Страх, секс и сомнения. Без пафоса, но с душой

      Состоялся серьезный разговор. Не могу не поделиться.       Дисклеймер. Меня всегда поражала поразительная твердолобость наших многофутовых стальных друзей в одном остром для меня вопросе. Под «всегда» я подразумеваю все то время, что торчу в их обществе. Черт меня возьми трижды! (Пожалуйста. Я задолбался по кровати ночами кататься, как кот мартовский, Рэтч от меня скоро по углам будет прятаться, сирьосли) Откуда столько снисходительной заботы? А заодно святой уверенности, что она нам с какого-то хрена нужна? Ноль объяснений, ноль пояснений.       Это бесит. Очень. Р-р-р. Какого, лять?!.. Так. Ладно. Спокойно. Дисклеймер.       Я не хочу сказать, что не понимаю, откуда это берется. Тип, они больше, они старше, они крепче и — вроде как! — стоят на несколько ступеней выше нас по развитию, умственному и техническому.       Ну или стояли. Пока планету свою не раздолбали к едреной матери.       Что-то я много ругаюсь. Псих.состояние, видимо, сказывается.       Сосбсна, в чем соль. Я не против, все понимаю. Если бы мне уже накапало — охренеть прост! — с несколько миллионов лет, я бы на вещи несколько иначе смотрел. Будь эти вещи хоть живые, хоть мертвые, хоть какие. Определенная доля скептицизма и разумной надменности во мне, скорее всего, присутствовала бы. В этом плане вопросов нет.       Но! Но. Но-о-о-о.       Я, блян, сильно сомневаюсь, что при этом расплескивал бы эту долю по всему свету, попутно тыкая в нее носом каждого мимо проходящего и напрочь отказываясь принимать какие-либо иные точки зрения, кроме моей.       Возможно, я дурак. Молодой дурак. По планете полно народу с таким синдромом («расплескиванием доли») ходит (определенная часть этого народа меня даже привлекает — обожаю седину! и складочки). У них свои четкие принципы и отбить их нереально. Но блен! Человеки живут лет семьдесят-восемьдесят — ну, максимум девяносто-сто, ма-кси-мум! В космических масштабах это вообще — тьфу! Ничто!       Так вот как можно в таком случае стоять на своем когда больше семи милльёнов объясните я выгораю Рэтчет!!!!! ….       Да. Мы опять поцапались. И да. Если вы ещё не поняли по многим моим прошлым записям, я на полном серьезе собираюсь свои интимно-амурные страдания писать в полуофициальный дневник, который в будущем, скорее всего, прочтет мой босс. Вы сами просили меня приглядывать за ними, мистер Каммунд! Вот, выполняю план. Даже перевыполняю, наверное.       Авторитетный отчет: с внутренним состоянием члена команды Прайм и одной из последних ветвей автоботского сопротивления доктора Рэтчета все в полном порядке. Я проверил. Сегодня. Дважды.       Наверное, проверю ещё разочек. Если он разрешит. Меня все никак не отпустит с того самого раза. Ой. Не так. С того самого раза. Во. Так лучше.       Машина Эгррбуэнлии (честно, проверил трижды и наверн ошиб)       Машина Эграбаэли (да, ошибся) творит чудеса — во всех смыслах. Я стал замечать, кстати, что у меня кости ломит и голова болит. А ещё есть нормально не могу. Надо бы сделать перерыв. Во всех смыслах. У меня оплавились волосы на груди… и не только. Но если на груди — эт не страшно, то вот «не только» — уже, блин, напряжно немного. Хоть и забавно, капец! Рэтч сильно обеспокоился, когда это увидел (он, собсна, первым и увидел), даже извинялся с какого-то ляда. Нашел, над чем извиняться, гений автоботский.       Но я хожу вокруг да около. Нагоняю. Или просто не хочу поднимать неприятную тему. Итак, о’кей, Гугл!       Как объяснить своему любовнику-инопланетянину, которому почти семь миллионов лет и у которого явный синдром болезненной опеки, что человек, переживший плен (кхе-кхе, ну тип того), трудный период переподготовки и последовавшее за ними длительное нахождение в условиях боевых действий, несколько более подготовленный и крепкий, чем любой иной представитель его расы?! Банально потому что у него организм выносливее стал, фигли!       Я сейчас так небрежно пишу, что последнее предложение еле прочитал, если честн, но мне похер. Последняя неделя выдалась настолько изумительно-сказачно-прекрасной, что я своим пришлибленно-отъединороженным розово-поняшным страстно-отупленным сгустком серовато-белого вещества пользовался только для того, чтобы с искренностью наивного ребенка — или клинического идиота, тут уж как-кому — радоваться воссоединению как последних представителей вымирающего вида «трансформер» (био-технологи от такой фор-ки сделают сэппуку, мне дико не жаль, не извините), так и своего собственного сердечного мешочка с объектом моих пламенных чувств и не шибко заковыристых мыслей. Да ещё и, как грится, «в полный рост». Машина… Блян. Кароч. Та самая машина оказалась все-таки на редкость полезная. Хоть и не без багов своих, канешн. Эт прост… Бр-р-р-р.       