Думаю, ты даже не замечаешь,
Что тебя замечает весь мир.
— Хосок-а, тебе кто-то написал! Хосок, до этого полностью увлеченный своим макияжем, мгновенно роняет кисточку и летит в гостиную, чтобы прочитать новое сообщение. Он правда пытался делать вид, что совсем не взволнован, но это его первое свидание — настоящее свидание впервые за двадцать лет, — и он просто не может усидеть на месте от нетерпения. Он почти смахивает смартфон с блокировки. Минхёк-сонбэ [11:26 AM] Жду тебя внизу, пупсик — Это тот парень, с которым ты сегодня идешь в кино? — Хосок прижимает телефон к груди и видит, как Юнги, его лучший друг и сосед, выходит из кухни и облокачивается на дверной косяк. Он выглядит крайне уютно со взъерошенными волосами и в пижамных штанах; коробка ананасовых пирожных в его руках вызывает у младшего слюни. Хосок смущенно улыбается. — Мы идем в караоке. Он уже у нашего дома, — младший торопливо закидывает свои вещи в шоппер и надевает блестящие серёжки-бабочки, которые любезно одолжила ему сестра. Нанеся легкий слой тинта на губы, он снова смотрит на Юнги. — А ты что будешь делать, хён? Собираешься куда-нибудь? Старший кривит лицо. — Вот еще. Даже вторжение инопланетян не вытащит меня из дома в выходной, — он лениво плюхается на диван и ставит коробку на журнальный столик. — Я собираюсь весь день есть пирожные, смотреть документалки про рыбу-каплю и ничего не делать. Даже не уверен, кому из нас можно сильнее позавидовать. Хосок смеется над ним. Они живут вместе с его первого курса — получается, уже больше полутора лет, — но он по-прежнему не может привыкнуть к тому, насколько забавным является его лучший друг. Даже несмотря на то, что старший много учился и не любил выходить из дома, с ним всегда было очень весело. Студенческая жизнь была бы безумно скучной, если бы не Мин Юнги и их общее хобби в виде поедания ананасовых пирожных. Хосок хватает ключи с тумбочки. — Что ж, тогда отличного дня тебе, Ю-ю-хён! — прежде, чем выйти из их квартиры, он мельком смотрит на себя в зеркало. — Скажи… я нормально выгляжу? Не слишком нелепо? Юнги молча осматривает его пару секунд, после чего вскользь пожимает плечами. Он отводит взгляд. — Ты выглядишь замечательно, — бурчит Юнги, после чего щелкает разные кнопки на пульте. — Иди уже. Мой фильм сейчас начнется. Хосок широко улыбается, после чего закрывает за собой дверь и бежит вниз по лестнице к своему (он надеется) будущему бойфренду. У него получится! Так все и началось. Хосок мечтал о любви столько, сколько себя помнит: еще в раннем детстве, когда воспитательница в детском саду дала задание нарисовать, кем ребята хотят стать в будущем, Хосок изобразил себя, держащего за руку другого человечка, в окружении кучи разноцветных сердец. Я хочу быть любимым, — объяснял он, — хочу, чтобы кто-то смотрел на меня и думал, что я самый идеальный на свете!. Слова маленького улыбчивого мальчика тогда не восприняли всерьез, но он был твердо уверен — однажды его мечта сбудется. Он полюбит так сильно, как только сумеет, и будет не менее любимым в ответ. Но как-то у него с этим не складывалось. Возможно, все дело в том, что он почти всегда был чем-то занят: то бесконечные занятия в школе, то уроки танцев, то помощь семье с ремонтом или подготовка к поступлению в университет. У него почти не было свободного времени для того, чтобы в кого-то влюбиться, но он не придавал этому особого значения — был твердо уверен в том, что любовь сама постучится к нему в двери, когда настанет нужный момент. «Всему свое время» — любил цитировать Рэя Брэдбери его отец, а Хосок верил словам великого писателя. Вселенная посылает в нашу жизнь особенных людей именно тогда, когда они нужнее всего на свете, и, если Хосоку нужно немного подождать ради того, чтобы встретиться с любовью всей своей жизни, он готов терпеть столько, сколько потребуется. А пока он будет усердно работать над собой для того, чтобы стать самой идеальной версией себя. Хосок был невероятно счастлив, когда Ли Минхёк, его сонбэним с занятий по стрит-джазу, пригласил его на свидание. Он был красивым, высоким и крайне очаровательным — а еще имел потрясающий глубокий голос, из-за которого его звали выступать на все университетские мероприятия. Хосоку повезло услышать пение сонбэ совершенно случайно; однажды Юнги забыл свою папку с нотами и попросил Хосока занести их на репетицию мюзикла, в котором у Минхёка была главная роль. Он исполнил партию Доктора Джекилла настолько отточено и прекрасно, что Хосок был тронут до глубины души. Он даже чуть не забыл отдать Юнги его тетрадь — это была любовь с первого мелизма... А сейчас у него свидание. С тем самым Минхёком. Хосок не может перестать улыбаться. — Так, кто еще не пел? — перекрикивая музыку, спрашивает Минхёк, когда экран маленького телевизора награждает его заслуженной сотней очков. — Пупсик, может, попробуешь? Младший смущенно поднимает взгляд на своего сонбэ, после чего оглядывается на соседние диванчики. Он не придал особого значения тому, что вместе с ними в норэбан пошли еще и минхёковы друзья; возможно, так даже лучше. Более дешево и менее волнительно, что позволит им лучше узнать друг друга. Возможно, если Хосок понравится его друзьям, Минхёк захочет с ним встречаться. Это мой шанс, думает он, выбирая песню. Шанс понравиться Минхёк-сонбэниму, который может стать тем самым возлюбленным мечты. Хосок нажимает кнопку с цифрой «шесть» на широком пульте и крепче сжимает микрофон в руках. Когда начинают звучать аккорды его любимой Already One Year группы Brown Eyes, он набирает в легкие воздуха и с замиранием сердца смотрит на Минхёка. Как только Хосок начинает петь, все в комнате резко затихают. Хосок никогда не считал себя потрясающим певцом: он пел, когда чувствовал себя счастливым, или когда очередная заразительная композиция из Тик-Тока застревала у него на языке. Он пел для души и не вкладывал в технику особого смысла — для Хосока гораздо важнее было пронести музыку сквозь себя, прочувствовать эмоции и чувства каждой клеточкой своего тела, нежели поразить окружающих вокальными данными. Поэтому это нормально, что его голос слегка дрожит. И тем более нормально то, что он не всегда попадает в ноты. Но почему Минхёк-сонбэним смотрит на него так, будто ему… противно? — Стоп-стоп-стоп. Минхёк вскакивает с дивана и стремительными шагами подходит к Хосоку. Тот немного тушуется, испугавшись, что сделал что-то не так, и едва не теряет дар речи, когда сонбэ вырывает у него микрофон. — Пупсик, ну что же ты молчал, — приторно сладким голосом говорит Минхёк, ставя песню на паузу и глядя Хосоку в глаза. —Я бы не заставлял тебя идти в караоке с нами, если бы ты сразу сказал, что не умеешь петь. Хосок ошеломленно хлопает ресницами. Отчего-то он чувствует себя виноватым. — Но… я… я просто… — Ты же знаешь, что у тебя слишком звонкий голос, правда? — Минхёк улыбается и треплет его по волосам. — А еще он немного ломается, когда ты пытаешься петь через нос, и это звучит… некрасиво. Моим ушам становится больно. Позволь я допою эту песню и покажу тебе, как надо, хорошо? Сонбэ заново включает ту же композицию, и друзья воодушевленно подбадривают его с диванчиков. В его исполнении песня звучит гармонично и правильно. Хосок стоит там, полностью оцепеневший, желая провалиться сквозь землю от стыда. Осознание того факта, что у него некрасивый и слишком звонкий голос, не дает Хосоку расслабиться на протяжении нескольких дней после провального свидания. Теперь он постоянно только об этом и думает — и даже пытается постоянно контролировать свою речь, чтобы ненароком не вызвать у собеседников стыд или отвращение. Если бы кто-то сказал ему об этом раньше, возможно, он бы не мучал себя терзаниями по поводу того, чего ему не достает до идеала. Он бы начал работать над своим тембром, чтобы не раздражать других. Но теперь уже слишком поздно. Куда ему с таким мерзким голосом до Минхёк-сонбэнима… он больше никуда его не пригласит. И Хосоку от этого очень и очень грустно. Он лежит бревном на диване в гостиной и поедает ананасовые пирожные, смотря Ван Пис и придумывая, что же делать со своим ужасным голосом. Может, записаться на вокал? Сейчас у него проблемы с деньгами, и еще одна финансовая нагрузка будет ему просто не по плечу. Наверное, рациональнее всего будет просто почаще молчать — а еще регулировать громкость своего смеха, а то… — Да чтоб тебя! Хосок подпрыгивает на месте, когда слышит громкую ругань из комнаты своего соседа. Он, не думая, спешит к нему на помощь; открыв дверь, Хосок видит, как Юнги убитыми глазами таращится в экран своего компьютера, выглядя так, словно только что ударился головой о стол. — Что случилось, Ю-ю-хён? — взволнованно вскрикивает Хосок и тут же прислоняет ладонь к губам. Слишком звонко. Слишком звонко. — Ты, — он начинает говорить тише, — в порядке? — Я только что случайно удалил фоновый вокал, который три дня назад записывал с Кихёном для полуфинала фестиваля, — Юнги измученно стонет, бессмысленно водя курсором по