***
Машину мы оставили у дома Линкольна, решив пройтись до Алиби пешком. Моросивший весь день дождь к вечеру не перестал и сейчас покалывал лицо холодными иголочками. Крохотные капельки оседали на шарф, которым я прикрыла лицо вместо маски, и путались в шерстяных ворсинках. – Не замерзла, детка? Почти пришли. Вот тот красный дом! – Линк указал на обшарпанное здание в конце квартала, которое и правда не могло быть ничем другим, кроме как видавшим виды баром. – Это вроде Микки и Йен у входа... Помнишь, я тебе рассказывал? – мы не сговариваясь ускорили шаг. - Эй, Микки! Линк и вправду рассказывал о женатых парнях, с которыми познакомился в баре. Имен он вроде тогда не назвал, упомянул только, что в прошлом знал непутевых отцов обоих. Ещё тогда царапнуло узнаванием: геи, сидели в тюрьме. Но я Линка не расспрашивала, а потом как-то забылось. Сейчас я вглядывалась в размытые моросью сумерки, пытаясь рассмотреть выбивающиеся из-под шапки рыжие пряди. – Чо как, мужик? – невысокого роста брюнет первым протянул руку Линку, дернув плечом, чтоб освободить ладонь из длинного рукава. Мне показалось, что у него вытатуированы перстни на пальцах, но присмотревшись, я увидела буквы. – Здоров, Микки! – Привет, Йен! – его невозможно было не узнать даже в шапке и скрывающей пол-лица маске. Надо было бы придумать какую-то шутку о том, что ему не стоит грабить банк. – Таня? – Йен округлил глаза поверх нацепленной накось маски. – Это вот Таня моя, – представил меня Линк, произнося моё имя одновременно с Йеном. – О, вау! – Йен стянул маску на подбородок, и я ждала, что он вот-вот улыбнется, но нет. Эта неожиданная встреча была неловкой, подстать началу нашего знакомства. Несколько секунд мы с Йеном растерянно смотрели друг на друга. А затем, одновременно решив обняться, неловко столкнулись, ещё больше смутившись. – Ебать меня в хуй! Утопленник! Твоя женщина обнимает моего мужа!***
Сумасбродная мысль рассказать сотрудникам, особенно самым что ни на есть снобам среди них, что на выходных я выпивала с тремя бывшими заключенными в затрапезном баре в трущобном районе, приправляла настроение озорством. Но у нас с коллегами было не принято обсуждать личное или приходить на мероприятия с супругами и партнерами. Обещанный ирландский музыкант, к нашему приходу уже начавший свое выступление, и сидевший на стуле в дальнем углу зала, сразу мне приглянулся. Он пел под гитару старую песню Кристи Мура, о солдате, прокравшемся в дом юной девушки ночью, когда лишь дьявол мог услышать их двоих . There we lay till the break of the day And divil the one did hear us There we lay till the break of the day And divil the one did hear us She arose and put on her clothes Saying "Darling, you must leave me." With your too-ry-ah Fol-de-diddle-dah Me Day-re fol-de-diddle Dai-rie oh. – Нравится? – спросил Линк, увидев, как я пританцовываю. Как Линк и говорил, пытаясь подготовить меня к худшему, Алиби оказался тем ещё шалманом. Пол наверняка не мылся со дня открытия, запах старой пыли и кислого пива навечно въелся в требующие ремонта стены. Но было в Алиби что-то подкупающее. Барменша, представившаяся Ви, приветливо встретила нас широкой улыбкой, сходу спрашивая, что нам налить. Её муж Кевин был так рад видеть Линкольна, что вышел из-за стойки специально, чтобы с ним обняться. – Как вам Киллан? Клевый, скажите? – спросил он, указывая на музыканта. – Садитесь, где хотите! – хотя и казалось, что в тесном помещении много народа, свободных столиков было достаточно. – Есть шанс, что вы держите смородиновый ликер, чтобы добавить в Гиннесс? – спросила я, пока Ви наливала заказанное пиво и шоты виски. – Нет! – она звонко рассмеялась, от чего я почувствовала себя немножко снобкой, подстать моим коллегам. – Конечно! – выпалил Кевин и, отвечая на недоуменный взгляд жены, добавил: – Я точно помню, что в подсобке был. Пойду поищу.***