Так. В двух словах. Я люблю Рэтчета, очень люблю. Люблю и уважаю Мегатрона, да. Обоих уважаю, блин, мне они нравятся… НО ЕСЛИ МНЕ НРАВЯТСЯ ЖЕЛЕ И ПАРМИЗАН ПО ОТДЕЛЬНОСТИ, ЭТО НЕ ЗНАЧИТ, ЧТО ОНИ МНЕ ПОНРАВЯТСЯ ВМЕСТЕ!!! Мне этот конченый эксперимент под символичным номеров 13 в кошмарах до сих пор снится! Как и всей команде «Немезиды» с Праймом, отвечаю! Вот, кто этот додик, что придумал такую откровенно идиотскую функцию как «конвергенция»?! Кто, блять?! КТО?! Из-за него мы чуть профессионально медика и главы десов не лишились!!! *       Зато увеличивает оно отлично. И камешки, и людей. Проверено Айденом!       Класссс. Устройство, созданное трансформерами для трансформеров, прекрасно работает для кого угодно, кроме трансформеров. Классика.       Клянусь, у их предков было совершенно особое отношение к своим потомкам — они с искренним, молодецким, я бы сказал, запалом сделали все от себя зависящее, чтобы те стопроцентно склеили ласты протянули ноги превратились в ржавчину… Сдохли. Вот просто вот. Вот так вот! Надеюсь, на «наших» железнобоких друзьях эт все закончится. Очень надеюсь.       А ещё, надеюсь, что, сука, научусь когда-нибудь не биться головой о потолок ангара. Непривычно быть под несколько метров, блин.       Хотя, в итоге, я все равно самая мелкая мелочь — ток Арси обогнал.       Но ничего. Мне нравится. Люблю заглядывать в глаза. В оптику. А-а-а срать.       Рэтч все время отводит взгляд, если долго смотрю. Ток недавно заметил. Смущается. Я вижу. Черт… Я его обожаю. В такие моменты особенно. Я даже представить себе не мог, как это волнующе смотрится. Он просто глаза в пол опустит или на стену посмотрит, а я… Сука. Черт. Сука. ЧЕРТ!       Руки у него холодные. И броня верхняя тоже. Ее, оказывается, можно снять! Не полностью, неа. Но часть можно. Думал, когда снимал, что без нее он меньше, но не то что бы. Чуть… беззащитнее, скорее. Масса осталась. Он все такой же квадратный, все такой же твердый. И ворчливый. Ворчит и ворчит. Даже когда на платформу его укладываю. Раньше переслушать не мог — и переговорить тоже. Бу-бу-бу. Сейчас проще. Я под пять с половиной метров.       Пауза. Перечитал все, что написал. Блян, ну и сумбурщина. Я, наверное, это вырву из основного. Куда-нибудь спрячу. Хм…       Значит ли это, что могу писать, что хочу? Охохохохохохохохохохохохо       Так. Нахер стоны про доверие. В конце вернусь. Я хочу кое-что другое излить на бумагу… Оу-е. Кхем-кхем. О чем там?.. Ах, да!       Под пять с половиной, ага. Я жилистый, ловкий, быстрый. Юркий. Он мне это припоминает постоянно. Раньше, мол, со мной легче было. Ну да — когда я метр с палкой был. Приходилось пользоваться только языком — без физиологически-эротического подтекста. Почти. Ну, то есть я говорил — он делал. В идеале. На деле скорее я его уговаривал, а он — иногда! — милостиво выполнял. Это тоже торкало. Уговоришь порой через больное охрипшее горло, и потом сам такой кайф испытываешь, такой кайф! Уломал.       Сейчас, канешн, проще. Ток так его и затыкаю, когда начинает кудахтать. Точнее, это один из способов. Ну, самый действенный. Классика. Как заставить любимого отвлечься? Секс! Как заставить его расслабиться? Секс! Как заставить его поверить, что ты прекрасно справишься с такой пустяковой задачей, как битва с гребаными инопришленцами с другой галактики в составе объединенной команды ботов и десов?       Секс!       Ну да. Я так его однажды успокаивал. Интересно, к кому это я?.. К себе. К себе через милльён лет. Вдруг забудешь, дурак.       Так вот. Да! Это было странно, это было крайне душещипательно. Возможно, в какой-то из тысяч тетрадей, где я описываю свою гребнутую во всех смыслах жизнь это есть. Отлично. Так вот.       Это оказалось сложнее, чем я думал. Во-первых, абсолютно разное оснащение. Я, по-моему, это уже где-то писал, но все же повторюсь. Глупо думать, что абсолютно разные по своей сути существа будут идентичны в таких тонкостях, как репродуктивная система. Начнем с того, что эта штука в принципе у них развита слабо и для нее катализатор нужен. А закончим тем, что они сами о ней в душе не чают. Никогда не забуду моську нашего Великого Темного Властелина, когда я сказал ему те самые три волшебных слова. Ну и рожа у него тогда была, при всем уважении (хер поймешь, че щас в котелок алюминиевый стукнет — то ли пир созвать, то ли чемодан собрать…). Во-вторых, даже если это иметь в виду — я же не с женщиной-трансформером люблюсь. С мужчиной. Даже с человеческим мужиком куча проблем, а уж тут-то и подавно! Хрен поймешь, как подступиться, чтобы не просто удовольствие доставить — даже банально не поранить.       