экрану. Он почти не моргает. — Мне сдавать это дерьмо уже завтра. — Оу, — поджимает губы Хосок, сочувствуя. — Как же так получилось? Юнги проводит ладонями сквозь свои спутанные волосы, а потом зарывается в них лицом. Он качает головой. — Не знаю. Я тупой придурок. Теперь фестиваль в полном пролете. Хосок не понаслышке знает, как ответственно его лучший друг относится к университетским мероприятиям: Мин Юнги всегда был в числе лучших студентов звукорежиссерского факультета и постоянно участвовал в фестивалях — младший действительно был в восторге от той музыки, которая выходила из-под его пера. Всегда мелодичная, всегда структурированная и всегда потрясающая. Поэтому Хосок вполне может представить, что Юнги сейчас чувствует. Должен быть какой-то выход. — Может, я смогу как-нибудь помочь? — спрашивает Хосок, подходя ближе и присаживаясь на край его кровати. — Я вообще ничего в этом не понимаю, но готов сделать все, что потребуется. Хён, ты не можешь сойти с дистанции, когда был в шаге от победы. Я уверен, что можно что-то придумать. Юнги продолжительно глядит на Хосока, как будто усердно думая, после чего снова отворачивается к компьютеру. Он печатает что-то на клавиатуре. — Возможно, твой голос подойдет сюда даже лучше, чем кихёнов, — тихо бормочет Юнги, начиная стучать пальцем по мышке. — А если добавить на бэк-вокал немного скрипки… Хосок хмурит брови, не понимая, к чему он клонит — но потом, когда Юнги пододвигает к нему микрофон для записи, его будто пронзает зарядами тока. — Юнги-хён… ты хочешь… — Там совсем несложная партия, — Юнги протягивает Хосоку листы с нотами и написанной под ними лирикой, — даже в ноты можешь не всматриваться. Пой естественно. Как ты всегда это делаешь. Хосок чувствует, что его пальцы начинают дрожать, едва он бросает взгляд на написанные от руки партитуры. Перед глазами тут же расплывается, и он вновь оказывается там, в маленькой коробке норэбана, поющий от всей души и наблюдающий, как лица людей вокруг морщатся от неприязни. Он просто не вынесет такого лица Юнги. Не сможет больше никогда посмотреть ему в глаза. Хосок нервно сглатывает. — Но, — он испуганно глядит на Юнги, — у меня же слишком высокий голос… и неприятный… мерзкий. Разве я не испорчу твою песню, хён? Может, я просто сбегаю за Кихёном? Юнги сердито хмурит брови. — Чего? Мерзкий? Кто тебе такое сказал? Хосок опускает глаза в пол, начиная жутко нервничать, после чего замечает, что Юнги протягивает ему свои наушники. В его жесте читаются спокойствие и тепло — такие привычные, что Хосок невольно забывает о своей тревоге. — Мне кажется, иметь звонкий голос — это только плюс, — говорит Юнги, отводя взгляд. — Зато я всегда слышу, когда ты зовешь меня с кухни, или когда по телеку начинается твой любимый Ван Пис. Он совсем не мерзкий, Хосок-а. Не знаю, с чего ты так решил, — старший слегка затихает, потирая кончик носа, после чего добавляет: — твой голос правда может спасти мою песню. Хосок поражённо хлопает ресницами, будто не веря в то, что его только что похвалили. Да не кто-то там — сам Мин Юнги, невероятно талантливый музыкант, сказал, что его голос может помочь ему. Его, хосоков. В таком случае у него нет права отказаться. Хосок неуверенно надевает наушники и, когда Юнги дает ему сигнал приступать, начинает пропевать написанные слова. Сначала он пытается быть тише и техничнее, но, когда Юнги смотрит на него, он просто растворяется в пении. Его голос начинает звучать свободно, естественно — настолько живо и изящно, насколько только возможно. Хосок поет для Юнги, не боясь ошибиться или сделать что-то не так. И, к его удивлению, партия выходит вполне себе сносной. Юнги довольно улыбается, сохраняя запись, и протягивает Хосоку ладонь. — Что ж, полагаю, мы в финале. Хосок смущается, когда дает Юнги пять, но чувствует капитальное облегчение. Вау. Они в финале музыкального фестиваля. Хосок был не из тех людей, кто опускает руки после первого провала, поэтому он охотно согласился пойти на двойное свидание в бассейн вместе с Тэхёном, Чимином и их одногруппником Сонёлем, который, по словам сладкой парочки, уже давно положил на него глаз. Он был милым и жутко помешанным на спорте — по кампусу даже ходили сплетни, что он баловался анаболиками, чтобы в кратчайшие сроки нарастить груду мышц. Хосоку он не то, чтобы нравился, но его улыбка с ямочками и безумно красивое тело подкупили на то, чтобы познакомиться с ним поближе. В конце концов, он ничего не теряет. А раз тот в нем хоть каплю заинтересован, то вполне возможно, что Хосок даже многое приобретет. — Итак, предлагаю устроить соревнование! — громко заявляет Сонёль, как только они вчетвером входят в просторный крытый бассейн. — Будем плавать парами наперегонки: проигравшие угощают всех протеиновыми коктейлями после тренировки. По рукам? Хосок сконфуженно наблюдает за тем, как тот перекатывает мышцы на руках, и оглядывается на Тэхёна и Чимина. Он только что назвал их свидание… «тренировкой»? Чимин пожимает плечами. Хосоку это совсем не нравится. Единогласно (на самом деле, Сонёль просто поставил всех перед фактом) было решено, что можно плыть вольным стилем. Первыми в бассейн ныряют Тэхён и Чимин; они особо не стремятся друг друга обогнать, потому что пришли сюда веселиться, а не соперничать, и Хосок решает воспользоваться дарованным ими временем, чтобы пообщаться с Сонёлем поближе. Только вот тот, кажется, не думает ни о чем, кроме предстоящего заплыва. — Эм, — мычит Хосок, пытаясь привлечь к себе внимание, — а ты, кажется, очень любишь спорт. У тебя классное тело… ну, то есть, кубики, пресс… Мышцы. Много мышц. Сонёль поправляет на голове шапочку и самодовольно улыбается. — О да, я красавчик. Хочешь потрогать? — он снова сокращает мышцы прямо у Хосока под носом. Ему не остается ничего другого, кроме как слабо коснуться чужого бицепса. — О, вау. Ты очень подтянутый. — Да. Не то, что ты. Сонёль начинает громко смеяться, совершенно не думая о том, что сказал что-то обидное, и это заставляет Хосока застыть в движении. Он молча смотрит на то, как тот закатывается в истерике, и ожидает, когда тот соизволит хотя бы капельку пояснить за свои слова. — В… смысле? — Ну, я имею в виду, посмотри на себя, — Сонёль грубо хватает его за предплечье и тыкает в руку пальцем. — Ты же хиляк. Совсем, наверное, не качаешься. Хотя Тэ говорил, что ты танцор… похоже, сказывается неправильное питание. Сонёль перемещает свое внимание на живот Хосока: он щипает кожу над плавательными шортами, оттягивая ее, и заставляет того звонко взвизгнуть. — Ай! Что ты делаешь? — Измеряю массу жира в твоем организме, — Сонёль подносит разжатые пальцы к глазам, производя какие-то мысленные расчеты. — М-да, тебе не помешало бы сбросить пару килограммов. Начнем с отказа от сладкого и тридцати минут обруча в день. Потом мы добавим силовые тренировки, и… Хосоку кажется, что он что-то не понимает. Что он упустил что-то колоссально важное, что немедленно требует огласки. — Извини, но что ты имеешь в виду под «мы»? Сонёль пожимает плечами, после чего натягивает на глаза плавательные очки. — Ну, ты же хочешь со мной встречаться, да? Я хожу на свидания только со спортивными парнями. Ты милый, но для отношений со мной тебе придется немножко потрудиться. Да и вообще хиляки вряд ли кому-то понравятся. — Мы закончили! — сообщают приплывшие обратно Чимин и Тэхён, вылезая на бортик. — Победила дружба. Что насчет вас? — Не признаю никакой дружбы, — азартно улыбается Сонёль, — ведь в спорте всегда побеждает сильнейший. А сильнейший тут я — Ли Сонёль! С этими словами он рыбкой погружается под воду, плывя по дорожке с таким энтузиазмом, что даже не замечает, что Хосок и не думал прыгать в бассейн. Он смотрит парню вслед и не знает, как правильно реагировать. — Не обращай на него внимания, Хосоки-хён, — говорит ему в трубку Чимин через пару дней после этого. — Не знаю даже, что на него нашло… Они с Тэ ходят вместе в спортзал, и он говорил, что тот вполне адекватный парень. Видимо, он адекватен только наедине с тренажерами. Так что не бери в голову, ладно? Хосок хмыкает, как будто его и вправду это не волнует. И как будто это не он сейчас стоит на спортивном коврике в гостиной, включив видео-тренировку на Ютубе. Слова Сонёля заставили его посмотреть на себя с другой стороны; раньше он никогда не задумывался над тем, что с его внешностью может быть что-то не так, ведь они с сестрой были похожи, как две капли воды, а у нее всегда были толпы кавалеров. Но по возвращении из бассейна, взглянув на себя в зеркало, Хосок понял, что и вправду много набрал за это лето — и все дело в его зависимости от этих чертовых сладостей. С этого дня он с ними завязывает. А еще ему сегодня придет посылка с обручем и гантелями, так что он начнет следить за своей фигурой и стремиться к совершенству. — Хосок-а, я дома! Юнги закрывает за собой дверь и застает Хосока в какой-то странной и явно причиняющей боль позе. Он внимательно смотрит за тем, как тот выгибает спину, стараясь