– Так вы знакомы в натуре? – Линк словно стрелкой указывал пальцем то на меня, то на Йена. Мы вчетвером уселись за столик у стены, окруженный потрепанными диванчиками. Микки и Йен гостеприимно позволили нам с Линком сесть лицом к импровизированной сцене. – Ещё с тех пор, как Йен работал парамедиком, – ответила я, стараясь показать равнодушным тоном, что речь идет всего лишь о рабочем знакомстве. Йен запустил растопыренные пальцы в волосы. Они были значительно короче, чем в нашу последнюю встречу, но зато заметно курчавились. – А на свадьбе че не была? – задиристый тон Микки заставил меня растеряться на пару секунд. Из того, что когда-то давно рассказал мне Йен, я представляла себе Микки этаким попавшим в капкан зверьком, и я помнила, что он изрядно поранил Йена, когда тот пытался его из этого капкана освободить. – Так болела. – Это когда ты в больничке была шо ли? – удивительное дело, но Линк, сам попадавший в больницы много раз, крепко перетрухнул тогда из-за меня. – Ага. - я положила руку Линку на плечо. Он, взяв мою ладонь, потянул на себя так, чтоб я обняла его за шею. Даже сидя Линк был выше меня, и обнимать его было неудобно, но это же была сущая ерунда. – А сейчас как? – я только кивнула на вопрос Йена, мол, всё в порядке. – А! Я понял! – Микки вскинул брови, словно сам удивился своему открытию. Потянув руку поверх стола, ткнул на меня коротким пальцем. – Ты та тетка с работы с подарочным чеком! – резко повернувшись к мужу, Йен уставился на него, плотно сжав губы, и обозначив морщинку в уголке рта. – Только ты не говорил, что она русская, Галлагер. – О, пожалуйста, давайте обойдемся без шуток про русских и молотки! – Могу сбацать шутку про русских и... – начал Микки, глядя мне прямо в глаза, но бросив взгляд на Линка, продолжать не стал. – Да не, ну, блядь... - и торопливо отхлебнул пива. – Шо-то я не понял... – даже не глядя на Линка, я буквально слышала, как он нахмурился, и накрыла ладонью его сжавшуюся в кулак руку. – Йен боялся, что я могу ему молотком настучать, потому что я русская. Так себе шутка вышла. – Бля, Галлагер! – Микки заерзал на скрипучем диванчике. – Да подбери ты грабли свои! Раскидал их по всему бару... – Ты фальшивая русская! – сказал Йен, будто не слыша слов мужа, и натянуто улыбаясь. – Не пьешь водку... Не любишь... эту... как её? – Гречку. – Точно! – Ты что, про молоток рассказал? – Микки скривился, будто у него пиво скисло, и толкнул Йена в плечо. – Про Светлану? Нахуя? – и невесело усмехнувшись Линку, добавил: – Это жена моя бывшая. Ты себе не представляешь, мужик, вообще ебанутая русская шлюха была! – взгляд его синих глаз быстро заметался от Линка ко мне и обратно. – Не, ну я не того... – Прости, Танс! – спохватившись выпалил Йен. Киллан, закатав рукава застегнутой под горло клетчатой рубашки, обнажил сплошь покрытые татуировками руки и заиграл веселую джигу, вовсе неподходящую этому моменту. Хорошее настроение, что окутывало с начала вечера, стремительно улетучивалось. – Я не русская, если что, – мне показалось, что лучше всего разрядить обстановку, сделав вид, что всё это ко мне отношения не имеет. - Украинка. – Типа как мамка моя... – сведя брови к переносице, Микки уставился на исцарапанную столешницу, словно силясь пересчитать все щербинки на ней. Линк упоминал, что Микки из бандитской семьи польского происхождения. Но с другой стороны, он часто просил меня нажарить пирожков, называя их на манер польских пельменей «пироги», с ударением на последний слог. – Ты знаешь, откуда она точно? Я зацепилась за сказанное Микки, как за спасательный круг, который мог бы помочь нам найти общий язык. Но сам Микки