И пизды не получить.       Не специально. Но епт, в них же столько всего, что может отправить человекообразное создание если не в отделение морга, то, как минимум, в палату реанимации или ещё чего в этом духе. Банальное электричество. Я не любитель БДСМ-а, ага? Мне не нравится, когда меня током шарахает, о’кей? Забудем про это — вспомним про вещи ещё банальнее. Железо. Они из него сделаны. Если вы не знали. И оно, блин, далеко не шелковое на ощупь! И не бархатное, и не супер-гладкое, и даже не просто твердое! Местами оно ледяное, местами обжигающее, местами острое, местами шершавое. Тут, блин, не БДСМ даже — садомазохизм какой-то!       Ну и чего делать в таком случае? Любить-то хочется. Оч хочется.       Урур. А я знаю, что делать. А я знаю, урур…       Теперь знаю. И эт, сука, было сложно. Вот уж не думал я — даж, епт, представить не мог! — что, чтобы просто банально переспать со своим мужиком, буду зубрить несколько электронных томов по трансформерской анатомии! Да, такое тоже есть. Спросите, где взял, а я скажу, что вообще-то вас это ебать не должно, но если что… это вас ебать не должно.       Да на «Немезиде», где ж ещё. У них просто кладезь ценных ресурсов, я уже писал. Просто оптика на бампере и глава — баран. А так, давно бы уже галактикой правили. С такими-то цифровыми талмудами!..       Ну лан, лан. Мегатрон не баран — так барашек. Эт лечится. Он, вон, почти вылечился. Щас ещё пару годочков на нормальном решении внутренних дел десов посидит и все нормально будет. Лишь бы Рахни его не бросила…       Но я отвлекся. Давайте-ка постепенно. Все-таки во все надо входить постепенно… Здесь должна быть шутка про секс. Она была, но я ее не написал, потому что понял, что это стыдливая пошлая дрянь. Я не хочу умереть от кринжа. Даже в восемьдесят. Особенно в восемьдесят. Или во сколько там я это буду перечитывать?..       Неважно. Начнем. Анатомия.       Не боись, родной. Полностью пересказывать весь тот объем полезной муры, мучительно вычлененной мной из бесконечных линий кода, я не буду. Просто скажу, что строение… эм… моче-половой системы?.. у наших дружбанов совсем иное. Более упрощенное. Топливо расходуется практически целиком, крайне редко фильтруется. Как следствие, шибко навороченная выделительная система не требуется. А это значит, что чувствительных датчиков, кабелей и прочего здесь по минимуму — раздражения, как неприятного, так и приятного, тоже. Херня. Эт нам не катит. Лезем дальше.       Разделение на полы (кафельные, лять…) не просто так придумано. Оно зачем-то ж нужно, наверно, ага? Для размножения, собсн. Вообще, если верить источникам древности, первых трансформеров создал… кто-то. Праймус-хераймус, Азатот, Макаронный монстр, неважно. Кто-то. Этот Кто-то создал также штуку, которая (говоря языком, доступным для детишек ясельной группы первой подгруппы) воспроизводила трансформеров на свет. Создавала их, если угодно (тех самых любителей поднасрать своим потомкам, ага). Вроде как, вначале существовала какая-то определенная градация, связанная то ли со строением корпуса, то ли с силой искры (аналог сердца с высокой концентрацией заряда, о котором сами трансформеры в душе…), но потом это медленно, но уверенно сошло на нет. Некий Кто-то понял, что эта херня прям сразу, на начальном этапе развития, немного так унижает одних представителей вида и с какого-то ляда возвеличивает других. Попахивает неестественным отбором. Кто-то, видимо, любил Дарвина (или как минимум мыслил с ним единообразно) и, возможно — ВОЗМОЖНО! — любил также и свое детище, а потому тихонько «пофиксил» эту «фичу», добавив новую.       Размножение. Тут нити древних источников разлетаются, как конфетти из петарды, давая столько теорий, гипотез или простых слухов, которые точно-точно правда, что мама дорогая… Но на это как-то похер.       Главное: система есть, она весьма громоздкая, не очень удобная, требующая вмешательство извне и обладающая крайней степенью несправедливости по отношению ко всему трансформерскому роду в принципе. Поясняю: для активации нужен пыльный задрипанный куб, который мало того, что капризный, как старая сварливая сваха из дохлого телешоу, так ещё и достать его теперь почти не представляется возможным — эт раз. После активации нужно молиться… я не знаю… этому Кому-то, блять, наверное, чтобы все прошло так, как нужно, и не «заглючило», приведя к таким последствиям, от описания которых даже у меня зашевелились волосы в носу, хотя я вроде бы не из нежных — эт два.       