вывернуть свой корпус так, чтобы достать до ступни, и почти чувствует, как его кости ломаются одна за другой. Хосок стонет от боли. — Ты что делаешь? — А, Ю-ю-хён, — Хосок тут же валится на пол, улыбаясь. То ли своему соседу, то ли тому, что суставы больше не ноют. — С возвращением. А я тут решил заняться пилатесом. Юнги хлопает глазами. — Чем? — Ну, спортом, короче. Решил привести себя в форму. — Это для танцев что ли? — Юнги расстегивает куртку, ставя свой шоппер на пол. — Жесть вас там мучают. У нас на факультете даже физкультуры нет. — Нет, это я для себя, — качает головой Хосок, поправляя спортивную повязку на лбу. Его ноги потрясывает. — Мне нужно немного похудеть, а то я себя совсем распустил. Никаких мышц, только жир и кости. Совсем хиляк какой-то. Юнги замолкает, но не перестает смотреть на Хосока, будто пытаясь что-то вычислить по его лицу. Его взгляд кажется строгим и даже озлобленным — совершенно не таким, как когда Юнги только зашел в квартиру. Интересно, думает Хосок, что его так огорчило? Старший медленно садится на диван. Берет с журнального столика пульт. И выключает телевизор. — Эй! — возмущается Хосок, понимая, что не запомнил название канала с тренировками. — Зачем? Юнги хлопает по дивану рядом с собой Хосок, понимая намек, осторожно присаживается рядом. — Хён, я… — Скажи мне, кто наплел тебе эту чушь, и я съезжу им по лицу. Хосок округляет глаза и пораженно смотрит на старшего. Тот и бровью не ведет — словно реально может кому-то врезать. Хосок не может этого допустить! Он чешет нос. — Это не так уж и важно. — Скажи. — Но… — Хосок, — Юнги пристально смотрит ему в глаза, и младший понимает, что уже не отвяжется. У него никогда не получалось врать своему другу, потому что Юнги как будто видит его насквозь. Он вздыхает. — … Ли Сонёль. — Ли Сонёль?! — тут же вспыхивает Юнги. — Серьезно, этот фитоняшка? Черт, я, конечно, знал, что стероиды разрушают клетки мозга, но чтобы все было настолько плохо… — Ю-ю-хён, он ведь не хотел меня обидеть, — пытается выкрутиться Хосок. — Просто посоветовал, что поможет стать лучше. Это ради здоровья! А вообще я ему и таким нравлюсь. Правда! Мне всего лишь нужно отказаться от сахара… — Отказаться от сахара? — неверующе говорит Юнги, после чего поднимается, оглядываясь в поисках куртки. — Он в общаге живет, да? Я прямо сейчас пойду и сломаю ему челюсть. — Не надо! — Хосок хватает его за рукав свитера. — Я против насилия. — Но это то, чем ты занимаешься прямо сейчас! Насилуешь самого себя! — Юнги выдергивает руку, но потом, когда видит, что Хосок пугается его реакции, его голос мгновенно смягчается. — Слушай, Хосок-а, тебе правда не нужно худеть. Не нужно качаться. Вообще не нужно заниматься тем, что тебе не нравится, чтобы получить одобрение от какого-то сомнительного качка с художественного. С тобой все в порядке. — Но Сонёль сказал, что таким я никому не понравлюсь, — Хосок поджимает губы. — Кому захочется быть с таким нескладным парнем, как я? Юнги не отвечает на вопрос. Просто молча смотрит на Хосока, потому что тот также молча смотрит на него в ответ. Тишина затягивается. — Сонёль придурок, — наконец отзывается Юнги. — Совсем не понимает, что несет. Для того, чтобы нравиться кому-то, не нужно выглядеть как модель из спортивного журнала. Они вообще никому не нравятся, кроме самих себя. А еще в их жизнях мало радости. Хосок поднимает голову и видит, как старший поднимает свой шоппер с пола и достает оттуда белую упаковку ананасовых пирожных. Хосок от удивления округляет глаза. Он снова заходил в кондитерскую. Снова купил их любимые вкусности, даже не зная, что сейчас Хосок продал бы за них душу. — Ю-ю, — выдыхает Хосок. — Но я же… — Ты занимаешься танцами не чтобы похудеть, а потому, что они делают тебя счастливыми, — Юнги протягивает ему пирожное, слегка улыбаясь. — А еще тебя счастливыми делают ананасовые пирожные. Вот и все, что реально важно. Хосок пораженно смотрит на своего хёна, не понимая, почему его сердце вдруг пропускает удар, и в конце концов откусывает аппетитно пахнущее пирожное. Он уже и забыть успел, насколько они вкусные — как хорошо, что Юнги всегда здесь, чтобы ему об этом напомнить. — Тебе следует хорошо разбираться в искусстве, чтобы быть моим парнем, — сообщает Ли Донмин — младшекурсник с факультета драматургии, — когда они с Хосоком прогуливаются по художественной галерее. — Причем я имею в виду искусство высокое; творения культуры, которые способствуют умственному и духовному развитию. К примеру, Хосок-щи, какой кинематограф ты предпочитаешь? Это уже третье свидание, но Хосок все еще ощущает себя новичком. Неуверенность, с которой он столкнулся в караоке и в бассейне, с силой одолевает его и сейчас, когда он осматривает великолепные полотна, в которых абсолютно не разбирается. Он не ожидал, что невежество застанет его врасплох. Хосок, конечно, сознавал, что Донмин интеллектуал: именно это и привлекло его внимание, когда они только познакомились во время подготовки MT для первокурсников. Хосок был в числе организаторов поездки, и младший любезно предложил ему свою помощь с учетом расходов. Он сделал это из желания получить дополнительные баллы в рейтинг, но, когда они с Хосоком разговорились, младший буквально покорил его своими знаниями обо всем на свете. Только вот Хосок и не думал даже, что Донмин потребует аналогичной эрудированности в ответ. — Эм, ну, — он мямлит себе под нос, бегая глазами по залу и не зная, за что зацепиться. Мимо проходят подростки в футболках с Покемонами. — Японский, да. Очень люблю японское кино. — Правда? Которое именно? — Ну, разное… Наруто, например. Или Евангелион, — немного поразмышляв, Хосок воодушевленно добавляет: — Но больше всего я люблю Ван Пис. Донмин перестает двигаться. — …Ван Пис? Хосок слегка теряется, не понимая, что сказал не так, и нерешительно кивает. — Да, аниме такое. А что… — Не могу поверить, что из всей колоритной фильмографии японских режиссеров ты выбрал какие-то несмышленые мультики! — Донмин, будто лично оскорбленный, театрально всплескивает руками, привлекая внимание других посетителей выставки. Куратор просит его быть тише, но его это, похоже, не волнует — он пыхтит и начинает агрессивно загибать пальцы: — А как же шедевры Сиона Соно? «Клуб самоубийц» и «Откровение любви»? Что насчет арт-хаусных картин вроде «Баллады Нараямы»? Как ты можешь об этом не знать?! А «Икар под солнцем», а… Дальнейшую часть монолога Хосок просто не успевает запомнить. Во-первых, потому, что у Донмина кончаются пальцы, а во-вторых — потому что охранница просит их покинуть здание галереи. По возвращении домой Хосок чувствует себя подавленным: еще бы, очередная возможность влюбиться обратилась в тотальный позор. Но на следующий день он открывает в этом новый смысл. Ну конечно! Если Хосок станет чуть больше разбираться в кино, то общаться с ним будет намного интереснее — и тогда у него точно появится молодой человек. Возможно, даже Донмин разблокирует его в Какао, если он посмотрит все из его списка. С таким настроем он пишет своему хорошему другу Сокджину — тот закончил факультет актерского мастерства год назад и знает о кинематографе практически все. Хён советует ему массу арт-хаусных фильмов — китайских, мексиканских и даже российских, — а еще (по рекомендации его умного жениха Намджуна) присылает ссылку на гугл-диск со скачанными учебниками по истории искусств. Вдохновившись на свершения, Хосок жарит попкорн и тут же принимается за просмотр — выбор падает на мексиканский документальный фильм под названием «Гроза». Первые десять минут Хосок усиленно старается вникнуть в сюжет, но с каждой новой сценой понимает, что ничего не понимает. Сокджин предупреждал, что арт-хаус тяжело смотреть неподготовленным, но Хосок решил, что и так справится. Он ведь не совсем глупый! Однако диалоги главных героинь о торговле людьми, сексуальном рабстве и коррупции понемногу убеждают его в обратном. — Наверное, стоит обсудить сюжет с женатиками, — решает для себя Хосок, ставя фильм на паузу. Возможно, разговоры с образованными товарищами Намджуном и Сокджином помогут разобраться, что к чему. Едва он берет телефон в руки, входная дверь открывается. — Йа, хён, да у тебя роскошная квартира! Ты залог вольсе натурой отдаешь, что ли? — Очень смешно. Почему я вообще должен тащить твои шмотки? Хосок поворачивает голову и видит незнакомого высокого парнишку, который стоит на пороге их дома и восторженно оглядывает помещение. Следом за ним плетется Юнги с двумя гигантскими чемоданами. — Хосок-а, это мой мелкий, Чонгук, — объясняет ему Юнги. — Он только вернулся с учебы по обмену, поэтому ему еще не оформили комнату в общаге. Не против, если он немного у нас поживет? Хосок тут же расслабляется и качает головой. Конечно, он не против. — Извини, он немного бесяч… — Привет, Хосоки-хён! — Чонгук плюхается рядом с Хосоком и пожимает ему руку. — Мой братишка не сильно тебя достает? Юнги-хён иногда такой зануда, что прямо уши вянут. Как ты его