а могут лезть куда вздумается. Изначально они очень пугали, а теперь завораживают. Под их плавными движениями реальность Оливера размягчается, оседает тяжестью на лепестках кресла. Пальцы на ногах начинает покалывать.
Заметив, что транквилизатор действует, Дру отлипает от человеческого рта, застегивает запястья Оли к щиколоткам прозрачными хомутиками, фиксирует его в полулежащем положении. Хотя уже можно и не застёгивать — никакого сопротивления нет. Вяло шевеля мокрым ртом, Оли похрипывает и без остановки глотает, разминает затёкшую от «поцелуя» челюсть. Глаза его немного закатываются, голова прокручивается туда-сюда на внезапно ослабевшей шее.
Он готов к лепке — полностью пластилиновый.
Думает, что готов.
В последние сеансы происходит одно и то же. Робот подлетает к открытой промежности человека, прижимается на пару секунд с жужжанием, устанавливает «бабочку».
Бабочкой Оли называет штуку, которая прикрепляет его болтающиеся без дела член с яичками к лобку. Крылья бабочки мягкие, прозрачные, но жгутся, словно десяток ос, впиваясь своими микроскопическими иглами в кожу. Лобок из-за этого пухнет и розовеет, а член немного скукоживается.
На собственный член Оли не особо обращает внимания. А зачем? Тот может вставать и падать по сто раз сам по себе, а кончить бабочка всё равно не даст, она реагирует на эрекцию, и, в случае, приближения оргазма, с силой стягивает крылышки, пережимая член чуть ли не до посинения.
Возбуждение во время лепки Оли начал чувствовать недавно, хотя на обычное возбуждение это не сказать, чтобы походило. Такое бесконтрольное и смешанное чувство, отделённое глухой стеной от разума, вспыхивающее обжигающей волной в теле, но не способное пробиться через тянущую болезненность.
Тянущую, потому что Дру занимался растягиванием входного отверстия, и, по сути, тестированием обновлённой системы органов изнутри. В первый раз это было кошмарно, как солью сыпать на открытый порез, как копошиться пальцем в свежем пулевом отверстии. Если бы не таблетки, неизвестно как Оли бы всё пережил.
Таблетки, правда, помогали. Пальцы Дру, гладящие тело и оставляющие за собой слой мерзкой улиточной слизи, неожиданно перестали вызывать тошнотворные позывы.
Сейчас Оливер только периодически морщится и откидывает голову назад на лепесток. Чувствует, как по нему ползают эти холодные червяки, но старается не обращать внимания. Пальцы пальпируют, надавливают, проверяют исчезла ли боль. Раньше Оли на каждом сантиметре невольно шипел и дёргался, а теперь молчит.
Дру прожимает узкую талию с силой, обхватывая её целиком. Протягивает получившееся из четырёхпалых ладоней кольцо вниз до тазобедренных костей. Много раз, сверху вниз, пока Оли окончательно не разожмётся и колени его распадутся по сторонам. Он с этими обновлениями обрёл несвойственную гибкость, и способен развести ноги до шпагата, без дискомфорта.
Такую оплошность, как отсутствие дискомфорта, Дру быстро убирает. Направляет к паху свои пальцы, двигается по безволосой промежности, щупает миндалевидное уплотнение между яичками и анусом. Достаточно грубо — Оли крутит головой, как бы намекая, что ему не очень, но ничего не говорит. Просить смягчить прикосновения бесполезно, да и не особо хочется. Сегодня болезненность проверки минимальна. И первое прокручивание по анусу не заставляет вжать голову в плечи от страха.
Слизь, выделяющаяся с кончиков лишённых ногтей пальцев, легко позволяет совершить проникновение. Оли знает — надо глубоко дышать ртом, не зажиматься, тогда будет ещё легче. Особенно, когда внутрь полезет второй палец и они начнут медленно внутри расширяться.
Это не самое худшее, что в него вставляли. Стальные распорки и пружинка, цепляющая кусочки кожи, были куда ужаснее, особенно, когда их вытаскивали, оставляя мелкие порезы. А гибкие гладкие змейки… Они даже приятны, если подумать. Они двигаются очень неспешно, скользят, перекручиваются между собой, нагревают.
Внизу становится тепло, и член Оли мгновенно реагирует затвердеванием, но бабочка не даёт ему подняться. Раздражённо зашипев, Оливер поднимает голову, глядит себе между ног.
Лучше бы не смотрел. Дру выглядит устрашающе. Он, жёсткий и сосредоточенный, нависает белой огромной скалой. Глаза-лампы бегают по горизонтальной линии, а клоака приоткрывается, как веерный затвор. Если бы Дру был человеком, можно было подумать, что он возбуждён.
