Яблоко без сердцевины

Придерживая одной рукой Толстого, обстоятельно карабкавшегося со ступеньки на ступеньку, Рыжая поднималась вслед за ним, держа в другой пакеты с едой, предвкушая душ, ужин и сон. Сегодня удалось ухватить в баре несколько вкусных, совсем нетронутых порций, значит не надо готовить. Устала, как сволочь, но не привыкать. Еще один день с чистой совестью можно вычеркивать. Ну почти. Почти дома. Она не сразу различила его в темноте подъезда, сперва даже приняла за одного из Серолицых, иногда их заносило в этот не самый благополучный район, и заранее напряглась, приготовившись к какой-нибудь выходке. Выдали его волосы — мазок светло-желтой краски на сером кирпиче. Лорд сидел на ступеньках в каком-то безразмерном свитере, обняв руками колени в грязно-голубых джинсах, почти сливаясь со стеной, будто он только что от нее отлепился, как старая штукатурка. Рядом небольшой рюкзак. Молча, бесшумно поднялся навстречу. Рыжая остановилась и легко осадила ребенка, приостанавливая. Растерялась. Зажмурилась. Сценария на случай сбывшейся мечты у нее не нашлось. Никаких домашних заготовок. — Ты здесь как? — глупее не придумать. — Я к тебе, — не улыбается, смотрит пристально, серьезно, даже не смотрит — вглядывается. Все, конечно, совсем не так, как она представляла, но это не важно, вот же, вот он миг, которого она ждала десять лет! Но никакой бурной радости, эйфории или что там положено испытывать в такие моменты, у неё не было. Даже мелькнула неуместная, усталая и сердитая мысль, что опять сегодня не получится выспаться. Скорее раздражение, чем радость. Почему сердце нельзя приготовить к тому, чего ждешь больше всего на свете? На лестнице думать и обниматься не удобно — руки заняты, Толстый тянет к дверям. Неловкая толкотня в тесной прихожей, шуршание пакетов, топот маленьких ножек по квартире, руки мыть. Удивительно, но Толстый совсем не испугался нового человека, хотя обычно настораживался и сразу прятался. Неужели, узнал? — Давно нас ждешь? — Не особо, посидел немного, у вас тут тихо. — Как ты нас нашел? У тебя же нет адреса. — Мне не трудно. — Чаю? Поешь с нами? —  С удовольствием, — вежливый, спокойный, ровный, почти равнодушный голос. Он изменился. Точный возраст Лорда не определить, как у многих здесь, как и у Рыжей, кстати, но заметно стал старше, черты лица чуть погрубели, без костылей оказался высоким. Она забыла об этом. Рыжая жадно всматривалась в его лицо, пытаясь найти хоть какие-то признаки или отголоски Леса. Но ничего особенного не заметила, кроме, разве что постоянно меняющегося цвета глаз — от серого до темно-василькового. В общем-то не такая уж и большая редкость здесь, Рыжая видела вещи и более странные. По прежнему до одури красивый, но в целом обычный молодой мужчина. Гораздо обычней, чем она помнила его в Доме. Пожалуй, даже для Наружности сойдет. А главное, исчез тот пылкий, жадный, молящий взгляд, преследовавший ее тогда, в Доме, который ей бесконечно льстил и смущал одновременно. Даже было не понятно, рад ли он ее видеть. Если бы Рыжая точно не была уверена, что перед ней Лорд, то с легкостью поверила бы в то, что с этим человеком они почти не знакомы. Чтобы немного развеять неловкость, Рыжая рассказывает про Толстого, про свою неинтересную работу, про то, как справляется, стараясь уложить в нейтральные фразы, по возможности, не жалуясь, эти десять лет. Пытается шутить. Лорд внимательно слушает, что-то переспрашивает, негромко смеется ее шуткам, но о себе в ответ ничего не рассказывает. И ни слова про Лес. Он вообще почти ничего не говорит. Самый главный вопрос, который сжигает сердце, она почему-то не задает, отчего внутри все сжимается, и под ребрами медленно перемалываются булыжники. Рыжей ужасно хочется, чтобы этот разговор, которого она ждет много