думал иначе. – Не... Нахер оно мне? – Детка, а где твоё пиво? – с Линком было не угадать, то ли он и вправду только заметил, что на столе не хватает стакана Гиннесса, то ли намеренно решил сменить тему, но в любом случае это было как нельзя кстати. – Не знаю... – я пожала плечами. – Попросила Кевина добавить ликер, и с концами. – Чо это вообще за поебень, в пиво сладкий ликер добавлять? – Микки татуированными пальцами вцепился в стакан, придвинув к себе поближе, будто боялся, как бы и ему ликера в пиво не плеснули. – Очень вкусно, между прочим! Сможешь попробовать у меня. Ну, если захочешь... – Нет уж! Обойдусь! – Эй, Вероника! – крикнул Линк барменше, которая сейчас работала за стойкой одна. – Где Кев? – Ви лишь покачала головой, от чего её огромные серьги затряслись так, что я почти слышала их звон. И тут как по заказу в открывшуюся дверь влетел Кевин с полупрозрачным пластиковым пакетом, в котором явно угадывалась бутылка. – Только не говорите мне, что Кев специально ходил куда-то за этим ликером? Восприняв мою просьбу буквально, мне действительно никто ничего не сказал и, как сговорившись, каждый уткнулся в свой стакан. Через минуту Кевин сам принес мой Гиннесс к столику, извинившись, что долго искал в подсобке ликер, и мы дружно сделали вид, что не видели, как он входил. – Линк, мы просто обязаны оставить огромные такие чаевые! – мне было совестно, что Кевин бегал под дождем в какую-то лавку, чтобы купить злополучный ликер, который я попросила. – И ходить в этот бар, пока я не прикончу ту бутылку! В ответ Линк, обняв меня за плечи, звонко чмокнул в щеку. Музыкант тем временем завел песню о муже-выпивохе, что возвращаясь домой ежедневно из паба, то и дело находил дома чужие ботинки или трубку, а жена лишь называла его старым дураком . And as I went home on Wednesday night as drunk as drunk could be I saw a pipe up on the chair where my old pipe should be Well, I called me wife and I said to her: Will you kindly tell to me Who owns that pipe up on the chair where my old pipe should be Ah, you're drunk, You're drunk you silly old fool, Still you can not see That's a lovely tin whistle that me mother sent to me Well, it's many a day I've travelled a hundred miles or more But tobacco in a tin whistle sure I never saw before – Полную версию давай! – выкрикнула я музыканту. – Кто-то выучил домашнее задание, а? – ответил Киллан, сдвинув на затылок клетчатую твидовую кепку, чтобы почесать лоб. – Но нет, леди! Это приличное заведение! – и продолжил ровно с того места, где прервал песню. Муж-выпивоха как раз обнаружил чужую голову на подушке. And as I went home on Friday night as drunk as drunk could be I saw a head upon the bed where my old head should be Well, I called me wife and I said to her: Will you kindly tell to me Who owns that head upon the bed where my old head should be Ah, you're drunk, You're drunk you silly old fool, Still you can not see That's a baby boy that me mother sent to me Well, it's many a day I've travelled a hundred miles or more But a baby boy with his whiskers on sure I never saw before – А какая там полная версия? – Йен, сидевший вполоборота к импровизированной сцене, повернулся ко мне. Линк и Микки на песню внимания не обращали, заговорив о чем-то своем. Для меня было загадкой, как они слышали друг друга несмотря на музыку и шум. Я улавливала лишь обрывки фраз, да повторяющиеся «Панама» и «Мексика». – Хм... В выходные дело дойдет до сисек и до... штук! – Чертовы ирландцы! – Что, сиськи расстроили? – А? Нет! Это просто ни фига не смешно, когда кто-то приходит домой на бровях каждый день. А у них выходит весело... – Ну, ирландцы — нация с непростой историей. Если б они не умели с юмором относиться к тяжелым вещам или не видели