И наконец. Как таковое удовольствие от процесса получают лишь те господа-трансформеры (и госпожихи-трансформерки), которые, согласно этой ебучей коробке, подходят друг другу по определенным КНК-данным (это как ДНК только КНК, умоляю не спрашивайте, мне оч стыдно). Хер его знает каким. Ну там, металл самый гладкий, кабели самые длинные, датчики самые яркие — или чего, лять?! Не знаю. Наш бесценный Кто-то молчит. Либо сдох. Что более вероятно. Остальным несчастным, пожелавшим воссоединиться с возлюбленным в стальных объятиях страсти, приходится довольствоваться малыми разрядами удовольствия.       Либо изгаляться. Как мне.       Ну наконе-е-е-е-ец-то… Пытка мат-частью завершена. Теперь конкретика.       Не хочется прям вот так, досконально описывать какой кабель, за что отвечает и как так сделать, чтобы заискрило вот тут, да ещё правильно, приятно, а не больно и обидно. Эт сложно. Походу, у каждого трансформера есть какие-то свои особые кабельки или датчики, за которые можно подергать или которые можно потыкать. Если всерьез считаете (ешь), что напишу какие у Рэтча — то во вам фигу! Себе смысла рассказывать нет — сам все знаю. Если кто-нить прочтет (падла, ты как это у меня отобрала?!), то такие интим. подробности а — ничего вам не скажут, б — заставят почувствовать себя неловко. Никому не интересен рассказ мужика о чирее или опухлости на филейной части тела его пассии. И да — у Рэтча аналоги таких штук есть. Даже покруче. Говоря опять-таки человечьими терминами, из-за долгого (ХА-ХА-ХА!) воздержания и не слишком глубокой осведомленности о правилах ухода за своим всем у него образовалось что-то вроде: отвердевшей мозоли, сверхчувствительности (в плохом смысле) некоторых мест и нескольких «прыщей» весьма неприятного внешнего вида.       Вот теперь живите с этим.       Но про это даже можно забыть. Даже можно… Даже нужно! Потому что, мягко огибая все эти острые углы, попутно стараясь их хоть немного сглаживать, я пришел к самому нереальному опыту во всей моей не слишком-то длинной и богатой (до определенного времени) на события жизни. Такое было только, когда я на порошке одно время торчал. Давны-ы-ым-давно. И все равно — не то. Совсем.       Это было невинно. Первое время. Ну, когда мы с ним… в общем, в определенный момент наши отношение дали серьезную трещину. По прошествии некоторых событий все пришло в норму, постепенно вообще склонившись в какую надо нам обоим (я свято надеюсь) сторону. Невинную сторону. Нежную. Эмоциональную, но платоническую.       А потом как щелкнуло. Эт не передать. Ну вот просто в какой-то миг понимаешь — пора. Хочу и точка. Я был готов, что он меня пошлет. Иду такой, а сам думаю: «Буду держать оборону до последнего. Как отец учил. Как мистер Каммунд. Все выдержу, все его отмазы и рычания, ничего не испугаюсь! Он мне слово — я ему десять!» Так и подошел к нему. Разъяснил, что да как в несколько этапов. Приготовился спорить…       А он возьми — да опусти глаза в пол.       Помню, меня в тот момент, как ошпарило. Стою, как дурак, и на него пялюсь. Когда он кивнул, у меня голова закружилась. Мы даже слова не произнесли. Отсеков в их гнездышке куча. Правда, все маленькие, сволочи, и завалены каким-то дерьмом, но нам много не надо. Вел меня он. Я шел, как во сне.       А потом мы приступили к делу. И сон рассеялся.       Помним про ебаную систему? Помним про гребанное «не очень удобная»? Помним про кучу всякого всего, что может не хило так подпортить здоровье, а что самое главное — настроение?       Так вот. Смею объявить, что все это было проверено мной эм-пи-ри-чес-ким путем, крайне трудоемким и раздражающим. «Первый раз» вышел, блин, комом. Ни он, ни я толком ничего не ощутили, зато напыхтелись, нашипелись и нахихикались, в конце концов, всласть. Тогда-то я и сел за книжки. И во второй раз был «во все оружие». Что, впрочем, помогло так себе. Рэтчет, знатно смущенный первым неудавшимся опытом и подрастерявший былой пыл, вогнал педаль тормоза в пол и держал ее так до последнего. Я чуть ли не шантажом его в тот отсек загнал. Некоторые проблески понимания, разумеется, появились, но на фоне все того же пыхтения-сопения выглядели жалкими и беспомощными потугами двух круглых девственников (и эт притом, что я — не девственник, а Рэтч — не круглый!).       А вот на третий да. На третий нам повезло. … Аллилуйя!       Ну что сказать. Эт было бомбически. Во всех смыслах. Начнем с того, что работал не я — руки маловаты. Закончим тем, что как к таковому финалу я не пришел — не умею кончать прост так, без ласок. Но это было просто охереть.       