лет, начал Лорд. Но он молчит. Молча курят на кухне, Лорд наблюдает, как Рыжая кормит Толстого, потом укладывает его спать, ежедневный ритуал. Когда Толстый перестал возиться в своей кроватке и затих, она постелила им на полу на кухне, чтобы не разбудить малыша. Рыжей тревожно и даже немного страшно, как будто ей предстоит провести ночь с малознакомым мужчиной. Она правда отвыкла. Но, наверное, надо, да? Они же так давно не виделись. Целовались долго, медленно, привыкая, изучая, вспоминая. В какой-то момент она поняла, что больше всего хочет просто обнять его и так лежать долго-долго, без всего остального. Но Лорд хочет большего, ласки его настойчивы, и она уступает. Чуть позже ее немного испугала тяжесть и странная дрожь его тела, даже захотелось вывернуться. После, закрывшись в ванной, Рыжая долго сидела, уперевшись пятками в край ванны, и пыталась вспомнить, как это у них было в Доме и не смогла вспомнить. Поплакала. Наверное, от радости. Когда вернулась на кухню, Лорд не спал, ждал. Устроившись, у него на плече, Рыжая, наконец не выдержала и решилась задать главный вопрос. — Ты же сейчас из Леса? Да? Лорд медленно кивнул. — И… Как там? Он пожимает плечами: — Нормально. — Ты же… нас заберешь? Ты же за нами пришел? — Нет. Не заберу. Я пришел сюда. К тебе. Рыжая привстала и нахмурилась. Ответ Лорда показался ей странным, неправильным, уклончивым. Это совсем не то, что он должен сказать, не то она ожидала услышать. — Что это значит? Лорд убирает с ее лба непокорную рыжую прядь, выдыхает и говорит то, что через минуту обрушит ее прежний мир:  — Это значит, Рыжик, что я не смогу тебя перевести. Вернее, я могу тебя перевести сюда. Или вернуть обратно в Наружность. Но только не в Лес. Тебе туда нельзя. Прости. Его «прости» повисает в воздухе, как приговор, как смертельный диагноз, как табачный дым в душной прокуренной комнате без окон. Такой красивый, стройный и цельный мир, выстроенный Рыжей, накренился, покрылся трещинами и рухнул. Вековая скала в один миг скрошилась в песок.  — Почему? Почему?! - глаза ее замирают, булыжники в груди перекрывают легкие, она задыхается. — Лес тебя не примет. А это смертельно опасно, поверь мне. Я видел, что бывает с теми, кого Лес не принимает, это страшно. Ты там продержишься от силы несколько дней и погибнешь. Тебе правда туда нельзя. И я ничем не смогу помочь. — Откуда ты знаешь?! Ты врешь! Ты врешь! Зачем ты это говоришь? Я же там не была, как можно знать, — впервые за долгое время в Рыжей просыпается ярость. Она нависает над Лордом, до синяков вцепившись в его плечи. Он готов к удару, крику, но терпеливо объясняет неприятное. — Ты уже достаточно долго живешь на Изнанке. За это время Лес уже мог бы тебя почувствовать и забрать. — А Слепой… И Слепой не переведет? — последняя жалкая попытка. — Он же обещал!  — Нет. Это его решение. Слепой тебя близко к Лесу не подпустит. — А ты? Ты можешь вернуться в Лес?  — Могу.  — И?  — Я не вернусь. Если… если ты не против. Я хочу жить с тобой, а в Лесу это не возможно, — глаза Лорда потемнели, и в сумеречном свете стали почти черными. — Что же… теперь делать? —  Рыжая не кричит, не ругается, не шепчет. Почти беззвучно выдыхает. Те, кто тонут по-настоящему, не кричат. — Жить. Давай, хотя бы попробуем. От его возлюбленной остались огненные волосы и несбывшиеся мечты. От ее эльфа осталось десять лет ожиданий и одно невыполненное обещание. Как собрать из песка скалу? Как склеить разбитое зеркало? Как пересобрать заново дом после землетрясения? Проснулась она в своей постели, хотя совершенно не помнила, как уснула, провыв полночи в подушку, и как перебралась с кухни в кровать. Лорд спал рядом, приобняв ее. Будильник возвестил, что пора вставать на работу и начинать новый дневной круг. Начиналась какая-то другая прежняя жизнь.