терпишь? — Чонгук, — делает замечание Юнги, на что младший звонко смеется. Хосок мимолетно улыбается: Юнги много рассказывал ему о своем тонсене и о том, как сильно они привязаны друг к другу. Поэтому Хосок знает — даже несмотря на то, что Юнги ворчит, он все равно рад, что Чонгук теперь рядом. Юнги отправляется готовить ужин, а Хосок с Чонгуком остаются в гостиной смотреть телевизор. — Что смотришь? — спрашивает младший, сгребая себе огромную горстку попкорна. — «Грозу» Татьяны Уэзо, — понуро отзывается Хосок. — Про мексиканскую, э-э… торговлю людьми. Чонгук набивает попкорн за обе щеки и поднимает бровь. — Ого, мощно... Но слишком умно для меня, — он с довольным лицом берет пульт и перещелкивает на другую папку на диске. — Так, а что еще у тебя есть… О, Ван Пис! Хосок оживляется. — Ты тоже смотрел его? — Ты серьезно? Да я самый главный фанат! — Чонгук гордо выпячивает грудь колесом. — Ван Пис — лучшее аниме в истории! Я пересматривал его дважды. — Я тоже! Луффи — самый потрясающий протагонист в мире аниме! — И он станет Королем Пиратов! — И найдет сокровища Роджера! Хосок просто не верит своему счастью — он нашел единомышленника! Кого-то, кто любит приключения пиратов на Гранд Лайн так же сильно, как и он сам. Они начинают говорить наперебой, и Хосок охотно делится с Чонгуком своими теориями: о том, что представляют из себя сокровища Ван Пис, о происхождении Дьявольских Фруктов и об исполнении заветных желаний команды Соломенной Шляпы. Чонгук слушает его с открытым ртом, постоянно то кивая в согласии, то вступая в споры, и они даже не замечают, как в процессе пролетает целый час. Осознание приходит только когда Юнги приглашает их на кухню. — Хосоки-хён, ты такой умный! — заключает Чонгук, глядя на старшего с восторженным обожанием. — Я даже представить не мог, сколько пасхалок спрятано в арке Маринфорда! Я обязательно посмотрю ее снова. Хосока смущает такое подлинное восхищение со стороны младшего брата Юнги, но он очень рад, что его мысли показались кому-то интересными. Возможно, решает он, все не так плохо. Пусть он совсем не разбирается в высоком кино — у него все равно есть, чем гордиться. Даже если это не так круто, как хотелось бы. — Мы прямо как семья, — хихикает Чонгук, когда они втроем садятся за стол. Юнги приготовил вкуснейшие бараньи ребрышки с рисом: братья поделились, что это коронное блюдо их мамы, которое она постоянно готовила, когда они жили с семьей в Пусане. — Ешь давай, — бормочет Юнги, после чего обращается к Хосоку: — Он не сильно тебя утомил? С ним могут разговаривать только инопланетяне. Чонгук возмущенно вытягивает лицо, и Хосок над ним заливисто смеется. Он ерошит волосы младшего. — Нет, что ты. Мы с Чонгуки отлично поболтали о любимом аниме. Кто же знал, что у нас так много общего. — Слышал? — хвастается младшенький. — А вообще, хён, я на тебя обижен! Почему ты не рассказывал, что встречаешься с поклонником Ван Пис! Это кощунственно! Хосок давится рисом, и Чонгук перепугано стучит ему по спине. Юнги поджимает губы. — Мы не встречаемся. Простой факт. Правда. Информация, которая не должна ввести кого-либо в конфуз. Но почему Хосок чувствует себя так… словно ему обидно? — Хён, ты не спишь? Хосок продирает глаза ото сна и поворачивает голову; Чонгук стоит прямо напротив него в своей розовой пижаме, обнимая подушку и выглядя, как потерянный зайчонок. Хосок качает головой. — Нет, не сплю, — хрипло отвечает он, приподнимаясь на локте. — Что случилось, Чонгуки? — Мне страшно спать одному в чужом доме, — признается младший. — Юнги-хён не разрешил мне лечь вместе с ним, поэтому… можно я посплю с тобой? Хосок расправляет плечи и улыбается. На первый взгляд Чонгук кажется опасным хулиганом: куча пирсинга и татуировок, стальные мышцы и цепляющий глубокий взгляд. Но на деле он еще такой ребенок, которого хочется обнимать и нянчить тысячу лет. Ему просто невозможно отказать. — Конечно, — Хосок сгребает свое одеяло в сторону. — Ложись, малыш. Мне тоже часто снились кошмары раньше, и я прибегал спать к своей нуне. Так что я понимаю тебя. Чонгук искренне радуется и моментально запрыгивает в кровать. Хосок, конечно, не ожидал, что тот обовьет его всеми конечностями, как коала, но от этого спать будет точно теплее. Чонгук дышит ему в шею. — Хён, ты вкусно пахнешь. — Спасибо, Чонгуки, — смеется Хосок. — Ты тоже. — Знаешь, на MT я познакомился с двумя классными парнями. Они с художественного факультета, один маленький и очаровательный, а другой — высокий и безумно красивый. Их зовут Чимин и Тэхён, — Чонгук довольно мурчит имена своих крашей ему в шею. — В следующий раз я приглашу их на свидание. Как думаешь, они согласятся? Хосок слегка усмехается в подушку. Так вот о каком красавчике сладкая парочка спамила в их общий чат с самого утра. Похоже, в ближайшее время сообщений от них станет только больше. — Ну конечно согласятся, — сонно зевает Хосок, закрывая глаза. — Это замечательно, что ты не скрываешь своих чувств. Это избавляет от хождений вокруг да около. — Да, я такой, — самодовольно хихикает младший, и, перед тем как окончательно провалиться в сон, неожиданно интересуется: — А когда ты расскажешь Юнги-хёну о своих чувствах? Вопрос Чонгука набатом гремит у Хосока в голове еще целую неделю после. Ему казалось, что у него все схвачено: что он отлично скрывает тот томительный пожар, что рассекает его сердце пополам уже более полутора лет. Но Чонгук — невероятно проницательный Чонгук — раскусил его так быстро, что Хосок даже не успел это осознать. Единственное, что ему остается — это надеяться, что проницательность не является генетической. И что Юнги не узнает о том, что Хосок в него влюблен. Хосок понял это еще тогда, когда впервые въехал в эту квартиру — когда впервые взглянул в добрые и честные глаза своего соседа, что почти мгновенно стал его другом и несбыточной мечтой. Он не хотел, чтобы эта влюбленность стала проблемой, а еще, чтобы их с Юнги отношения стали холодными и крайне неловкими. Ведь, очевидно, такому, как Юнги, никогда не понравится кто-то вроде Хосока. О взаимности даже заикаться глупо. Поэтому Хосок просто забил. Попробовать влюбиться в кого-то другого намного надежнее, чем признаться в любви своему лучшему другу. — Хосок-хён, ты меня слушаешь? Хосок встряхивает головой и понимает, что снова тонет в своих бессмысленных рассуждениях. Чанбин возвращает его на землю уже второй раз за этот вечер. — Да, да, извини, — Хосок начинает суетливо резать стейк на своей тарелке. Сосредоточься. У тебя, вообще-то, свидание с классным парнем. Попробуй не облажаться хотя бы в этот раз. — Ты спросил, чем я увлекаюсь? Чанбин шаркает ногой по паркету ресторана. — Не совсем. Поинтересовался, какие у тебя планы на будущее. — На будущее… Хосок не любит думать о будущем, потому что оно его очень пугает. Он знает, что собирается быть хореографом и обучать танцам маленьких детей, но чтобы строить конкретные планы… Такого он всячески избегает. — Не знаю даже, — пожимает плечами Хосок, жуя мясо. — Просто жить. Наслаждаться жизнью. А ты? Младший выпрямляет спину и начинает снимать маленькие катушки со своего пиджака. Он выглядит раздраженно. — Как я уже тебе говорил — если ты меня, конечно, слушал, — мой отец занимается строительным бизнесом в Арабских Эмиратах. По окончании магистратуры я планирую продолжить его дело, а пока усердно изучаю арабский и посещаю курсы по исламскому праву. Так что повторяю свой вопрос, — Чанбин вскидывает подбородок, — каковы твои планы на будущее? Если мы гипотетически планируем строить серьезные отношения, мне нужно быть уверенным, что наши цели не противоречат друг другу. Хосоку становится некомфортно. Он съеживается в своем большом свитере, надеясь стать маленьким достаточно для того, чтобы всесокрушающая аура Чанбина не смогла его коснуться. Снова все идет под откос. Это уже какая-то закономерность. Хосок поджимает губы, теребя салфетку, и робко отвечает: — Мой папа работает учителем литературы и… всегда цитирует мне одного известного писателя, Рея Бредбери. Он говорил, что всему свое время, и я, в каком-то смысле, придерживаюсь этого правила во всем, — он осторожно откладывает приборы в сторону. — Я считаю, что все приходит само — именно тогда, когда это больше всего нужно. Поэтому особо ничего не планирую. — Но как так? — недоумевает Чанбин. — Неужели у тебя совсем нет амбиций? Похоже, что так и есть. Так ли плохо не иметь грандиозных планов и целей? Хосок думает об этом, сидя над домашней работой в воскресенье, когда за окном моросит бесшумный дождик, а песни Бруно Марса нон-стопом крутятся в подборках Спотифай. Я хочу быть на обложке Форбс, улыбаясь рядом с Опрой и Королевой. Для кого-то абсолютно естественно иметь такие мечты — естественно стремиться к большим высотам и покорять своими амбициями белый свет. Но разве это противозаконно, что Хосок не такой? Его семья никогда не была богатой, поэтому и возможностей в жизни у него было немного — но это его ни капельки не печалило. Он не хотел построить