бы красоту в трагедии, они бы не выжили. Твои предки бы не выжили, – по тому, как Йен закатил глаза, я поняла, что перегнула палку. – Загрузила, да? – к чести Йена надо сказать, что он даже не кивнул. – Послушай как-нибудь их «Christmas Fairytale», это самая грустная праздничная песня на свете. – Ладно, – проговорил Йен в стакан с пивом. – Или вот... «Ordinary Man»! – снова выкрикнула я Киллану. – Не сегодня, леди! – Если не сегодня, то когда?! - я обвела широким жестом посетителей. – Леди права, – уловив мою мысль, музыкант запел об обычном работяге, которого после двадцати лет вышвырнули с фабрики, лишив заработка и гордости . I'm an ordinary man, nothing special nothing grand I've had to work for everything I own I never asked for a lot, I was happy with what I got Enough to keep my family and my home They say that times are hard and they've handed me my cards They say there's not the work to go around But when the whistle blows, the gates will finally close Tonight they're going to shut this factory down Then they'll tear it down And now my cheque is spent, I can't afford the rent There's one law for the rich, one law for the poor Every day I've tried to salvage some of my pride To find some work so's I might pay my way Oh but everywhere I go, the answer's always no No work for anyone here today, no work today No work today Постепенно разговоры смолками, посетители слушали песню в тишине. Здесь в Саут Сайде наверняка и раньше каждый второй мог узнать себя в словах этой песни, где герой теряет остатки самоуважения, не зная, как прокормить семью. А теперь, после пандемии, уж нечего было говорить. Киллан хоть и не был Кристи Муром, но пел проникновенно, и похоже никто в Алиби не остался равнодушным. Я готова была поспорить, что видела, как грузный дядька в засаленной кепке и майке не по погоде, сидевший у левого торца барной стойки, потирает сжатым кулаком глаза. Но стоило музыканту сыграть последний аккорд, Кевин из-за стойки выкрикнул: – Веселое давай! Хватит тоску наводить! Киллан недаром был ирландцем, и с присущим его нации чувством юмора он заиграл песню о сбежавшем из дома парнишке, нашедшем приют у нью-йоркских проституток . When I left my home and my family I was no more than a boy In the company of strangers In the quiet of the railway station Running scared Laying low, seeking out the poorer quarters Where the ragged people go Looking for the places only they would know Asking only workman's wages I come looking for a job But I get no offers Just a come-on from the whores on Seventh Avenue I do declare, there were times when I was so lonesome I took some comfort there – Забавно, что ирландец играет песню, написанную двумя евреями, а? Я и сама не знала, зачем сказала это, словно гранату швырнула. Я ведь помнила, что Линк говорил, что родня Микки сплошь расисты да нацисты. – Да ладно?! – только и ответил Линк. То ли от выпитого, то ли увлеченный разговором, но он не просек, что сказанное мной может плохо обернуться. Микки же стрельнув на меня своими синющими глазами, буркнул: – Да пиздато ведь лабает! – и, потерев пальцами переносицу, уставился на Линка, желая продолжить прерванный разговор. Несмотря на грустные слова песни, музыкант взял быстрый темп и пел задорно. Некоторые посетители уже повставали с мест. – А чего мы не танцуем? – Йен хоть и не выпил много, но успел захмелеть. Обычно бледный, порозовел щеками. А может он был не так уж и пьян и пытался предотвратить возможный взрыв от моего провокационного вопроса. – Это слишко по-гейски! – отмахнулся Микки. – Да ладно, Мик! Чего киснуть, как старпёры? – обхватив мужа за шею, Йен привлек его к себе. – Рыжуля, отстань! – Микки вывернулся из захвата, отпихнув Йена. – Терпеть нахер не могу, когда