— В чём дело? — спрашивает перепугавшийся Оливер, прежде он таких эмоций ни у одного из пришельцев не видел. — Что-то не так?
— Ты готовность, — гудит в голове.
— К чему? К чему я готов?
Вопрос глупый, переполненный отчаянием. Оли знает ответ, но верить не хочет. Он-то, наивный, думал, что ещё из него будут лепить и лепить, а, оказывается, уже всё — слепили.
Страх окутывает морозными мурашками с ног до головы, смешивается с подвижным теплом внутри. Пальцы крутятся спиралью, вытягиваются всё больше, ощущаются уже где-то высоко, не в области задницы, а ближе к животу. Тянут сильно, вытягивают из Оли короткий стон.
Удивительно сладкий стон, отвлекающий от пугающих мыслей. Дру прав — что-то изменилось. Пару дней назад такого не было. Ничего приятного, ничего такого, от чего хотелось бы прикусить губы.
Оливер кусает, пытается двинуть тазом, отстраниться назад хоть на сантиметр. К боли он ведь привык, а это… это неестественно и жутко. От этого нельзя получать удовольствие.
Дру его что, трахает? Рука его неподвижна, но пальцы ходят туда-сюда. Все четыре! Когда он успел всунуть всех их?! Так много.
Оли наклоняется торсом, чтобы рассмотреть получше, убедить себя, что это всё ему мерещится, что он не мог так расшириться, впустить эти штуки и не заорать. Без ребер выгнуться получается довольно низко, но Дру в последний момент возвращает человека в обратное положение. Придавливает второй рукой его грудь в кресло.
— Не движение, — звучит запрет. — Сохранение напряжение. Оно необходимость для внедрение.
— Не надо внедрения. Я не готов…
Голос предательски теряется, воздух шумно выходит из лёгких под напором сильной руки. Робот-помощник подлетает к Оли, щёлкая электро-зубами.
— Хорошо-хорошо, только не бей, — быстро соглашается тот.
— Напряжение, — напоминает Дру, отпуская грудную клетку и возвращаясь к лицезрению промежности.
Пальцы, которые вовсе и не пальцы, а давно щупальца, продолжают совершать поступательные движения. Член вторит им пульсацией, вытягивается под бабочкой по дрожащему животу вверх. Маленькая крылатая зверюга вроде немного ослабла, но Оливер не успевает выдохнуть на радостях — головку укалывает чем-то острым. Стальной усик вонзается в уретру, больно блокирует подступившую волну, заполняет узким стержнем ствол. Гадко, жёстко и обидно до слёз. Но Оли пока держится, лишь похныкивая, крутит головой то туда, то сюда.
Если бы можно было кончить. Слить это всё, вытолкнуть…
— Нет. Удерживание, — читая мысли говорит Дру.
Он недоволен. Гудит, трещит.
Весь фокус внимания Оли был на самом себе, но сейчас он наконец замечает, как сильно видоизменился пришелец. Широкие плечи его нечеловечески заострились, на плоском лице появились шиповидные выступы. Мышцы раздулись, задеревенели, все линии стали отдавать голубоватым блеском. А где-то внизу, где у всех Спасателей обычно красовался пластиковый, как у Кена, бесполый треугольник, появилась тёмно-синяя полоска.
Оли смотрит на неё, гипнотизируется, открывает восхищённо рот, когда видит, мелькающий голубоватый кончик. Остренький, похожий на клюв неведомой птицы. Он то появляется, то прячется обратно в щель, и Оли почему-то невыносимо хочется его выманить, погладить.
От желания он неосознанно выкручивается, теряет контроль над языком. Даже горящая огнём задница, и сдавленный изнутри и снаружи член, отходят на второй план.
— Дай, — вырывается неосознанно.
Дру понимает сразу — он же находится в человеческой голове и видит все картинки, которые посылает перевозбуждённый мозг. Высовывает пальцы с мокрым хлюпаньем один за другим. Ощущение слизкого опустошения не очень приятно, но Оливеру не до этого. Кусая губы в нетерпении, он ждёт, когда Дру подойдёт с боку, оттянет лепесток кресла, давая возможность приблизиться лицом.
Его пах на уровне задурневших человеческих глаз. С его мгновенно приходящих в норму пальцев капает, и Дру утирает их о дрожащее перед ним тело, как о тряпку, грубо стискивает порозовевшую кожу груди.
Оли плевать. Он тянется к щели, касается её языком.
Вкус горьковато-сладкий, нечеловеческий, немножко вяжущий, но не мерзкий. Просто непривычный, не поддающийся сравнению. Его тянет распробовать, как следует. И Оли пробует. Лижет. Ловит эту синюю блестяшку, игриво выныривающую и скрывающуюся в глубине вновь. Оли очень старается, чтобы её поймать, хихикает, как дурачок. Наконец обхватывает кончик ртом, увлекает его наружу.