цивилизацию или получить статуэтку Грэмми; его желания всегда были предельно просты. Простое счастье, маленькие ежедневные радости вроде вкусной еды и прогулок под дождем. Любимый человек рядом. Неужели это теперь немодно? — Хосок-а, спасибо тебе большое, что помог Чонгуку освоиться, — Юнги тихо заходит к нему в комнату, держа руки в карманах джинсов. — Он мне все уши про тебя прожужжал. Про то, какой ты классный и как много знаешь об аниме. А еще сказал, что сегодня у него свидание в баре. Похоже, он в полном порядке. Хосок поднимает голову и пытается улыбнуться. Выходит кисло. — Я очень рад, правда. У тебя замечательный брат, Ю-ю-хён. — Хосок-а, с тобой все хорошо? Юнги глядит на него обеспокоено, так, будто действительно читает его, как открытую книгу. Хосока это и удивляет, и пугает — если он знает о нем все, значит, догадывается и об этом. А потерять его из-за своих дурацких чувств он совсем не готов. — Да, просто устал немного, — врет ему Хосок, кивая в сторону своих конспектов. — Зачет по истории танца и философии. Выматывает. — Понимаю, — сочувствующе кивает Юнги. — В пятницу финал музыкального фестиваля, и мне все еще кажется, что я недостаточно готов. Чувствую, как мои мозги превращаются в пену. Точно. Со своими свиданиями Хосок и забыл о том, что Юнги готовится к своему последнему в университетской жизни музыкальному фестивалю. Крайнему яркому моменту, после которого он перейдет на четвертый курс, где останутся лишь диплом и выпускные экзамены. А что будет дальше? Интересно, Юнги вообще думает о таком? — Я уверен, что твоя песня замечательная, — игнорируя свои мысли, улыбается младший. — Ты обязательно победишь. Я буду там, чтобы болеть за тебя, Ю-ю-хён. Юнги долго смотрит на него нечитаемым взглядом, после чего чешет затылок и опускает глаза в пол. — Не хочешь побросать мяч? Баскетбольная площадка располагается прямо во дворе их жилого комплекса, поэтому Юнги и Хосок часто приходят сюда покидать мяч в корзину. Из-за прошедшего дождя резиновый настил стал слегка сыроватым, но это вряд ли им помешает — веселье от игры перекрывает любые неудобства. В течение часа парни передают друг другу мяч, звонко смеясь, когда тот пролетает мимо корзины. Хосок дует губы и жалуется, что он, вообще-то, не занимался баскетболом в старшей школе и что ему можно было бы и поддаться. Он повторяет это каждый раз, когда они приходят сюда, и каждый раз это вызывает у Юнги улыбку. Ту самую — широкую, с деснами. От которой у Хосока переворачивается все внутри. Юнги забивает трехочковый, и Хосок задорно свистит в его честь. Воздух пахнет зеленью и октябрьской грозой, и отчего-то жизнь кажется совершенно прекрасной. — Слушай, Ю-ю-хён, — внезапно зовет его Хосок, и Юнги показывает, что внимательно его слушает. — Ты уже решил, что будешь делать после университета? Ну, то есть, какие-то планы или амбиции… Старший удивляется его вопросу, а после короткой паузы пожимает плечами. — В школе я был очень амбициозным ребёнком, — он усмехается своим воспоминаниям, отбивая мяч от земли. — Хотел сбить планету с орбиты своими песнями, а еще свергнуть капиталистический строй. Но сейчас я понимаю, что это был просто подростковый максимализм. Я о таком уже не мечтаю. — А о чем мечтаешь? Высоко в небе сверкает молния, и Юнги поднимает голову вверх, встречаясь с раскатами грома лицом к лицу. Хосок замечает, что не может оторвать от него взгляда — его взъерошенные черные волосы, помятая куртка и спокойные, бесконечно добрые глаза заставляют младшего забыть обо всех тревогах, которые поселились в его голове. Его не пугает даже усилившийся дождь. Юнги выдыхает облачко пара. — О всяких обычных вещах. Создавать музыку, которую будут слушать, гулять с мелким и друзьями… да просто радоваться мелочам. Я прекрасно понимаю, что не совершу каких-то великих подвигов в этой жизни, и вряд ли обо мне напишут статью в Википедии, — Юнги подкидывает мяч в небо, — но мне оно и не нужно. У каждого свой жизненный путь, и я думаю, что моя дорога будет ровной и приземленной. Освещенной улыбками моих любимых людей. Мяч возвращается ему в руки. Он смотрит на него с благоговением, после чего поворачивается к Хосоку. — Звучит сопливо, не так ли? Нет, хочет закричать Хосок, нет, это совершенно не сопливо. Это звучит как то, чего я хотел бы больше всего на свете. Недавно Чанбин говорил о том, что для серьезных отношений нужно стремиться к тому, чтобы цели партнеров не противоречили друг другу. Что же делать Хосоку, чьи мечты полностью сопутствуют мечтам Юнги, подобно ветру в корабельных парусах? Как заткнуть свое истошно воющее сердце? — Что-то так лень готовить, — морщит нос Юнги, смотря на ручные часы. — Ещё не очень поздно. Пойдём поужинаем в Маке? В тот дождливый вечер, сидя напротив здания Макдональдса и поедая вкуснейшие в мире чизбургеры, Хосок отмечает для себя две вещи. Первая — это что булочка из фаст-фуда намного вкуснее, чем стейк в люксовом ресторане. И вторая — что он ужасно хотел бы оказаться среди любимых людей Мин Юнги. Нужно это все прекратить. Нужно перестать думать о Юнги и о том, как хорошо они смотрелись бы вместе. Будто бы у него есть причины на что-то надеяться — ведь Юнги это совсем не сдалось. Настолько хороший, чуткий и верный себе парень заслуживает чего-то большего, чем мешок комплексов вроде Хосока. Рядом с ним должен быть кто-то такой же удивительный — кто-то, кто будет постоянно заставлять его улыбаться. Хосок был бы очень самонадеянным, если бы правда считал, что достоин Юнги. Но почему же тогда внутри все в комочек сжимается, когда сосед зовет его по имени? Когда он приносит свежие ананасовые пирожные и бесконечно много шутит по поводу рыбы-капли, называя ее своим тотемным животным? Почему Хосок не может больше спокойно дышать рядом с ним, особенно когда он выходит из душа в одном полотенце? Юнги вообще всегда был таким потрясным, или это просто сезонное помутнение в его глупой голове? Нельзя позволить столь массивным и разрушительным чувствам взять верх. Нельзя дать им расцвести. Иначе потом Хосоку придется отскребать себя от асфальта. Он решает покончить с этим раз и навсегда. Ким Усон старше его на год, учится на одном потоке с Юнги и славится тем, что имеет двойное гражданство и обширные знания по международной политике. Он опасно красив и притягателен — а еще уже полгода намекает Хосоку на то, что тот ему симпатичен. Хосок долго старался нивелировать его агрессивные подкаты в свою сторону, но сейчас понимает, что это, возможно, его единственный шанс — последняя возможность выбить Юнги из своей головы, чтобы наконец-то двигаться дальше. Он соглашается на свидание без раздумий. Даже сам предлагает место — уютный парк рядом с университетом, где можно взять ролики на прокат. День был теплее, чем всю неделю до этого, и благодаря этому Хосок мог красиво нарядиться и накраситься, чтобы произвести впечатление на своего спутника. И ему это, кажется, удалось. — Классно выглядишь, Хосоки, — улыбается ему Усон, припадая губами к его щеке. Он протягивает ему букет ирисов. — Это тебе. Подумал, что они подходят твоему шарфику. Такие же яркие и милые. Хосока трогает подобное внимание — до этого парня ему никто такого не говорил. Он с трепетом прижимает цветы к себе и чувствует, как щеки окутывает румянец, после чего принимает приглашение Усона и под ручку с ним идет к киоску аренды роликовых коньков. Они катаются в парке до самого вечера, много разговаривая и смеясь, когда кто-либо из них плюхается в траву или пачкается сладкой ватой. Хосоку давно не было так хорошо — все прошлые свидания начинают казаться каким-то кошмарным сном на фоне этой прогулки с Усоном. Он смотрит на него взглядом, которым на него не смотрел еще ни один парень. Взглядом, полным неподдельной заинтересованности в другом человеке. Хосоку даже на секунду кажется, что он нашел того самого. Но, когда Усон без предупреждения целует его на пороге своей квартиры, придавливая всем весом к близлежащей стене, младший почему-то начинает паниковать. — Ну же, Хосок-а, расслабься, — мягко требует Усон, надавливая Хосоку на кончик рта. — У тебя восхитительные губы. Будет идеально, если ты расслабишь их для меня. Да, мысленно соглашается Хосок, он прав. Когда люди встречаются друг с другом, между ними часто возникают поцелуи. Скорее всего, это непонятное жжение в груди возникло из непривычки — Хосок никогда раньше не целовался и не знает, как делать это правильно. Но ведь в этом ничего страшного нет. Поэтому стоит довериться своему более опытному хёну в таком вопросе. Едва он приоткрывает рот, Усон тут же вторгается туда своим языком. Хосок не сдерживает короткий писк, но усиленно пытается повторять действия старшего. — Хосок-а… боже, какой же ты горячий, — томно шепчет Усон сквозь мокрые поцелуи, после которых спускается к его шее. — Ты всегда так вкусно пахнешь… это шампунь или твой природный аромат? Черт, так бы тебя и съел… Хосок выпускает истерический смешок, стараясь подавить нарастающее сопротивление