Кипарисовая нежность

Эмили проводит кончиками пальцев по синякам на запястье и с тихим вздохом натягивает белые перчатки. Эмили устала. Её прикосновения самые ласковые, что ей приходилось испытывать, но в любую секунду они могут смениться стальной хваткой, стоит только в её голове промелькнуть шальной мысли, о том что Эмили может уйти. Эмма нестабильна и Дайер это прекрасно знает, но все равно позволяет чужим рукам спуститься с талии к бёдрам и притянуть к себе за шею для требовательных поцелуев, жадных, до последней капли воздуха, будто времени у них в обрез и одна из них вот-вот испарится. Эмили была бы не против. Ложь. Она упивается чужой потребностью в собственном присутствии. Будь в ней хоть капля благоразумия она не позволила бы оставлять метки, что воротник её накидки не способен скрыть, юной, совсем ещё зелёной девчушке из преследующего по пятам прошлого. Возможно так она пытается загладить вину? Ты бросила её, Лидия, бросила и забыла. Она делает вдох. Проходится ладонью по скрытыми тканью юбки меткам на бедре. У Эммы слишком сильная хватка и ни грамма жалости. Она метит, кусает, целует, пытается присвоить, сделать навсегда своей. Нежно улыбается, смотрит щенячьими глазами и обнимает теплее всех на свете. Привязывает к себе каждым поцелуем и подаренным цветком. Держит за руку незримыми тёплыми кандалами. Просовывает покрытую мозолями руку сквозь трескающиеся рёбра, сжимает гнилое сердце. Эмили делает вдох и позволяет воздуху заполнить лёгкие. Эмили страшно, но не за себя — на себе она уже готова поставить крест, призраки прошлого услужливо самолично сколотят кипарисовый гроб, специально под неё — ей беспокойнее за Эмму. Лучше бы она не приезжала в это проклятое поместье, лучше бы забыла прошлое и отреклась от неё. Кому ты врешь, Лидия? Ты упиваешься каждым её касанием, не ври, что тебе не нравится наказывать себя. Пожалуй так и есть, эти отношения — наказание и благословение в одном флаконе. Один её вид топит в рефлексии и ошибках прошлого, хочется упасть перед ней на колени и слёзно просить прощения. Один её вид заставляет желать прижать к себе, нежно провести ладонью по чужим волосам в опекающем жесте, смешливо поцеловать кончик носа, ощутить тонкие девичьи губы на своей шее. Какая же ты отвратительная, Лидия Эмили. Упиваться обожанием брошенного ребёнка она уже не ребёнок, зачем противиться?, льнущего к доверенной фигуре из прошлого, ищущего любви и тепла в этом жестоком мире, где кроме прошлого у неё ничего и нет. Эмма заслуживает лучшего, но этот мир лишь кинул ей разваливающуюся по кусочкам женщину, сломавшую собственную жизнь и чужую психику. Судьба-злодейка, хах? Она натягивает на лицо улыбку и поворачивается к сидящей в ожидании на кровати Эмме, та с счастьем в глазах подскакивает и тянет за собой в столовую, на завтрак, не выпуская ладонь в белой перчатке из своей. У Лидии. У Эмили тепло на сердце и нежность в горле при взгляде на девичью спину. И все-таки это любовь.