Победоносно усмехнувшись, Оли принимается жадно сосать свою добычу. Сосёт, причмокивает и сам не замечает, что во рту становится всё теснее. Губами чавкать больше не получается, а челюсть распахивается на максимум.
Резким выдохом Оли роняет голову. Смотрит в полном шоке, на выросшую перед ним инопланетную громадину. На толстое островатое щупальце, рельефное и твёрдое, переливающееся всеми цветами синего. Милейший клювик оказывается ничем иным, как головкой. Она, благодаря стараниям Оли, чуть-чуть расширилась и теперь приоткрывается, разгоняя по стволу члена неровные колебания. Сочится перламутровыми каплями.
Их нечеловечески яркое мерцание зазывает жертву, словно мотылька на свет. Всего на пару секунд стушевавшись Оли подхватывает капельки языком, слизывает и глотает. Сначала неловко, осторожно, а затем всё быстрее и жаднее, как проголодавшееся животное.
— Необходимость напряжение достаточно, — внезапно гудит в ушах.
Бессердечный Дру забирает у воодушевлённого человека его игрушку, возвращается к раздвинутым ногам. Оли и забыл, что лежит в таком виде, забыл, что существует что-то помимо него и вкусного инопланетного члена. Он, обиженный лишением, хнычет и дрожит, облизывает размазанную по губам влагу.
Грустить приходится недолго. Осознание, куда направляется член быстро сметает похоть. На смену ей приходит ужас. Ещё бы, сосать мягкую подвижную головку — это одно, а принимать в задницу здоровую, шипастую палку — совсем другое.
— Нет, нет, нет! — отказывается Оливер. — Давай лучше в рот. Не туда! Я не выдержу! Ты порвёшь ме…
Слова обрываются хрипло. Говори-не говори, без разницы — щуп вонзается в тело, тяжело продавливает отверстие, но зайти дальше суженного кончика не может. Двигающие под кожей ствола бугры не дают этого сделать, они слишком объёмные, а человеческий анус, несмотря на всю разработку, слишком тугой.
Дру оценивает ситуацию, сверкая глазами.
— Расслабление, — советует он.
Если бы руки Оливера были свободны, то он бы непременно зарядил по глянцевой морде, или пнул бы пришельца ногой.
Какое тут может быть расслабление, когда в него собираются ввинтить такую штуковину? И «ввинтить» вовсе не фигурально, а буквально. Оли ощущает это болезненное прокручивание. Он сейчас самая настоящая гайка. Внутри всё распирает так, что, кажется, доходит до лёгких, выдавливает из них воздух.
Оли задыхается. Пот, скатывающийся со лба, размывает резью зрение. Сразу всплывают картинки, когда первый раз проводилась процедура бурения. «Бурение», потому что стальной агрегат с десятком торчащих в разные стороны проволок, которым тестировали Олин кишечник, походил на бур и звучал так же. Было безмерно больно и страшно. Сейчас же Оли только страшно. Страшно, что опять его раскурочит до состояния хлебного мякиша, но ничего такого не происходит.
Член погружается всё глубже, отдавая вибрацией в тазовые косточки. На удивление, приятно.
От фиксации конечности онемели, и все ощущения сконцентрировались в середине тела. То противным натяжением, то горячими волнами, заставляющими закатывать глаза куда-то в мельтешащий яркими точками белый свет. Оли думает, что вырубится, но организм оказывается сильнее и быстро привыкает к внедрению. Не зря же его столько готовили — Спасители знали, что придётся запихивать.
В какой-то момент Оли начинает ёрзать. Положение становится неудобным, а анус невозможно зудящим. Когда крутящиеся бугры члена проскакивают по краю отверстия, прожимают по опухшей простате, и отдаляются, по телу пробегают мурашки, как перед оргазмом. Оли почти уверен, что кончит, и плевать на бабочку, как Дру внезапно мешает порыву, толкается последний раз и замирает.
А он должен двигаться! Он же трахает, совокупляется, или как там у пришельцев это называется… Здесь нужно двигаться. Взад-вперёд. Чтобы было сладко, чтобы унять это напряжение, о котором Дру всё толкует.
Наверное, фрикции не в ходу у пришельцев с GH. Пластичные элементы в члене делают всю работу. Наворачивают круги, всё быстрее и быстрее, пока тонкие человеческие ножки не задрожат.