своего тела, и рассеянным взглядом смотрит на часы на стене. Уже поздно. Наверное, стоило позвонить Юнги и предупредить его, что он задержится. Кстати, как он там сейчас? Чем занимается? Смотрит очередной фильм про рыбу-каплю или набивает живот ананасовыми пирожными? Вот бы сейчас оказаться рядом с ним… Нет. Ему нравится Усон. А Усону нравится он. Они теперь пара. И он должен думать о нем, а не о своем лучшем друге. Хосок сам углубляет поцелуй, и Усон поощряет это довольным мычанием. Младшего немного распаляет чужим теплым дыханием, но его руки все равно дрожат, когда Усон медленно начинает забираться ему под пуловер. — Ах, хён, м… Успокойся, Хосок. Расслабься. Нужно просто немного потерпеть, и тебе начнет нравиться. Потерпишь, и все будет идеально. Терпи. Терпи. Терпи. — Такой сладкий мальчик, — Усон с аппетитом прикусывает его губу и тихонько рычит в чужой рот. — Как же долго я этого ждал… Он крепко сжимает в ладонях его задницу, и Хосок отпрыгивает в сторону, как ошпаренный. Это то, к чему он совершенно не был готов. Он округляет глаза. — Ждал… чего? Усон хищно ухмыляется, будто сейчас набросится на Хосока и разорвет его на части. Он начинает расстегивать свою рубашку. — Да ладно, не ломайся, крошка. Не делай вид, что у тебя это впервые. До Хосока медленно доходит, что он имеет в виду, и, от осознания, что он уже сдал себя с потрохами, младший пристыженно краснеет. Его ладошки начинают потеть, и он прячет их в кармане своего пальто, которое — слава богам — не додумался снять при входе в чужой дом. Без него сейчас он бы чувствовал себя голым. Усон следит за его реакцией пару секунд, а потом вытягивает лицо в неверии. — Правда, что ли? — ахает он. — Ты девственник? Хосок бегает глазами по его лицу, не понимая, зачем ему это надо. Какое это имеет значение? — Ч-что? — сглатывает Хосок, начиная пятиться к двери. — Не переживай, детка, так даже лучше, — Усон облизывается от предвкушения. — Позволь хёну сделать тебе приятно. И ты поймешь, как много терял, пока динамил меня. Он стремительно приближается к Хосоку до тех пор, пока младший не упирается в дверь спиной. Хосок с ужасом понимает, что загнал себя в ловушку — Усон блокирует любую возможность убежать, закрыв его своим широким борцовским торсом. Старший вкрадчиво ведет рукой по его бедру, и от этого жеста Хосоку хочется вывернуть желудок наизнанку. Это же должно быть приятно, да? Почему же тогда его бросает то в жар, то в холод? — Нет, я… не хочу. Пожалуйста, — жалобно просит Хосок, зажмуривая глаза. — Я не готов, Усон-хён, прости, я… — Тебе понравится, обещаю, — Усон не слушает его. Вместо этого он проводит языком дорожку к мочке уха, а рукой накрывает хосоков пах. — Готов поспорить, ты будешь выглядеть великолепно, объезжая меня… Усон начинает поглаживать его пах, а, Хосоку хочется умереть прямо на месте. Это отвратительно, это совсем не приятно. Не так, как должно происходить у действительно влюбленных друг в друга людей. У него в голове не укладывается, как он мог убеждать себя в обратном весь этот час, когда единственное, чего он реально хотел — это вернуться домой. К Юнги. Все остальное происходит, как в тумане. Хосок собирает в кулак остатки своего достоинства и отпихивает парня от себя. Пока тот пытается напереть на него снова, Хосок пользуется приемом, которому когда-то научила его сестра — он ударяет ногой по его колену, а потом, когда тот теряет равновесие, бьет нижней частью ладони прямо в нос. Старший с глухим треском валится на пол, хватаясь за лицо и воя от боли. Он ругается одновременно на двух языках. — Твою мать… ах ты мелкая дрянь! Хосок, неясно воспринимая окружающее, действует почти на инстинктах. Он пользуется моментом и распахивает дверь нараспашку, чтобы поскорее покинуть дом этого гадкого человека. Плевать на ирисы, плевать на забытый шарфик — это все сейчас не имеет значения. Важно только скорее оказаться в безопасности. Он почти летит вниз по лестнице, перескакивая сразу по три ступеньки и рыдая так, что выход из подъезда и ночная улица размываются перед глазами. Последнее, что слышит Хосок, перед тем как выскочить на улицу, — это надрывистые и злые крики Усона. — Ну и вали к черту, бездарная шлюха! Им просто воспользовались. В который раз поигрались с его наивным сердцем и растоптали, как потухшую сигарету. Все места, где Усон касался его, сейчас кажутся Хосоку грязными: их хочется отмыть, хочется вырезать каждый его засос скальпелем, а сам день — стереть из памяти навечно. Он никогда не был интересен Усону, как парень. Он никогда ему не нравился по-настоящему. Все, чего тот реально хотел — это поиграться с ним и выкинуть, как никому не нужную безделушку. Бездарная шлюха. Бездарная шлюха. Бездарная шлюха. Хосок еще никогда не чувствовал себя настолько мерзко. Он даже не может вспомнить, как добрался до жилого комплекса. Как на автомате набрал пин-код от квартиры и на ватных ногах ввалился внутрь, тут же скатываясь по двери на пол и задыхаясь в сдавленном плаче. Хоть бы Ю-ю-хён его сейчас не увидел. — Хосок-а, ты сегодня поздно. Сонный Юнги, потирая слипшиеся глаза, неспешно выползает на звук копошения в коридоре. Когда он видит Хосока — помятого, разбитого и заплаканного Хосока, — его сон снимает как рукой. Он пулей подлетает к младшему. — Хосок-а, господи, что случилось? — Юнги обеспокоено осматривает его лицо и руки, замечая, как сильно лихорадит его тело от любого касания. Его лицо бледнеет. — Ты не ранен? Что произошло на свидании? Хосок стеклянным взглядом таращится Юнги прямо в глаза и надрывно всхлипывает. Его губы дрожат, а руки, кажется, вот-вот рухнут от бессилия. — Ю-ю-хён… — отстраненно зовет его Хосок. — Хён, он… Я ему никогда не нравился… Он просто хотел мною воспользоваться… Почему так… За что… — О чем ты? — сперва недоумевает Юнги, но, чем дольше он осматривает синяки на запястьях Хосока и кривые укусы вдоль его шеи, тем быстрее картинка начинает прорисовываться в его сознании. Юнги стискивает зубы. — Что он с тобой сделал? Он тебя трогал? Хосока неосознанно передергивает — кажется, от душевной боли, которая ощущается сейчас почти физически. Его взгляд становится шатким, как карточный домик, что вот-вот развалится при простом дуновении ветра. Он стыдливо глядит в сторону. — Ю-ю, я… — Он. Тебя. Трогал? Юнги выделяет каждое слово, и Хосок видит, как крепко его друг сжимает кулаки. Он уже знает ответ. Он всегда читает все между строк. Хосок немного мешкает, после чего еле заметно кивает. Юнги вскакивает и тянется за своей курткой. — Я убью его. — Ю-ю, не надо! — умоляет Хосок, хватая соседа за штанину. Юнги молча смотрит на дверь, и в его расширившихся зрачках не видно ничего, кроме чистой, как горный родник, ярости. Он правда может его убить. Хосок не должен допустить, чтобы Юнги навлек на себя неприятности из-за него. — Не уходи… пожалуйста, останься со мной. — Он обидел тебя, — стоит на своем Юнги. — Это уже не так важно. Пожалуйста, хён, — Хосок тянет за ткань пижамных штанов, привлекая к себе внимание и пытаясь уговорить его остаться. — Только не бросай меня. Юнги все же переводит взгляд на Хосока, ища в его лице что-то, о чем знает один он, и, спустя пару долгих минут все-таки сдается. Его плечи опускаются, и он помогает Хосоку добраться до комнаты, приобнимая за талию так, словно тот сделан из хрусталя. Он держит Хосока за руку, пока помогает ему переодеться и лечь в постель; не отпускает даже тогда, когда тот начинает тихо сопеть в подушку. Где-то на грани бессознательного, перед тем, как окончательно уснуть, в голове Хосока эхом разносятся его сказанные напоследок слова. — Важно все, что касается тебя, глупый. В пятницу весь университет стоит на ушах. Настал день, которого все с нетерпением ждали — сегодня состоится финал ежегодного музыкального фестиваля. Радужные постеры с приглашением в концертный зал расклеены буквально на каждом шагу: в коридорах, в кафетерии, в библиотеке и на уличной парковке. Повсюду только и болтают, что о финалистах — кто-то даже делает ставки на то, кто из лучших музыкантов заберет с собой кубок победителя. Еще больше масла в огонь подливают слухи, что фестиваль приедет снимать центральное телевидение. Все эти шумные возбужденные разговоры заполоняют кафетерий во время ланча, но ощущаются глухим рокотом для Хосока. Кажется, будто он находится глубоко под водой. Он думает, какой же он неудачник. Раньше Хосок считал, что построить романтические отношения у него не выходит из-за нехватки времени. Из-за того, что он всегда был занят кучей вещей и просто не мог позволить себе ходить на свидания. Но теперь-то времени у него полно. Он даже умудрился сходить на целых пять свиданий. А с отношениями ему, как и прежде, не везет. Всегда появляется что-то, что выбивает его из колеи, заставляет испытывать непомерный стыд за то, что он недостаточно красивый, умный, успешный или интересный. Его недостатки отталкивают людей, которые ему нравятся, а избавиться от них у него совершенно не получается, сколько