Помним про снятую броню? А теперь представим. Обнаженный «смягченный» металл под ней более гибкий, более яркий, более скользкий и теплый — местами, как я говорил, очень горячий. Сквозь него проходят ниточки проводов, поверх его обхватывают трубки, шланги. Кабели где-то лежат плотно, точно утрамбованные, где-то чуть раскрыты, и сквозь них просачивается свет от датчиков и прочих электронных внутренностей. Я не техник. Я, блин, вообще во всем этом не смыслю. Ни-чер-та.       Я в тот миг был твердым, как сталь. Я мог спокойно захлебнуться в собственной слюне. Я, кажется, шептал какую-то муть, вроде: «Прекрасен».       Рэтчет никогда не признается, старый стыдливый ворчун. Никогда не напомнит мне о том дне. Не перескажет, что мы шептали друг другу в темноте пыльного ледяного отсека. Он просил быть потише, я, абсолютно опьяневший от всего, что видел, впервые назвал его «родной мой» вслух. Я до сих пор помню, как у него дрожали пальцы. Как эти чертовы пальцы дрожали, роясь в кабелях, оглаживая датчики и проводя по оголенным проводам. Мы искали вместе — искали чувствительные датчики, высоко раздражимые сенсоры, ультра-тонкие пласты стали. Его пальцы дрожали, а в какой-то миг задрожал и голос. Родной мой…       Я помню, как горела его оптика, как этот глубокий голубовато-синий свет падал на меня, прорываясь сквозь глухой грязный мрак. Я помню, как его в какой-то миг начало трясти. Горячий воздух вырывался из полостей, из-под крохотных лопастей винт-системы, из сочленений крупных деталей или пластов железа, скрывающих жизненно важные части аппаратной системы. Однако он не дышал, не задыхался, не хватал ртом воздух. Его рот был плотно закрыт. Он превратился в тонкую кривую ниточку. Он дрожал. Меня мутило. У меня кружилась голова. Мы нашли не сразу. Первые несколько десятков минут мы, как обычно, цапались и прикалывались друг над дружкой. Мы нашли после долгих, вдумчивых поисков. Я говорил — он делал.       Какие эрогенные зоны точно есть у всех трансформеров? Я взял навскидку несколько — о парочке мне рассказал Ноки, о другой парочке — Рахни. Что забавно, в первом я был не очень уверен. Во второй я был уверен на все сто. Меня не подвели оба. Помимо датчиков, сенсоров и тонких электронных каналов внутри корпуса, ближе к брюшной пластине у трансформеров-мужчин есть небольшая (по сравнению со всем остальным корпусом, канешн) «полость». К ней подключены коннект-шланги, по ним и течет трансфлюид вперемешку с веществом (названия и свойства которого находятся в процессе изучения — удачи, Ноки!), которое и содержит в себе долю КНК, необходимую для, говоря простым языком, зачатия плода. Создания нового представителя расы. Но нам этого не надо. У меня порта нет, а если бы и был, то к детям я не готов — сам ещё наполовину дите. Нам надо удовольствие.       И именно для этого нам нужна та самая «полость». Она просто под завязку начинена небольшими, но важными датчиками — они необходимы для нормализации работы коннект-системы. В ней же находятся почти все сенсоры, отвечающие за вывод из корпуса шлаков и отработанного топлива. А ещё поверхность, в которую они «вкручены», пронизана тонюсенькими оголенными проводами, передающими мельчайшие «раздражающие» систему показания напрямую в главный процессор.       Бьют в голову. Быстро, резко, мощно.       Надо ли говорить чем?       А я все-таки скажу — непередаваемым по силе удовольствием, если быть осторожным и нежным, и невероятной по муке болью, если быть грубым и невнимательным. Это была главная цель наших поисков. Более мелкие детальки, сгибы, проводки и прочее были так, приятным дополнением. Это «пустота» пока не имеет названия, но мне плевать — сам факт ее наличия заставляет меня гореть и показывать иллюзорные факи тому долбодятлу, что создал такую кривую репродуктивную систему моим несчастным роботягам. Это искусственный способ получения наслаждения.       Но он работает. На все сто. Правда, родной мой?..       Это странно. В смысле то, что для того, чтобы доставить удовольствие своему роботу, надо лезть ему в живот. Немного не стыкуется с обычным представлением. Но ё! Твой робот — совершенно отличное от тебя существо. Радуйся, кретин ты этакий, что вообще что-то получилось! Что ты можешь подарить ему ласку, нежность, можешь успокоить его и утешить не только словами, но и действиями. Правда, добираться долго — но мы не спешим!       Я заклинал себя так. И результат того стоил. В первые несколько мгновений Рэтчет даже рукой пошевелить нормально не мог — настолько сильно его жахнуло. Он долго оттаивал. Я долго его уговаривал. Он немного пошевелил пальцами. Заискрил пару раз (что плохо — целостность проводов не должна нарушаться), он разогрелся до невозможного. С него текло охлаждающее (с меня тоже много что текло, но не думаю, что это «что» нуждается в упоминании). В конце он замер. Просто замер, глядя прямо перед собой. Потом его тряхнуло. Сильно. Пахнуло жаром, копотью. Потянуло резким запахом озона, разряда электричества, терпким душным ароматом резины. Его руки вздрогнули, ноги ослабли. И он обмяк, с грохотом завалившись назад. Его оптика потухла.       