ты танцуешь вообще! – Мик? – Йен всосал в рот нижнюю губу. Если Линка в начале нашего знакомства я про себя называла ежом, то Микки весь вечер надувался как иглобрюхая рыба. Я чувствовала себя не в своей тарелке, наблюдая, как они с Йеном цапались, и почему-то меня покалывало неуместное чувство вины. Повернувшись к Линку, я заглянула ему в лицо, ища поддержки, а он смотрел на меня, нахмурившись и обозначив глубокие морщины на лбу. Он не был силен в таких замесах, и казалось ещё чуть-чуть, и он просто напросто надает по шее им обоим. – Йен, а со мной потанцуешь? Йен смерил меня взглядом, и едва заметно улыбнувшись куда-то в сторону, согласился: –О’кей... О’кей! Встав из-за стола, я, наклонившись, поцеловала Линка в макушку, и он приобняв за талию, легонько погладил меня по спине.***
Танцевать я не умела. Да и Линк тоже. Обычно мы просто покачивались под музыку, обнявшись. А вот Йен танцевать умел. Казалось, он моментально подхватил ритм музыки, а его сердце забилось в такт «Lie-la-lie Lie-la-lie-lie-lie-lie-lie», что увлеченно пел музыкант. Он двигался всем собой так, словно танцевала каждая его клеточка. Растворилось напряжение, ещё минуту назад давившее внутри. Хотелось подпевать в голос и широко улыбаться. Йен подмигнул мне, когда музыкант вместо «Нью-Йорк» пропел «Чикаго». Танцуя с Йеном, я больше не казалась самой себе неуклюжей. Он окружал, обволакивал меня в танце, будто обнимал крепко, хотя едва ли ко мне прикоснулся. Окончив песню, Киллан сделал передых, отхлебнув пива. У Йена была отличная выдержка, а я запыхалась. Наклонившись, уперлась ладонями в колени, пытаясь отдышаться. В начале вечера я порадовалась, что надела теплый свитер - в Алиби гуляли сквозняки. Но сейчас мне было жарко, и я чувствовала, как в ложбинке между грудей стекает струйка пота. – А сейчас что-нибудь медленное, – музыкант наклонился, чтобы поставить стакан на пол, и начал перебирать струны, наигрывая песню о дождливом вечере в Сохо . Хотя она и считалась романтичной, но в лучших ирландских традициях была пропитана тоскливой грустью. – Надо передохнуть, – выпрямившись, я на всё ещё чуть дрожащих ногах сделала неуверенный шаг к столику. – Эй! – Йен ухватил меня за запястье, удерживая. – Давай ещё! Вложив ладонь в ладонь Йена, я чувствовала рубец его старого шрама. Его рука, обхватившая меня за широкую талию, лежала чуть выше моей поясницы приятной тяжестью. И я позволила себе чуть ближе прильнуть к нему. Как только я оказалась к Йену совсем близко, ноздри защекотал сухой сладкий запах, напоминающий карамель. Он был едва уловим, но ни пот, ни пиво, ни курево не могли перебить его. Не уверена, что Йену часто доводилось танцевать в паре, но он вел плавно с уверенностью умелого танцора, заставляя следовать за ним, подхватывая его движения. – Я не сразу врубился, что Линк - это Панама, – я чувствовала фантомное прикосновение его губ к уху. – Прикинь! Однажды, когда мы с Йеном после совпавших ночным смен по обыкновению завтракали в кафе в торговом центре напротив больницы, он, разоткровенничавшись, поведал мне, как почти уехал с Микки в Мексику. В ответ я рассказала, как мечтала уехать к Линку в Панаму. Разница была лишь в том, что Линк меня в Панаму не звал. Только упомянул в прощальном разговоре. Остальное я придумала сама. Но хотя решение Линка долго причиняло мне боль, я знала, позови он меня тогда, и какая-то часть меня всё же засомневалась бы, и я испугалась бы ехать в страну третьего мира, не захотела бы потерять так тяжело заработанную карьеру. Так что я как никто могла понять Йена. I've been loving you a long time Down all the years, down all the days And I've cried for all your troubles Smiled at your funny little ways We watched our friends grow up together And we