бы он ни пытался себя изменить. Что же делать? Неужели ему суждено навсегда остаться одиноким? Хосок безрадостно смотрит на свой стаканчик с кофе и трясет его, чтобы кубики льда застучали друг о друга. Сегодня он без обеда — от досады есть не хочется совершенно. Хочется закрыться в своей комнате и прожить там всю оставшуюся жизнь, чтобы в очередной раз не убедиться в том, какое он ничтожество. А это бесспорно так, потому что иначе его попытки найти любовь не потерпели бы столь сокрушительное фиаско. Его никто не полюбит. И от этого осознания в груди щемит так, что хочется кричать. В порыве меланхолии Хосок почти упускает момент, когда над его столом нависает чья-то темная тень. Он вяло поднимает голову… и вздрагивает. Усон. Усон, который выглядит так, будто его переехала машина. Все его лицо опухло и приобрело сине-алый оттенок; заплывший левый глаз точно преобразится в гигантскую гематому под веком, которая будет отходить еще не менее недели. Ссадину на носу скрывает белый лейкопластырь, а из губы, кажется, непрерывным потоком течет кровь. Его шея и руки покрыты множеством синяков, и Хосок таращится на него с неподдельным потрясением. Кто сделал такое с ним? И с какой целью он подошел к нему после… того инцидента? Впрочем, гадать Хосоку не приходится. — Извини, — сквозь зубы давит Усон. После короткой заминки (вызванной любопытными взглядами проходящих мимо старшекурсников) он безэмоционально, словно заучивал это с бумажки, продолжает: — Очень сожалею о том, что обидел тебя. Я сволочь и моральный урод. Я больше и пальцем тебя не трону. Хосок растерянно хлопает глазами. В первую минуту, когда он только осмысливает слова Усона в своей голове, он не может поверить в то, что хён действительно подошел к нему и попросил у него прощения. Но когда он смотрит на ситуацию шире — когда складывает воедино его пунцовое от побоев лицо, зазубренную речь и произошедшее той ночью — все мгновенно встает на свои места. Юнги. Нет никаких сомнений — это Юнги избил его и заставил извиняться перед Хосоком. Он же просил его не впутываться! Почему Юнги его не послушал? За это утро Усона успело увидеть пол университета, и у многих наверняка возникли резонные вопросы о том, кто же разбил ему лицо. Скоро информация дойдет до учебного офиса — вот тогда-то Усон и сможет отомстить. Насыпать пыль в глаза преподавателей и придумать все, что угодно: что Юнги заставлял накрутить себе голоса на фестивале, что хотел его обокрасть или еще бог знает что. Это огромный риск, который старший почему-то решил на себя принять. Зачем? Зачем он только ввязался в это? Неужели… ради Хосока? Младший в ступоре кивает, и Усон молниеносно растворяется в толпе. Он почти сбивает с ног идущую навстречу троицу: Тэхёна, Чимина и их новоиспеченного парня Чонгука. Они сперва цыкают, но потом, получше разглядев то, что осталось от его физиономии, одновременно роняют челюсть. — Ого, кто это его так? — оборачивается на того младшенький, ставя свой поднос на стол. — На сонбэ места живого нет. Как будто его всю ночь ремнем лупили. — Думаю, это кто-то из клуба тхэквондо, — делает вывод Чимин. — У них постоянно были с ним конфликты мнений о политике. Да и у кого еще хватит смелости и силы разукрасить его вот так? — Давно пора было ему накостылять, — фыркает Тэхён, садясь между своих бойфрендов и обнимая их за плечи. — Он мерзкий придурок и выскочка, постоянно ошивается в спортзале с целью кого-то подцепить. Бесит меня жутко. Хосок молчит. У него язык не поворачивается сказать им правду. Парни пускаются в долгие обсуждения их личной жизни, которые затрагивают сложные экзамены и планы на выходные, а потом снова возвращаются к детективному расследованию, кто же мог напасть на Усона этой ночью. Хосок не вслушивается в их слова — продолжает пристально изучать то, как кубики льда тают в его американо. Может, хотя бы они объяснят ему, что за странная тяжесть томится сейчас в его груди. Он не может осознать, что чувствует. — О, Юнги-хён. Сердце пропускает удар, и Хосок тут же встряхивается. Он следует взглядом туда, куда смотрит заметивший старшего брата Чонгук, и видит, как Юнги — сонный, уставший иДаже не верится, что у кого-то вроде тебя
Могут быть сомнения и комплексы
И так забавно, что все, что ты хочешь в себе изменить,
Я нахожу безумно милым
Его голос звучит так невероятно, так чисто и проникновенно, что Хосоку кажется, будто сотни бабочек оживают в его животе. Юнги всегда пишет самые потрясающие песни — каким бы ворчливым и хмурым его ни считали, Хосок всегда знал, что за этой оболочкой скрыта самая ранимая в мире душа. Слова о том, как разные мелочи в любимом человеке сводят его с ума, кажутся чем-то совершенно дивным и сказочным — той любовью, к которой нужно стремиться всем своим существом. Интересно, откуда Юнги знакомо столь трепетное чувство? Насколько нужно любить кого-то, чтобы посвящать ему такие личные и проникновенные слова? Будто захваченный в плен, Хосок опускает ресницы и плавится в тепле столь ласковой, искренней лирики, которая исходит из уст его дорогого друга. Он чувствует, как усталость отступает, и на ее место приходит бесконечный покой. Даже если Юнги не будет с ним — даже если после этого вечера он скажет, что хочет переехать из их квартиры, — он все равно всегда будет рядом. Сердцем и душой. А еще этой замечательной песней.Иногда мне интересно, поверишь ли ты,
Что я написал эту песню для тебя?
Хосок открывает глаза. И вдруг больше не существует ни зала, ни музыкального фестиваля, ни целой безграничной вселенной. Потому что Юнги смотрит прямо на него. И в один миг все сходится, как частички детской мозаики. — Эта песня… для Хосоки-хёна? — изумленно выпучивает глаза Чонгук, качая светящимся телефоном в воздухе. — Получается… О боже! Юнги-хён только что признался Хосоки-хёну в любви!Тебе не нужно пытаться что-то в себе изменить,
Потому что ты прекрасен таким, какой ты есть
Может быть, я звучу глупо, но это все из-за тебя,
Потому что никто во всем мире не заставляет меня улыбаться так,
Как это делаешь ты
Последние сыгранные Юнги аккорды тонут в оглушающих аплодисментах. Весь зал всхлипывает, начиная переосмысливать любовь в своем понимании, и лишь Хосок смотрит на сцену так, как будто все это время находился за тысячи световых лет отсюда. Сначала он замирает от недоумения — нет, скорее, от поражения и шока, — но потом, когда осознание обрушивается на него подобно снежной лавине, Хосок хватается трясущимися руками за лицо, не в силах больше держаться. Юнги в него влюблен. Юнги только что спел ему песню, которую написал, потому что в него влюблен. Хосок срывается прочь из зала. Это слишком, слишком, слишком. Он бежит неизвестно куда, не оглядываясь на окликающих его Чимина и Тэхёна, не утруждая себя смотреть под ноги или сожалеть о том, что не посмотрит выступления остальных финалистов. У него в любом случае это бы не вышло: кровь пульсирует в ушах в настолько беспощадном ритме, что хочется залить их цементом, а глаза, остекленевшие от нахлынувших слез, теперь не видят ничего, кроме размазанных силуэтов университета. В какой-то прострации он выбегает на улицу и обнаруживает себя, сидящим на каменных ступеньках внутреннего двора. Ноябрьский ветер бьет по лицу и ерошит его непослушные волосы, но дрожит Хосок далеко не из-за него — из-за давления чувств, которые перекрывают ему кислород где-то в горле. Все это время, что он терзался и мучился сомнениями по поводу того, что он не создан для любви, рядом с ним всегда был человек, который считал совсем иначе. И этим человеком был не просто кто-то, не просто какой-то качок из спортзала, солист мюзиклов или наследник строительной компании, а Юнги. Лучший друг и сосед Хосока, который всегда казался для него полярной звездой, которую ты всегда можешь видеть, но которая никогда не окажется в твоих руках. Вся правда заключалась в том, что Юнги любил его и показывал это каждым жестом — уж сейчас-то Хосок понимает, что просто лгал сам себе, пытаясь списать его действия на дружескую заботу. Юнги изначально был тем, кто смотрел на Хосока по-другому, кто не воспринимал его, как ходячую катастрофу, а всегда видел в нем нечто большее, чем тот замечал в себе сам. Хосок начинает рыдать с новой силой, закрывая лицо руками. Ему нужно за что-то ухватиться. Нужно вцепиться хоть во что-нибудь, лишь бы не упасть лицом вниз и не взорваться от эмоционального напряжения. Жизненно необходимо хоть что-то, что заново научит его дышать. — Хосок-а… слава богу я нашел тебя. Юнги, запыхавшийся и напуганный, спешно спускается по лестнице прямо к Хосоку. Он ослабляет плечи на выдохе, присаживаясь перед ним и пытаясь заглянуть в его скрытые ладонями глаза. Хосок сначала не поддается, изо всех сил стараясь спрятать свои стыд и смущение, но потом, когда он вспоминает, что никогда не умел обманывать Юнги, он все же медленно опускает руки вниз. Они молча смотрят друг на друга. Старший прочищает горло. — Не знаю даже, с чего начать… — Прости меня, Ю-ю-хён, я такой