К солнцу

— Что же… Холодный голос Главы Вэнь рвется ещё на середине фразы, обращаясь в почти нежный шепот. Так странно, так неприятно, где-то в груди тянет, рвет на части — оттого злость в глубине просыпается. Хочется схватить за волосы, кричать до срыва голоса, или сжечь, испепелить на месте, не произнеся ни звука — но ничего из этого мужчина не сделает. Просто не сможет. Глава Цзян стоял перед ним, стоял как и раньше — плечи разве что опустил, и почти не моргает. Изредка только. По привычке. Мужчина сцепил руки на уровне груди — о, Глава Вэнь видел, что с трудом далось ему это, ранее простое действие! А сам вновь ощутил прилив гнева. Да. Глава Цзян стоял перед ним. Да только был ли он живым? Мягкая кожа под пальцами будто бумага — тонкая, холодная. Неприятно выступали черные вены. Фэнмянь смотрит, смотрит не отрываясь, своими черными глазами, прямо в душу, хоть и почти не видит. У Жоханя скрипят зубы. — Молчишь. Скажи что-нибудь. Но Глава Цзян не скажет. Так уж сильно свело смертью мыщцы лица — и он всё так же прекрасен… Да только напоминает куклу. По холодным щекам мужчина снова и снова ведет ладонями — да бесполезно. Не реагирует ни на единое прикосновение некогда тот, что светло улыбался, не реагирует на болезненное выражение лица тот, кто в беспокойстве ранее в глаза заглядывал. Хладному трупу всё равно на то, что в чужой груди сердце рвется. Вэнь Жохань закрывает глаза. " — Когда-нибудь, я обязательно стану ветром… Говорит в восхищении милый юноша, распустивший черный шелк своих волос и так удачно расположившийся на свернутом в три раза рукаве. — И тогда, я смогу с тобой быть рядом всегда! Наивная детская мечта улетела ввысь, к ясному солнцу, и Жохань усмехнулся ей. — Тогда уж, я солнцем. Достанешь ты тогда до меня?..» Мужчина махнул рукой, едва не задев хладный труп рукавом и вышел из комнаты, ничего не говоря. Отчаяние его захлестнуло.