Мои последние слова

Пак Чимин вошёл в свою пустую на этот момент комнату. Сейчас она была совершенно пуста и тиха, как никогда раньше. С того момента, когда в его комнате по обоюдному согласию стал жить Чон Чонгук, который проезжал мимо в поисках для себя всякого удобства, чтобы поскорее найти источник дохода, решил стать постояльцем в этом помещении. Ему было очень повезло, ведь с таким соседом, который был очень снисходителен к нему, вёл себя достаточно непринужденно, но был для Чонгука очень эксцентричным. Перед выходом в люди он всегда очень долго собирался, потому что очень боялся, что у него есть какая-то оплошность во внешнем виде. Особенно удивительно младший косился на то, когда Пак выбирал себе идеальный фрак, Чонгук не находил в них ничего отличительного. Он видел только абсолютно одинаковые предметы одежды и недоумевал при виде сей картины, когда Пак в очередной раз ставил перед собой эту задачу. Он считал это все тщетным. Выбор одежды не составлял для него труда. Тёмно-болотного цвета пиджак, белая рубашка, которая в большинстве случаев была не заправена в брюки, вверху бывало даже не застёгнута на пуговицы две-три, но по словам Чонгука это придавало ему некий шарм в его образе неугомонного и любознательного человека, Чимин же видел в этом не шарм, а самую обыкновенную леность. Отчасти Пак был прав. За все это казалось бы и небольшое время он знал Чона, как никогда лучше, словно это был его младший брат. После того, как Чонгуку понадобилось необходимо уехать, Чимину стало очень тоскливо и скучно, его постепенно начинала поглощать депрессия. Голова всё чаще и чаще не давала Паку покое, в его мыслях ежеминутно рождался образ Чонгука, который заставлял его сердце сжиматься от тоски и боли, к горлу начинал поступать твердый ком, как будто его саднило, а воздух ещё еле поступал звучными и частыми всхлипами. И теперь, когда он остался совершенно один в этой совершенно просторной и пустынной комнате, которая теперь казалось настоящей тюремной камерой, чем местом для своего времяпровождения. Теперь она не казалась каким-то чудным или удивительным местом, где были слышны возгласы, восклицания, звонкий смех, небольшие стихотворные изречения или фрагменты из только что написанной прозы, которая очень цепляла Чимина тем, что она была очень простой и понятной. В ней не было глубоких философских размышлений, была лишь только эта непринужденность и краткий слог, который был очень приятен и лёгок, но при этом красив и литературен. Пака очень цепляла эта писательская деятельность своего соседа. Ему особенно нравилась проза о природе, её великой красоте и могуществе, которая занимала отдельное место в его сердце. Вечерами он всегда, устроившись поудобнее рядом с Чонгуком, садился и с множеством игривых искорок в глазах, полных счастья и радости, он начинал внимательно слушать бархатный голос Чона, который звучал очень размеренно и деликатно, лаская при этом слух Чимина, заставляя его погрузится в самую высшую степень наслаждения. Смежая веки, Пак постепенно погружался в свои сладкие грёзы, которые постепенно наполняли его воображение и он, поддаваясь своим сновидениям благополучно засыпал в кровати Чонгука, совсем не замечая этого. Это продолжалось каждый день и стало входить обоим в привычку. И уже через недели две это была обыденность. В конце дня Пак уже автоматически переодевался в свободную мешковатую одежду и ложился в кровать Чона полностью расслабившись, и непринужденно уложившись на пуховое одеяло, он ждал, предвкушая прекрасное времяпровождение в компании своего названного брата. Сейчас же кровать была совершенно пуста и незаправлена. На ней неаккуратными складками лежало белое одеяло, на нём был тёмно-болотный пиджак Чона, так же совершенно неправильно сложен, как будто как-то по-мальчишески. Для Пака Чонгук был озорным и упёртым ребёнком, жутко не любящим порядок и обожающим проводить своё время на свежем воздухе, об этом свидетельствовали явные пятна, разных цветов и оттенков, которые давно впитались в ткань пиджака. Этот предмет одежды недавно сидевший на плечах этого «мальчишки» впитал в себя весь запах улиц, рынков, лугов и полей. Он пах по особому… он пах Чонгуком. Этот странный запах претил бы любого человека, но