болван, — перебивает его Хосок, снова захлебываясь в рыданиях. На его лице — сплошные эмоции, все как на виду, без защищающих масок. Он не впервые плачет перед хёном, но сейчас это ощущается так, будто он обнажает перед ним свою душу. А такого раньше еще точно не было. — Я такой слепой, почему, почему я не замечал этого… почему у меня заняло так много времени понять очевидное. — Тс-с, Хосок-а, я… — Боже, ты ведь выслушивал мое нытье про всех тех парней… и помогал мне собираться на свидания, хотя тебе наверняка было неприятно это делать, — он запускает руку в свои волосы. — Я причинил тебе столько боли, прости меня, Ю-ю-хён, прости… Хосок вытирает выступившие слюни рукавом кофты, после чего нерешительно поднимает взгляд на Юнги. Тот поворачивается в сторону. — Да, пострадать ты меня заставил, — чешет заднюю сторону шеи Юнги. — Но… я даже представить не могу, чем бы была моя жизнь без тебя. Да и не хочу представлять. Хосок задерживает дыхание от неожиданного откровения, после чего беспорядочно перебирает свои пальцы. Он и не думал, что Юнги может быть таким прямолинейным. — А давно… ты… ну… — С тех пор, как мы съехались, — уверенно отвечает Юнги. — Точнее, когда я обратил внимание на то, как ты улыбаешься. У меня будто весь мир перевернулся от твоей улыбки, — его голос выдает волнение, но он старается быть честным настолько, насколько это возможно. — Я с ума по ней схожу. Хосоку много раз говорили, что у него слишком большие зубы и что ему не следует широко улыбаться. Он это знает… знал, и потому старался прикрывать рот рукой во время смеха. Но сейчас Юнги сидит перед ним на коленях и говорит о том, что с ума сходит от его улыбки. Как это вообще возможно? Неужели все это время Хосок загонялся просто так? — Не только по ней, на самом деле, — продолжает Юнги смущенно. — Мне крышу сносит от того, какой ты добрый и веселый, как легко с тобой можно поговорить обо всем на свете, зная, что ты не осудишь. От твоей любви к пирожным… мне, если честно, никогда не нравилось сладкое, но ты их так обожаешь, что я проникся и тоже стал сладкоежкой, — он прерывисто выдыхает. — С тобой мне хорошо. И я всегда знал, почему. Сердце Хосока грохочет, скулит, жаждет пробить дыру в грудной клетке от этой обезоруживающей искренности. Хосоку никогда такого не говорили. Он всегда был уверен, что не заслуживает таких слов. Все то, что он старался в себе изменить, в итоге оказалось тем, что Юнги ценил больше всего на свете. Это просто не укладывается в голове. Хосок растерянно заглядывает Юнги в глаза. — Ты же видел, как сильно я стараюсь понравиться хоть кому-то… почему ты не сказал мне этого раньше? — Мне очень жаль, правда. Не знаю, чего я ждал, — честно признается Юнги, горько усмехаясь над собой. — Наверное, просто думал, что я не твой тип. Не один из этих высоких красавчиков, которые тебе так нравятся. — Но, Ю-ю, — Хосок смотрит ему в глаза, всхлипывая и глотая собственные слезы, — я думал, что мне и мечтать о тебе не следует, потому что ты… Ты ведь такой красивый. И добрый. И умный. И ты всегда рядом, когда мне грустно. Когда мы только стали жить вместе, я уже знал, что мне конец, — Хосок немного понижает голос. — Что я просто не в силах не влюбиться в тебя. Мне казалось, что это бессмысленно, но твоя песня и… эти слова. Не могу поверить, что это не сон. Юнги сглатывает, после чего осторожно, совсем невесомо проводит подушечками пальцев по ладони Хосока. Младшему кажется, что он может чувствовать, как его опаляет жарким огнем. — То есть, ты… принимаешь… мои чувства? Он смотрит на него глазами, полными надежды и томительного ожидания, и Хосок на мгновение тонет в их кристально чистой глубине. А потом за его спиной вырастают крылья — ведь Юнги предлагает ему то, о чем он мечтал миллионы лет, сообщает, что его чувства к лучшему другу всегда были взаимными, а тревоги — совершенно пустыми и напрасными. Хосок нужен Юнги так же, как Юнги нужен Хосоку. И от этой всепоглощающей радости Хосоку хочется взмыть в небеса. Он кивает. Как будто у него был другой вариант. Юнги тут же озаряется, и счастье, которое фейерверками распускается в его глазах, способно ослепить своим сиянием мир. Он ласково сжимает руки Хосока в своих. — Прости, что не могу многого тебе предложить, — извиняется Хосок. — У меня куча недостатков, но я буду стараться. Правда, однажды я стану самым идеальным бойфрендом, который только может быть. Юнги тепло улыбается. — Чтобы быть идеальным, тебе просто нужно быть собой. Таким, какой ты есть, Хосок-а. Со всеми твоими особенностями, — он осторожно, будто боясь, что Хосок испарится в воздухе, касается его щеки, чтобы стереть стекающие слезы. А потом прижимается к его лбу своим. — Хосок-а… Хоби… Хосок чувствует это прозвище каждой клеточкой своего тела. — Да, Ю-ю? — Я буду повторять это тебе столько, сколько потребуется, — шепчет Юнги, кладя на лицо Хосока и вторую ладонь. — Каждый день, чтобы ты никогда не забывал. Я тебя люблю. Ты самый идеальный для меня. Всегда был и всегда будешь. Глаза Хосока сверкают и искрятся, подобно заходящему за горизонт солнцу, и он наконец-то улыбается. И все ощущается таким правильным, каким всегда и должно было быть. — Прости, что заставил тебя ждать так долго, — говорит Юнги. — Я все искуплю. — Обещаешь? Юнги кивает, после чего еле ощутимо касается его носа губами. — Обещаю. — И еще пообещай больше никого не бить, пожалуйста, — разоблачает его Хосок, хмуря брови. — Я все еще против насилия. Юнги краснеет и делает вид, будто задумывается над этой просьбой, за что Хосок мягко бьет кулачком в его грудь. Старший счастливо смеется. — Больше и не придется. Когда я решился признаться тебе с помощью песни, я думал только о твоей улыбке. Отныне никто не сотрет ее с твоего лица. Потому что я всегда буду рядом, чтобы беречь ее. Хосок улыбается еще шире, и Юнги тает от того, что видит, не в силах устоять перед очарованием младшего. Хосок тоже не может наглядеться на своего парня Юнги, а когда замечает, что тот опускает взгляд на его губы, немедленно подается вперед. Он всегда думал, что целовать своего лучшего друга будет странно и ужасно неловко, но ничего не ощущалось настолько живым и настоящим, как губы Юнги, тревожно медленно касающиеся его собственных. Они слегка сухие и потрескавшиеся от ветра — но они принадлежат человеку, который всегда любил, всегда ценил и всегда оберегал Хосока. Это губы Мин Юнги, лучшего студента звукорежиссерского факультета и несомненного победителя музыкального фестиваля — парня, который видит в Хосоке нечто большее, чем сборник косяков и недостатков. Который оказался настолько внимательным, честным и добрым, что запал в сердце Хосока еще до того, как тот узнал, что они одинаково сильно нуждаются друг в друге. Юнги целует его так, словно только ради этого и жил: мягко, бесконечно сладко и медленно. Словно время остановилось, а от вселенной остались лишь они двое — только Хосок и его ладони в юнгиевых руках, которые старший держит так крепко, будто боится, что он передумает и сбежит. Но Хосок никуда не собирается. Потому что здесь, на лестнице перед университетом, он целует своего парня по имени Мин Юнги — человека, которого по-настоящему любит. И который так же по-настоящему любит его в ответ. Идеально. — Ого... Хосок раскрывает рот в изумлении, когда Юнги выходит из своей комнаты в дорогом и красивом костюме. Он никогда не видел, чтобы старший надевал что-то подобное — кажется, официальный стиль был первым в списке его нелюбимых вещей. Но вот он здесь: в смокинге, с уложенными волосами и черным галстуком. Выглядит, как президент крупной компании. Или как сказочный принц. — Ну, у нас же вроде как первое... свидание, — смущенно чешет затылок Юнги. — Хотел выглядеть круто. Для тебя. Хосок растроганно смотрит на него, не веря тому, что Юнги надел этот жутко неудобный костюм только ради него. Ради их первого свидания. Чем он заслужил такого замечательного бойфренда? — Ю-ю... спасибо, — он улыбается, чувствуя, как тепло разливается в его груди. — А знаешь.... Юнги заинтересованно поднимает взгляд и наблюдает за тем, как Хосок подходит к холодильнику и достаёт оттуда знакомую белую коробку. Их любимые ананасовые пирожные. — Хоби... — Я тут подумал, — вкрадчиво начинает Хосок, поглаживая крышку упаковки, — может, останемся дома? Будем есть пирожные, смотреть документалки про рыбу-каплю и ничего не делать? Юнги хлопает глазами. А потом одаривает Хосока бесконечно счастливой улыбкой. — Господи, ты самый идеальный в мире. Хосок хихикает, когда Юнги, на ходу стянув с себя галстук, берет его за талию и впечатывает в стену самым сладким в мире поцелуем. Он обнимает старшего за шею и отвечает со всем океаном чувств в груди, потому что это то, о чем он мечтал с детского садика. А те нежность и любовь, что сквозят в каждом прикосновении юнгиевых рук и губ, оказываются даже лучше. И с каждым днем их будет все больше, больше и больше. Возможно, Хосок не идеальный, но он всегда будет самым идеальным для Юнги.