saw them as they fell Some of them fell into Heaven Some of them fell into Hell В том, что под эту песню о первой юношеской любви Йен танцует не с Микки, а со мной, была какая-то недобрая ирония. Написавший её Шейн Макгоуэн, с присущим ему злым юмором, наверняка бы рассмеялся, увидев это. Sometimes I'd wake up in the morning The ginger lady by my bed Covered in a cloak of silence I'd hear you talking in my head – Ебать меня в хуй! Утопленник! Твоя женщина танцует с моим мужем! Возглас Микки прозвучал над самым ухом, заставив вздрогнуть, словно меня застукали за чем-то постыдным. Обернувшись, я увидела, что Линк и Микки стоят в шаге от нас. – Щас мы поменяем, – проговорил Линк, поводя ладонью по бритой голове ото лба к затылку, и обратно. – Давай-ка, сынок, отпускай Таню! Запоздало я подумала, что нужно было в шутку предложить Линку потанцевать с Микки. Но сейчас он покачивал меня, словно баюкая, пока мы топтались на месте, изображая наш нескладный танец. Положив руку на мой затылок, Линк прижимал мою голову к своему плечу. Его свитер покалывал щеку. Круговыми движениями ладоней я поглаживала его спину в такт музыке. Краем глаза я видела, как Микки двинулся к столику, но Йен загородил ему дорогу и, обхватив за плечи, буквально повис на нем, не оставляя выбора. Йен обнимал мужа в танце, сцепив руки в замок, прижимаясь щекой к его виску. Подняв на меня взгляд, и до того, как я успела прикрыть глаза, уткнувшись лицом Линку в ключицу, Йен улыбнулся мне той широкой солнечной улыбкой, которая всё ещё могла заставить отяжелевшую с годами бабочку зашевелить крылышками под солнечным сплетением.***
– Ли-инк, тебе не нужно в комитет по делам переработанного пива? – поход в туалет в Алиби мог стать отдельным адреналиновым приключением. За годы работы в больнице я видела множество женщин, подвергшихся нападению в туалетах баров в разы лучше этого. – Чо? – Микки в недоумении выгнул бровь. – Это, блядь, где? – Это туалет, Мик, – Йен хохотнул. – Туалет. – А хули выебываться? Нормально, что ли нельзя сказать. Это там, – обернувшись к залу, Микки махнул рукой на дальний левый угол. – Иди спокойно. Никто за тобой не пойдет. Все видели, с кем ты пришла, – он дернул подбородком в сторону Линка. – Вряд ли кто-то здесь жить устал. – Я бы не хотела проверять на себе твою правоту, – я не стала озвучивать крутящееся в голове выражение про тезис и эксперимент. – Да, детка, пошли! – Линк с готовность вскочил с места, хотя у него и заняло с минуту сообразить, о чем я толкую. В туалет нам Кевин пройти не дал, протестующе замахав на нас руками, когда мы поравнялись с барной стойкой. – Не ходите туда! Фу ты, чёрт! Просто, не надо! Я вам сейчас открою! Нет, Ви откроет! – в один прыжок оказавшись возле жены, наливавшей пиво, он забрал у нее стакан. – Ви, открой девушке Линка туалет в качалке. Сняв с крючка над кассой ключи, Ви протянула мне связку, указывая на дверь за стойкой. Но наткнувшись на мой растерянный взгляд, сама отперла дверь. – Пошли! Линк с нами не пошел, сказав, что подождет меня на том самом месте, где остался стоять, переминаясь с ноги на ногу. – У тебя вкусный парфюм, – сказала Ви, пока мы лавировали между пивными бочками, которыми вместо тренажеров была заставлена так называемая качалка Кевина. – Что это? Ответ на подобный вопрос был у меня заготовлен ещё в тех пор, когда я жила в почти таком же плохом как этот районе. – Есть один парень на Брайтон-Бич. Настоящий гений. Может нахимичить всё что угодно. Этот вот пахнет как настоящий Том Форд. Не отличить. Обычно люди всеми силами стараются выдать подделку за оригинал, я, пожалуй, единственная, кто делал наоборот. – Брайтон-Бич? У вас, русских, всё схвачено! – в тоне Ви мне послышалось что-то колкое. Мне уже казалось, что русских здесь недолюбливали. Но, как и с Микки, я решила сделать вид, что меня это никак не касается. – Я не русская. Украинка. – Как Микки? – Нет, видимо, как-то иначе. – Понимаю! – Ви сделала широкий жест в воздухе. Я заметила, что и за стойкой она, что называется, эмоционально говорила руками. – Церковь моей мамы помогает беженцам из Африки. У мамы слабость к тем, кто приехал из тех же мест, что и её предки. Но они совсем не такие как мы...***
