Alexandre Desplat — Alone with Numbers
Заслуги перед миром не повлияли на решение суда. Тюрьма или гормональная терапия. Ему дали выбор и он выбрал, зная, что не остановится делать то, ради чего живёт и даже видит сны. Они беспокойные, но всегда заканчиваются одними словами: «Я жив». После ужасного пробуждения сразу текут слёзы, будто напоминая, что это реальность. Суровая и трагическая. Это утро для Алана было необычным. Ему не снились сны, не было утренних слёз. На полу играл своими лучами свет и глаза открылись, чтобы впустить его. Мужчина даже подумал над уборкой, но когда руки прошиб тремор, когда он пытался застелить постель, то мысль об этом сразу улетучилась. Позже, возможно, на выходных. Уже с утра, по традиции, Тьюринг шёл в комнату, где стоит машина, его Кристофер, его верный друг и… Ему было больно признавать то, что он до сих пор влюблен в своего единственного школьного друга. Его больше нет, он никогда его не увидит. Учёному остаётся лишь жить светлыми воспоминаниями, где он мог посмотреть в его глаза, почувствовать теплоту тела и обмениваться шифрами, которые станут навсегда частью его жизни. Хотя сейчас он тяжело называл это жизнью. На улице суетились, спешили прохожие за окном, а за ними наблюдал человек, который умирает внутри. «Этим приговором я выкопал себе яму», — думал каждый день Алан, перебирая детали от своей машины. Она поменьше, буквально в пределах четырехметровой комнатушки, но в неё мужчина хотел вложить функционал пошире, чем в её бо́льшую копию. Но руки предательски не слушались его и он уставал быстрее, не в силах продолжить поставленную задачу. Сегодня Алану не хотелось копаться в деталях или соединять элементы механизма. В голове крутилась навязчивая идея укрыться одеялом с головой и умереть для самого себя. Посчитать себя столетним трупом, которому чуждые боль, эмоции, ощущения. Тьюринг желал превратиться в собственную машину, ведь она не способна влюбляться, а после разбиваться о душевные порывы; она не может страдать, видеть кошмары, сходить с ума и её не посчитают «неправильной». Больше всего на свете мужчина желал снова почувствовать тёплую ту самую мальчишескую руку у себя на плече и быть принятым. Чтобы людям не доставляло удовольствие смеяться над ним, чтобы никто не тыкал пальцем или корчил гримасу отвращения, когда узнавал, за что он осуждён. Но сейчас Алана понимает лишь Кристофер, который стоит в соседней комнате. Что-то провернуло внимание учёного. Да, точно, это дверной звонок. Но он не ждал гостей и к нему давно никто не заходил, чтобы проведать. Кое-как приведя себя в порядок, Алан встал с кресла и пошёл к двери, пытаюсь унять дрожь в непослушных пальцах. За дверью терпеливо стоял человек и Тьюринг открыл единственную преграду между ним и… Собственно, кто этот мужчина? Выше Алана, шатен, в коричневом костюме, а глаза наполнены щенячьим восторгом, словно ждали всю жизнь, пока им откроют. — З-здравствуйте. По какому В-Вы здесь вопросу? — рот незнакомца подал признаки лёгкой улыбки и Алан был в недоумении ещё больше. — Привет, Алан, — мягко поприветствовался гость и этот голос был учёному очень знаком, но он не мог вспомнить, где слышал его прежде. — Полагаю, ты меня не узнаешь? — Тьюринг покачал головой в отрицательном жесте. — Меня зовут Кристофер Морком. И, если вкратце… Я жив*. Алан побледнел ещё больше, сердце начало разрываться от осознания происходящего. Он, его любимый и дорогой Кристофер, жив, цел и сейчас стоит у него на пороге. Тот самый заботливый и понимающий Кристофер произнёс слова из болезненных снов. Алан начал дышать чаще, чуть истерически не засмеявшись. Это не просто сновидение! Это реальность! — О… — сглотнув противный комок в горле, Тьюринг продолжил: — Заходи. Конечно, да. И Морком переступил порог, наполняя серую, тоскливую квартиру чем-то иным. Чем-то светлым и чистым, чем всегда являлся Кристофер для Алана, именно