Я стоял, весь мокрый, в мурашках, дрожа с головы до ног. Возбужденный и напуганный одновременно. Я помню, как сделал несколько нетвердых, неуверенных шагов в его сторону, как чуть коснулся его бедра.       И тут же с шипящим «блять!» отдернул руку — линия передачи топлива была раскалена до красна. Над ней вились клубы пара. Со временем они окружили его целиком, как облака вершину Килиманджаро.       Рэтчет очнулся спустя пару минут. Его взгляд был слегка расфокусирован. Его движения были небрежны, а слова… Блять. Блять, блять, блять. Блять.       Рэтч редко благодарит. Нужно совершить что-то воистину важное для него, чтобы это случилось. Рэтч благодарит скупо. Одно слово, четкое и короткое, — и чао, крошка. А потому его свистящие, полные чисто человеческого томления и трепета «спасибо, спасибо, спасибо…» были для меня хуже разряда тока и слаще изысканнейшего бренди. А уж взволнованное, почти застенчивое, выданное им спустя несколько минут сумбурного размышления «а ты?» и вовсе заставило ноги подкоситься. Я лежал на его прохладной, чуть клейкой ладони и горел, вслушиваясь в возбужденный гул систем, чувствуя ослепляющий жар от стали и топлива, улавливая стойкий запах полимеров, смазки, электричества. Чистая техника. Кибер-существо во всей своей красе.       Мне хватило всего пары движений, серьезно. Я смотрел ему в оптику. Я лежал на его руке. Я хотел, чтобы так было вечность.       На следующий день он снова опустил глаза при моем появлении. Как итог, невероятно важную лекцию невероятно серьезного командующего Ультра Магнуса я удачнейшим образом провтыкал, любуясь голубоватым светом, ниспадающим на тонкие линии-впадинки на щеках моего медика. Он знал, что я на него смотрю. Он чуть улыбался.       Мы попробовали ещё раз через две недели. И ещё через неделю. И ещё через несколько дней. Я впервые разделся перед ним на третьей встрече. У меня криво-косо, но получилось коснуться его где-то на пятой.       А потом мы нашли эту треклятую машину, будь она неладна.       Заработав парочку инфарктов и несколько ночных кошмаров, мы попутно поняли, что из-за определенных особенностей конфигурации и крайне тонкого, но при этом загадочно сложного строения, машина работает не только с кибер-материалом — она совершенно не прочь помучить и био-. Это был неплохой способ внедрять в команду к ботам человеческого засыльного. Критерии: быть ниже одного метра и семидесяти сантиметров, весить меньше восьмидесяти килограмм и иметь некоторый опыт работы с кибертронцами. Угадайте, кто первым воспользовался столь заманчивым предложением?..       Не угадали — камень.       А потом я наконец-то смог нормально обнять Би и Ноки. И дать пять Клифу с Смоуком. И ткнуть в грудак Балкхеда с Рейком. И посмотреть сверху вниз на Арси с Рахни. И Скриму погрозить пальчиком.       И одарить нежной улыбкой застывшего около своего рабочего стола Рэтчета. Никогда не забуду его взгляд — хоть режьте, хоть топите, хоть эту кишку психокартикальную вставляйте. Я не подошел к нему, неа. Не обнял, не сжал изо всех внезапно свалившихся на меня сил — был не готов. Во всех смыслах.       Два месяца. Два месяца, лять их так! Я привыкал к телу, к перемещениям на местности, к новому оружию, к способам ориентирования в полевых условиях, к особой форме жизнедеятельности и прочему, прочему, прочему. Куча тестов, куча проверок, куча ругани и споров с начальством и не только, куча нервотрепки — вот, что вы получите, если решите залезть в эту гребаную пыточную машину времен зарождения Кибертрона. Наконец, ура! Мне дали разрешение на то, чтобы разгуливать по базе пяти с половиной метровым титаном — разве что не плотоядным. Дети были в восторге!..       А уж в каком я был восторге. Мне это осточертело вкрай!       А потому тонкий намек от Рэтчета — намек. от Рэтчета. намек — я воспринял с невероятным энтузиазмом. Казалось бы, что может пойти не так?       М-м-м плюс-минус все. Мы опьянели. Оба. Даже он немного, серьзн. Ну ещё бы — мы почти одного роста, почти одной силы, разве что весовая категория не очень, но зато я гибкий, быстрый, ловкий. Мы поспешили. Мы сразу кинулись в пекло, забыв, что мы кардинально разные.       