Единственное, что может делать Оливер — это дрожать в безостановочном предоргазменном состоянии. Посмотреть вниз не хватает смелости. И правильно. Если бы он посмотрел, то увидел бы, как его мягкий живот идёт волнами, и стопроцентно потерял бы сознание.
Кончик щупальца так сильно бьётся внутри, что его можно прощупать через кожу. Дру это и делает. Прожимает живот Оли с силой, помогая собственному члену выдавить из себя первую порцию икорных масс. Чувствуя, как что-то очень горячее растекается в глубине, Оливер вскрикивает и тут же затихает.
Обычно процесс внедрения требует времени. Икры приходится метать много, с запасом, ведь большая часть их не приживётся, а оставшаяся разрастётся до неопределённых размеров. Количество и размер оплодотворённых яиц рассчитать невозможно, но шансы, что при большем количестве икры будут крупные и крепкие, увеличиваются. Дру — донор умелый, он знает, что делать. Окончательно укрепившись в человеке, немного расслабляется. Мысленно транслирует роботу какой-то приказ, и тот производит очередное сканирование. На большом экране появляется лиловый овал, искажающийся сокращениями, а сбоку — плюющаяся мелкими светящимися шариками змея.
С трудом дышащий Оли равнодушно глядит на эту картину. Веки его бесконтрольно закрываются, а мокрое от пота тело проваливается в кресло. Оно просто свинцовое. Оливер уверен, что подняться не сможет. Он переполнен, он сгорает изнутри.
Заботливый Дру замечает изнеможение человека, отвязывает хомутики, и ватные конечности расползаются по лепесткам, как лапки убиенного насекомого.
— Восстановление, — выносит вердикт Дру, склоняясь ниже.
Вытянув пальцы, он обхватывает ими Оли под шею и поясницу, поднимает с кресла, прижимая к себе, словно младенца. Тот мучительно стонет, когда распирающий живот мерзко прикасается к жёсткой коже пришельца, а в растянутом анусе отдаёт резью. По щекам текут слёзы.
Они смывают остаток здоровых ощущений, не оставляя ничего, кроме тяжести и остывающих дорожек на щеках. Даже тяжелые шаги Дру до ванны «восстановления» и погружение в неё, проходят как бы мимо Оли. Он — неживая, раздутая кукла в объятьях щупалец. Он разогретый пластилин, растёкшийся вокруг инопланетного насоса.
Густой прозрачный гель, хлюпая, принимает в себя, окутывает слипшиеся тела блаженной прохладой. Бабочка тут же отмирает, отлепляется от лобка. Оливер хочет вытащить оставшийся в уретре усик, но сил никаких нет, руки не слушаются. Да, к тому же, он не видит свой пах — живот сильно распух.
Он не такой огромный, как ощущалось, а приятно-округлый. Оли смотрит внимательно на новые изгибы, хлопает глазами, и неожиданно ловит себя на мысли, что ему нравится. И это непривычное чувство наполненности внутри, и это мягкая тёплая пульсация, контрастирующая с холодным восстанавливающим гелем. В этом нет ничего ужасного и противоестественного.
— Погладь, — просит Оливер, устремляя щенячий взгляд на Дру.
Тот сам на себя не похож. В ванне он как-то стремительно размяк, потерял подобие человеческой формы, стал похож на осьминога.
Такое вот стало склизкое и бескостное нечто с трепещущимися светящимися линиями волос, левитирующими вокруг головы.
Удивительное он, конечно, существо. Отец будущих Олиных детей. Тянет щупальца к животу, гладит осторожно, проглаживает все вспухшие красным полосы шрамов, прокручивает озябшие руки и ноги, разгоняя по ним кровь.
Разнеженный сладким массажем Оли отклоняется в прыгучее вещество на спину, закрывает глаза. Ему хорошо, как дома — уютно и спокойно.
Ласковые змейки скользят по коже, потирают чувствительные соски, оттягивают до стона. Другие в это время обхватывают несчастный задубевший членик, освобождая его от плага, стискивают, выжимая густые капли.
Оли не понимает, каким образом кончает, и кончает ли вообще. Он в этом странном оргазме находится слишком долго. Вылепленный полностью, созданный с нуля. Лишь расползающееся по гелю белое облачко, свидетельствует, что долгожданное напряжение наконец нашло выход. А вместе с ним, плавно уменьшаясь, стал выбираться из тела и твёрдый щуп. Через некоторое время, он, тихо булькнув, покидает область внедрения и исчезает в своей норе, оставляя за собой синеватые переливающиеся разводы и пузыри.
Вялыми пальцами Оли разводит их по поверхности, вырисовывает крылья бабочек. Теперь они внутри него, трепещут, ждут созревания. Того самого момента, когда можно будет вылупиться и выпорхнуть на просторы родной планеты.