Чимину он казался очень приятным и знакомым, хоть там и смешались все запахи мира, образуя при этом странное очень странное и неприятное сочетание. Но он вновь и вновь подносил этот невзрачный предмет одежды к своему небольшому и аккуратному носику, зажмурился от приятных воспоминаний, которые ещё более прояснялись и несли все более позитивный оттенок. После этого Пак осторожно и размеренно выдохнул, словно постепенно возвращаясь в действительность после волны нахлынувших на него воспоминаний, которые словно не давали ему покоя, а душа его была словно немощна и пуста. Побоясь нарушить весь этот образ неопрятной постели, Чимин аккуратно встал, и совершенно невольно взор его пал на письменный стол. Стол, сделанный из лучшей древесины молодого дуба, с главным его достоинством — резными ножками, соответственно такие же были и у деревянного стула. Эта  мебель таким же образом пустовала в углу, словно пришла в небытие. Напротив располагалось небольшое окно, завешанное полупрозрачной занавеской. Лучи, проходившие через него освещали комнату в полной мере, равносильно лучи озаряли светом и письменный стол. Это было любимое место Чонгука. Он мог часами проводить время за этим столом: писать произведения (очень многие из них просто были скомканы и выброшены в угол), наслаждаться лучами солнечного света, а так же пением птиц, которые обитали в садах и очень ценились за свои непревзойдённые навыки пения,  а так же за их красоту ярких и пёстрых перьев. Но сейчас вот на этом столе не видно было ни длинного чёрного пера, кончик стержня которого наверное всегда был в чернилах, ни саму чернильницу, которая всегда была испачкана ими же, ни кучу листов бумаги ни на столе, ни в том числе скомканых в дальнем углу  комнаты. Пак хотел оставить на память несколько этих мятых «мук художника», но не успел. Их уже давно успели прибрать и  выкинуть, ведь никто даже представить себе не мог, какую ценность станут иметь черновые листы для такой важной особы, как Пак Чимин. Единственным листом для Чимина оставался тот, который одиноко лежал перед ним, храня в себе какую-то информацию, написанную Чонгуком. Пак осторожно взял лист своими стройными и холодными пальцами, осторожно и слабо держа его, боясь хоть как-то помять его или привести в негодность, после чего начал внимательно изучать адресованное для него послание:  «Многоуважаемый Чимин-хён. Не знаю писали ли вам когда-нибудь писем или нет, это не суть важно. Пожалуйста соизвольте уделить немного времени моему изречению. За это буду вам очень почтителен. Насколько вы могли заметить наши взаимоотношения заметно изменились. Для примера вспомните нашу первую встречу в английских садах. Тогда вы были особо восхитительны Чимин-хён… Тогда мне показалось, что вы человек, совершенный во всём. Начиная от красоты вашего тела, которое по сути очень изящно, начиная от ваших соразмерных упругих бёдер, заканчивая красотой ваших умелых и стройных, но при этом крепких рук, талии, которая сама по себе кажется несоответственной, но очень изящной и ваш чёрный пояс на штанах, который с вами всегда прекрасно подчёркивает данную часть вашего тела. А ваше лицо… Оно прекраснее чем у множества барышень, не говоря уже о кавалерах. Ваши брови черны, как самая тёмная ночь, ваши глаза настолько глубоки и серьёзны, ваш взгляд бывает очень холоднокровным, что меня берет дрожь и я просто цепенею, смотря в них и читая глубокие мысли, которые протекают там, как множество потоков воды. Ваш нос выглядит очень аккуратно и симметрично, а губы такие пухлые и красивые, что я просто теряю дар речи, смотря на то, как они вся если приоткрываются из раза в раз, чтобы вымолвить слово… Но простите Чимин-хён я немного увлекся, в голове моей всё снова и снова всплывает ваш образ, я не могу его забыть, не могу забыть вас. Вы настолько хороши, что сразу при виде вас моё сердце бьётся быстрее, кажется что мне не хватает кислорода, я теряю контроль над собственным организмом и вот-вот я потеряю сознание от этакого великолепия, имя которому Пак Чимин… Да… Я… Люблю вас. Знаю это выглядит как бред и вы могли подумать, что я заболел какой-нибудь горячкой, но нет. Я взрослый, нормальный, здравомыслящий человек. В перспективе у меня много планов на  