Помним про ток? А вот я не помним. Мало того, что я все ладони себе ободрал об обшивку и внутренности корпуса, так ещё и отлетел на почтительное расстояние — у Рэтчета руки из-за прилива напряжения на автомате выбросились вперед, впечатав меня в дверь, будь здоров. Приложился я своей тупой головушкой знатно — аж отрубился на время. И шишандрий неплохой остался. Единственное, что порадовало в этой комедии, волнительная забота Рэтча и его бесконечные извинения. Не, в том, что он чувствовал себя виноватым, ничего хорошего не было, но сами тихие шепотки вроде «прости меня, дорогой мой, прости» или «тише, Айд, тише, мальчик» заставляли сердце сжиматься помимо воли. Мне повезло — шарахнуло несильно. У меня только волосы дыбом встали. И руки долго болели. Но мы усвоили урок.       Очень хорошо. Может, даже слишком.       Наконец-то. Ох, наконец-то. Самое любимое. Самое м-м-м-МА! Мякотка!       Я всегда любил перчатки. Длинные перчатки «без пальцев». Не знаю, есть в них что-то такое… не знаю. Что-то. Что-то, что заставляет мое нутро дрожать. Я не люблю презервативы. Чисто эмоционально, мозгом-то я прекрасно понимаю, что без них никак. Казалось бы, что тут может быть общего?       Я извращенец. Я гребаный извращенец. Просто знайте это. Выпишите куда-нибудь себе, чтобы не забыть. Я… Мне было очень неловко искать материалы и отдавать чертежи мастерам. Настолько, что мастера делали работу «по кускам», а куски «сшивал» уже я лично, без посторонних. Получилось, на удивление, неплохо. Хм, я даже поразился, что мои руки, оказывается, не настолько далеко находятся от положенного им места, как я думал. Надевать это было неловко (да ещё и цвет темный, сука, ну и что, что болотно-зеленый, а не черный, все равно пиздец). Показывать — ещё более неловко. И неприятно — мне крайне нужны тактильные ощущения, я без них не могу…       Однако материал себя во многом оправдал и текстурой, и свойствами, и внешним видом — мои придирчивые рецепторы остались довольны.       А ещё оправдал себя «вау-эффект» — Рэтч не ожидал. А потому пялился в открытую, не пряча глаз. Это был наш первый раз. Настоящий первый раз.       Первый поцелуй. Первые объятия. Первое удовольствие на двоих.       Я впервые смог приласкать его без ущерба для себя. Он впервые застонал подо мной в голос, тихо и статично. Я сошел с ума, я озверел от нежности и трепета, я, голодный и жадный, накинулся на него с едва сдерживаемой одержимостью. Мне хотелось, чтобы это было нечто потрясающее. Мне хотелось, чтобы он понимал, насколько прекрасен в своем добродетельном смирении и видел, что заслуживает преклонения. Мне хотелось, чтобы он меня запомнил. Чтобы к тому времени, когда мои отсыревшие кости обратятся в прах, когда пройдет больше сотни веков и тысячелетий, он помнил меня, вспоминал украдкой. Вспоминал, что был любим. Краткий миг для мира — вечность для нас. Я задрожал, когда смог добраться до «пустоты».       Обычно фраза «отыметь в пупок» вызывает либо смех, либо недоумение, либо отвращение. У меня она теперь вызывает смешанные чувства — и уж непозволительно большая часть из них положительные. Я помню урывками, но урывки эти отпечатались на подкорке каленым железом.       Холод металла брони, жесткий и рельефный. Жар внутренностей корпуса, пышущий и живой. Запах озона, резкий и острый. Пар винт-систем, обжигающий и густой. Голубой свет, мягкий и мерцающий. Его рука в моих волосах, на моей спине. Его приоткрытый искаженный рот. Его дрожь. Его статичные стоны. «Пустота», что затягивает, сжимает, дарит раздражение пополам с наслаждением. Датчики впиваются в плоть — больно. Металл обнимает туго и плотно податливой трубкой — хорошо. Охладители и конденсат с шипением скользят по искусственной коже — щекотно!       Рэтчет теряет себя от наслаждения. Рэтчет рвано шепчет после каждого рывка: «Айден». Охрененно.       Я чуть подпалил себе волосы и обжег плечо и колено. У меня осталось пару царапин на спине от железных пальцев. Меня подташнивало от стойкого запаха резины и смазки. Меня колбасило от перепада температур.       Мне было охеренно. Я растянулся на горячем корпусе Рэтчета, дрожа и поскуливая. Тогда впервые подумал про какое-нибудь «одеяло», чтобы смягчить «все острые углы» и удалить излишки жара. Корплю над ним уже две недели. Куча проблем с ним. Но эт так, мелочи.       Рэтчет гладил меня по спине. Никогда не забуду эти мягкие неторопливые движения. Никогда не забуду его взгляд. Его трепетное «мальчик». Они никогда не увидят его таким. Никогда! И мне их жаль — Рэтч просто прекрасен в своей трогательной открытости.       Я начинал свой полночный бред с жалобы к листку. Я был в гневе, признаюсь. Сейчас он ушел. Черт, во мне нет ничего, кроме томления и сомнений. Рэтчет сейчас спит. Пребывает, как он говорит, «в ночном стазисе». Мне все равно — для меня он спит. Тихо, мирно, спокойно. Мы повторили с ним раз, и другой, и третий. Мне мало. Ему тоже — я чувствую. У меня не было давно, у него не было никогда. Я чувствую его болезненный трепет перед новым чувством. Я вижу, как он жаждет сохранить его подольше. Он, как и я, понимает — время утекает, как ржавчина. Я понимаю, почему он ярится.       