– Твоё пальто! - Йен поднимал с грязного пола наши вещи, непонятно как оказавшиеся сваленными кучей под столом, и, отряхнув, клал на диванчик, откуда они снова норовили соскользнуть. – Блин! Я думал, что потерял его сто лет назад! – Йен выудил из кучи шарф, и тут же намотал его на шею. – В рукаве куртки он что ли был? Годами о нем не вспоминал. Глупо улыбаясь, я молча отмечала про себя, что мой шерстяной шарф в крупную зеленую клетку удивительно подходил к толстовке Йена, некогда бывшей цвета бутылочного стекла, а теперь за годы верной службы ставшей цвета запылившегося бутылочного стекла. И я совсем не возражала, чтоб Йен оставил шарф себе. – А чего он так колется? – Йен поежился. Он ощупал ткань и, обнаружив бирку у каймы, стал внимательно её рассматривать. – Блин, это не мой! Мой дешевый был, синтетический, а этот фирменный из шерсти, - и, перехватив мой взгляд, спросил. – Твой? – Ага! – А чего ж ты молчишь тогда? Я бы сейчас его увел. – Не сообразила, – я растянула губы шире, выдавая свою улыбку за пьяную. – Что-то я в драбадан вообще.***
– Микки, ты знаешь, что значит «еврейская мама»? Микки, достав из кармана куртки сигаретную пачку, собирался закурить, но пачка оказалась пуста. Раздраженно скомкав её, он собирался швырнуть её на асфальт, но зыркнув на меня, запихал её, смятую, обратно в карман куртки. – В душе не ебу! – Это такая, знаешь, гиперзаботливая мама... – Всё равно ни хера не понимаю, что это значит! Моя мама не была заботливой ни разу! Ну, может разок и была... Да ну, блядь... Я положила руку Микки на предплечье, легонько сжав. – Микки, мне жаль! Мне, правда, чертовски жаль... – к моему удивлению, он не сбросил мою руку, только смотрел исподлобья, нахмурившись. – Но возвращаясь к теме еврейской мамы... Представь себе, что я еврейская мама Йена, и если ты его обидишь... – И че?! – Микки резко отдернул руку. – Че ты, блядь, сделаешь?! – Прокляну тебя страшным еврейским проклятьем. И всё, что ты будешь есть, будет иметь вкус женских месячных. – ШТА?! – выкрикнул Микки, и скривился в отвращении. – Ща блевану! – он высунул язык, и зачем-то провел по нему раскрытой ладонью. – Буэ! Ну ты и сказанула! Блядь! – он глубоко выдохнул. – Харэ, а если наоборот? Вот если ты его обидишь, а? – Тут и ежу понятно, что если кто-то обидит Йена, ты его убьешь! – Микки поджал губы, опустив уголки вниз, и кивнул, склонив голову на бок. – Но если что, я пойду с тобой закапывать труп. Только произнеся последнее слово, я поняла, что изрядно погорячилась. Для Микки это вовсе не фигура речи, и однажды ночью он вполне мог позвонить, чтоб я ехала куда-нибудь в лес, захватив лопату и перчатки. – Кого закапываем? – Линк вывалился из бара на улицу, и теплый воздух, вырвавшийся из дверей, клубился вокруг него облачками пара. – Ну, если Йена кто-нибудь обидит... – Уже что ли ехать? - сгребая меня в объятья, Линк нахлобучил мне на голову капюшон. – Дождь же идет... – Нет, вообще... – я откинула закрывший мне глаза капюшон чуть назад. – А! Так не вопрос! – Сига есть? – Линк полез за пачкой в карман джинс. – А Галлагер там где? – Ссыт. – Он ещё в Кабинете по делам переработанного пива, – мы с Линком произнесли наши фразы одновременно, заставив Микки хмыкнуть. – Да скорей бы он, блядь! А то так щас до преднамеренного добазаримся!