жизнь и я хочу, очень страстно хочу, чтобы некоторые из них могли стать явью. Но увы, не всему суждено сбыться… главной моей озабоченностью на данный момент является работа. В вашем городе мне очень трудно найти дело по рукам и по душе, а на скудное жалованье, которое я получаю на данный момент, едва можно хоть как-то прокормиться. Но дело не только в этом. Недавно я получил известие о том, что моя мать больна. Её придётся вести к лучшему лекарю, который живёт далеко за пределами этой страны, правда за это придётся заплатить немалую долю моих сбережений за всю жизнь, но всё же меня терзают сомнения, что эта сумма окажется недостаточной. Смутное время настигло меня. Надеюсь вы всё понимаете и не будете держать на меня злость из-за этого. Но знайте, что мне неимоверно хотелось стать тем, кто заслуживает вашего сердца. Признаю, что мне всегда хотелось подойти к вам ближе как никогда раньше, обвить руки вокруг вашей прекрасной талии, немного усилить хватку, чтобы ещё больше прочувствовать ваше великолепное тело и весь жар страсти, который бы мог исходить от него. Вы бы нагло и дерзко схватили мою голову и притянув её к своей ещё ближе, сблизили своё лицо с моим, искушая меня ещё больше чем до этого. После, вы, играя с прядками моих тёмных, как самая бездонная синева неба волос, прикасаясь к ним своими натренированным кистями рук, которые уже не раз имели дело с музыкальными инструментами. Ваша рука начнёт опускаться и нежно проведёт по моей холодной щеке, а ваши губы ещё более приблизились к моим до тех пор, пока я не ощутил то горячее и властное прикосновение ваших нежных и упругих губ, которые беспардонно и соблазнительно сольются воедино с моими… Ох… Прошу прощения за мой извращённый ум Чимин-хён… Я занимаюсь творчеством, в особенности писательством. Вы моя муза, моё вдохновение, которое словно вдохнуло в мои тексты страсть и поток моих горячих мыслей льётся бесконечно, заполняя голову всё новыми и новыми идеями для написания очередного рассказа. Я большой поклонник вашего творчества. Всё, абсолютно всё, к чему прибегла ваша рука, ваша мысль… вы потрясающий человек! У вас богат духовный мир, с вами интересно проводить время за чашечкой чая в свободное время, наслаждаясь очередным вашим рассказом, которые вы с большой охотой можете рассказывать до окончания дня. Я могу ещё долго писать об ваших достоинствах, их у вас в избытке… Извините меня за мой срочный отъезд, у меня на это есть много веских причин. Возможно это мои последние слова… Но знайте, что я люблю вас и только вас, и никто не сможет затмить мою пламенную к вам любовь… Пожалуйста, Чимин-хён пишите мне письма, чтобы моё сердце не так сильно тосковало и ныло, от этого моё самочувствие улучшится. Очень надеюсь на то, что я вам не безразличен и с нетерпением жду вашего ответа.»                                     С любовью, Чон Чонгук. Как только Пак прочитал это, его чувства поистине возросли, словно вырвались из сердца, а вместе с чувствами он проронил одинокую хрустальную слезу, которая осторожно скатывалась по его теперь горячей и багряной щеке, после чего падала в неизвестность. Сердце начинало словно ужасно сдавливать, как будто грудная клетка уменьшалась с невиданной быстротой и в неё поступало всё меньше воздуха. Грудь его будто стала немощна, воздух почти не поступал в лёгкие, Чимину казалось, что это конец. С проблемами своего сердца увы он не мог разобраться, возможно оно было слишком деликатно, ранимо и чувствительно, поэтому никак не поддавалось лечению медицины. Невольно и без того ослабленные пальцы его удручённым состоянием  начинали разжиматься, и вскоре листок бумаги плавно опустился на пол. Пак почувствовал невыносимый недуг, слабость, которая стремительно расходилась по всему его организму. Казалось ноги уже не держали, стоять прямо было уже абсолютно невозможно и Чимин пал… На холодном полу он не чувствовал ничего, абсолютно, даже тепло своего тела, которое словно начинало слабеть. Последний раз он с большим усилием поднял письмо и посмотрел на него снова, добродушно улыбнувшись. -Я люблю тебя, Чонгук… Но увы мы никогда не будем вместе…- шёпотом проговорил Чимин и спокойно прикрыл свои глаза, полностью отдавая свою жизнь тихой и неожиданной смерти…