Почему он не хотел пускать меня в тот бой. Почему его голос был так надрывен в ту ночь перед битвой. Почему он, перебарывая слабость, провожал меня до самой двери в отсек. Я чувствовал то же самое, когда он отправился в ту чертову шахту, накаченный синт-энергоном под завязку, когда кидался в пекло, чтобы спасти раненных товарищей. Я понимаю его.       Но мне нужен воздух. Я выгораю. Я добился того, чего так страстно желал — он в моих руках. Наконец-то. Он стонет, он кричит, он шепчет. Он любит меня. Он хочет меня. Мы — одно.       И мы задыхаемся. Я задыхаюсь. Черт… Блять. Я всерьез захотел, чтобы это кто-то прочел. Кто-то, кто не я, кто меня не знает, не понимает, ни разу не видел. Просто, чтобы хоть он (или она) сказал мне или дал намек, или подсказку, да просто выразил мнение — как победить это удушье?       Это страстное желание дышать с затянутой на шее подвеской с отпечатанной на ней серебряной буквой «Р», украшенной по контуру рубинами.       Время течет и сводит с ума. Война обернулась безумием — привела с собой новых врагов, опаснее прочих. Любовь отдает горечью. Как победить скорбь? Как победить страх? Как отдаваться наслаждению, не думая?       Как сказать любимому существу, чтобы он перестал смотреть на тебя, как на безмерно дорогого неизлечимо больного человека, которому осталось всего-то несчастных пару месяцев? Как вытравить вселенскую печаль?       Помогите. Я гибну. Я смеюсь. Я плачу. Я жалею, что взял ручку. Я…       Я — Айден Уорд, главный секретарь мистера Говарда Каммунда, его верный работник и любимый ученик. Я — Айден Уорд, правая рука агента Уильяма Фаулера, его друг и помощник. Я — Айден Уорд, друг кибертронцам, мостик, соединяющий их с миром людей и друг с другом. Я — Айден Уорд, молодой мужчина тридцати лет, рыжий, смелый и отчаянный. Я — Айден Уорд, любовник доктора Рэтчета. Я — Айден Уорд. Я — Айден.       Фу-у-у-ух. Елки. Отпустило. Вот эт меня жахнуло так жахнуло. Ну уж простите — стресс. Хересс. В последнее время на горизонте жара. Воздух прям вибрирует. Вынужденное перемирие бесит всех — кроме меня с мистером Каммундом и Билом. У нас времени нет. Мы пашем, как лошади. Не то что бы другие булки мнут — ни хера подобного, канешн. Но они сейчас чаще в подвешенном состоянии, редко когда выходят «на поверхность». Раньше хоть между собой цапались, сейчас не. Поддерживают видимый нейтралитет.       Вот сука и не знаю теперь… Чего с этим огрызком делать? Опять сопли со слюнями по бумажке размазал. Но меня эт правда тревожит — не хочется Рэтчета одного оставлять. Мы с ним, как человек с… эльфом, ну да. Гениально. Но зато честно. Классика. Ему от этого в сотню раз хуже, чем мне. Он, если по чесноку, уже немолод, даже по их меркам. Не старичок, канешн, но все же. Средних лет. М-м-м-м… Обожаю… Так вот. У него сердце пошаливает — в чувственном смысле, не анатомическом.       Ему больно. Ему страшно. А ещё у него на все это время есть, а мне западло с этим разбираться, потому что у меня его как раз нет! Все, что успеваю — приласкать его немного и опять в пекло. Полевой брак, блин. Как бы жена от меня не сбежала (ой бля я надеюсь он никогда не прочтет). Мы в последнее время, как оголодавшие жители Намибии — яростно выхватываем секунды для встреч, для касаний, для поцелуев. Эт ж не дело. Хочется медленно, полно, нормально — а мы кусочничаем! Патаму што любим…       И это прекрасно! Серьезно. Я, может, и жалуюсь в последнее время слишком много, слишком много матерюсь (эт кстать хер плохо — прицепится), но на самом деле все далеко не так плохо. Вот ни в коем разе! Але-е-е! Мы вместе! Мы едины! Кибертронцы стоят плечом к плечу (хоть и щелкают дентами друг на друга время от времени). Я держу за руку моего Рэтчета, смотрю ему в глаза, сплю на его груди целые ночи — хоть человеком, хоть гигантской лысой обезьяной (хотя ленивец тут больше подходит).       Мы живем. Живем смело, наперекор страхам и злобе. Мы живем.       Слыхали, раух-гвары?! Живем! И вам нас не испугать, саранчи-переростки! Мы покажем вам, как чужие планеты отжимать!       Мы живем. Мы любим. Мы справимся. Хватит ныть, Айд! Убирай ручку.       P.S. Ептить, чего ж с этой херней делать? В какую из тетрадей втыкивать? А-а-а-а один хрен. Пусть так валяется. Вон, скок накатал. Чем не тетрадь? Надо на обложке ток накалякать аршиными буквами: «ОСТОРОЖНО — СОПЛИ!» Чтоб люди не вляпались. Если что.       P.S.S. Сшил одеяло. Вот ток что. А ниче такое. Мягонькое. Рэтчету понравилось. Моей намятой коже и мышцам — тоже.