таким учёный его запомнил и хранил в уголках памяти. Хозяин жилища начал поспешно извиняться за беспорядок и убирал грязные тарелки, попутно ставя в гостиной стул. Лёгкая улыбка Кристофера иногда исчезала, когда он видел, как трясутся руки старого друга и насколько у того болезненный вид. Но ему было всё равно. Главное, что он здесь, в Уилмслоу**, в квартире Алана, с ним рядом. — С-садись, — криптограф был явно очень взволнован, что выражалось в его бо́льшем заикании. — И-извини ещё раз за этот б-беспорядок. Может, чаю? Сознание Моркома будто вернулось в школьные годы, где есть всё такой же невинный Алан Тьюринг, который панически боится смешивать морковь с горошком и он, который боится признаться ему в чувствах. Кристофер сел и наконец ответил: — Нет, благодарю, Алан, — учёный услышал эту теплоту в его имени. Он не мог понимать скрытого значения некоторых слов, но слова Кристофера — кристально чисты, светлы и в них нет скрытых смыслов. — Ты шокирован, знаю, я тоже, но мне есть, что тебе рассказать, — взгляды мужчин встретились без стыда и смущения, лишь покрасневшие щёки выдавали взволнованность. И Кристофер рассказал всё, глядя в эти глаза цвета летнего неба: — Когда я уехал на летние каникулы домой, то нам нужно было переехать в Сент-Андрус***, в Шотландию, из-за работы отца. Перед отъездом я признался родителям, что у меня есть к тебе чувства и что я бы хотел поддерживать с тобой связь и дальше. Но отец разозлился и сказал, чтобы я не смел о этом думать. Мне запрещалось писать письма и я был, как на цепи. Я стал учителем математики, но потом… Началась война. Работал на заводе по производству патронов. Я думал о тебе каждую минуту и мечтал встретиться. Когда война закончилась, то я решил действовать, но найти тебя было тяжело. Потом отец заболел и был при смерти. Тогда он рассказал мне, что попросил директора сказать тебе, что я умер. Желание найти тебя стало сильнее и я здесь, — неожиданный гость накрыл свой рукой руку учёного, а тот, на грани слёз, сжал желанное тепло кожи. Он искал и это грело ещё больше, казалось, что сердце Алана сейчас начнёт танцевать венский вальс. — Считай это признанием. Я люблю тебя, Алан Тьюринг, и всегда любил. Тяжёлый вздох, секунда колебаний. Неуверенность, после полная грудь уверенности в том, что сейчас будет произнесено. — К-кристофер… Тогда… Когда я т-тебя ждал в школьном дворе, то хотел отдать з-записку, — его дрожащая рука переместилась на плечо, скрытое пиджаком. — Я люблю тебя. Любил все эти годы. Это был ответ, которого Морком ждал слишком долго. Бессонные ночи размышлений, что он скажет, поиски, снова бессонница и теперь сама его давняя любовь говорит о трепете внутри. Сейчас нужно сделать ещё шаг. Без раздумий. Прямо сейчас. — Можно?.. — прошептал горячо Кристофер, наклонившись к лицу Алана. И он разрешил, почувствовав желанные и, казалось, такие сладкие губы на своих. Движения их были настолько плавные и скользящие, что это можно было сравнить с полётом мотылька. Ещё никогда Алан не чувствовал подобного. Те «мальчики по вызову» были ничем по сравнению с нежным и аккуратным Кристофером, который медленно затягивал его в пучину эйфории, касаясь одними лишь горячими губами, а после он тонул в таком же горячем дыхании после поцелуя, мечтав об этом почти всю свою жизнь. — Но что же произошло за эти года с тобой, дорогой Алан? — шёпот разрывал спокойно оболочку молчания и вздохов. — Д-давай сейчас просто молчать. Будто это один б-большой шифр. Т-только для нас. И Морком согласился. Человек, который сидел напротив него — один большой шифр, который он так и не смог расшифровать. Но теперь у них есть время и взаимные признания, которые не нужно расшифровывать, а лишь плыть по течению собственной любви.Ведь, если звезды зажигают — значит — это кому-нибудь нужно? Значит — это необходимо, чтобы каждый вечер над крышами загоралась хоть одна звезда?! ****