Лепестки

Юрий не думал, что может быть влюблен. И в целом не слишком-то задумывался о любви. По крайней мере до тех пор, пока однажды не обнаружил на ладони несколько бледно-розовых лепестков сакуры. «Твою мать» и «пиздец» — все что крутится у него в голове в тот момент. Сакура, ха… Что за бред… Лепестки оказываются в мусорном ведре, но от мыслей избавиться куда сложнее. Какого черта?! Как?! Когда?! Почему он не заметил?! Юра не говорит никому ни слова о произошедшем и пытается убедить сам себя, что это просто дурацкая случайность, что это просто невозможно. Невозможно, чтобы он влюбился в кого-то вроде… Невозможно же?.. Мыслей становится чересчур много, страх сковывает все тело, так что ни сосредоточиться, ни отвлечься и ночью никак не выходит заснуть. Осознание бьет его по лицу буквально на следующий день. Он запаздывает на тренировку, а когда наконец появляется, слышит как по катку разносится ритмичная мелодия эроса. — Ты опоздал Юрио. — Говорит Виктор, скрестив руки на груди. — Все в порядке? — Ага. — Сухо бросает в ответ Юра, походя ближе к бортику. — Хм, значит сегодня уйдешь позже. — Губы Виктора растягиваются в улыбке, на что Юрий лишь недовольно цыкает и отводит взгляд. Глядя на скользящего по льду Юри он понимает, что облажался. Потому что возможно, его правда угораздило влюбиться… Плавные и в тоже время уверенные движения, отточенные прыжки, вращения в такт музыке. Это… Завораживает… Так что не смотреть просто не получается… Последний элемент исполнен, и мелодия обрывается. — Хорошо справился, Юри. — Виктор хлопает в ладоши, заставляя Юрия прийти в себя. — Спасибо. — Отвечает японец, чуть краснея. — О, Юрио-кун, ты пришел. — Кацуки мягко улыбается, подходя ближе. — Что-нибудь случилось? — Ничего. — Отрезает он. Сердце сжимается и колотится чуть быстрее. Смотреть Юри в глаза вдруг почему-то оказывается слишком сложно. Юрий выходит на каток следующим. — Постарайся Юрио-кун. — Доносится ему в спину. Музыка вновь заполняет зал и как-то некстати вспоминаются пирожки с кацудоном. Вечер тогда был холодный, снег засыпал все улицы, но вдвоем, пожалуй, было не так уж плохо и пирожки тогда были вкусные. Юри казался счастливым. Воспоминание разливается теплом пополам с горечью где-то в груди. Плисецкий вдруг чувствует себя полным дураком. Агапэ — любовь, не ждущая взаимности, любовь, не требующая ничего в ответ. Теперь он кажется немного понимает. Лепестков становится больше, бледно-розовая сакура сменяется красными розами, но он по-прежнему не говорит об этом никому. Молчит на расспросы Лилии, молчит на недовольное ворчание Якова, игнорирует странные взгляды Виктора, Юри и всех остальных, когда уходит в туалет все чаще и чаще. Плисецкий знает, эти несчастные цветы однажды могут просто убить его, что само по себе звучит смешно и кажется гребаным абсурдом, но к операции тоже не спешит. Почему-то мысль о том, что вместе с ними исчезнут и чувства кажется странной, пугающей даже… «В чувствах нет ничего плохого, Юрио-кун.» — Сказал как-то Кацуки в их последний приезд в Японию. Что-то похожее он слышал, еще когда был ребенком, но тогда он понимал даже меньше. И вот как все обернулось теперь… — Твое агапэ стало намного лучше… — Задумчиво тянет Виктор. — Интересно, с чего… — Ты чем-то недоволен?! — Привычно огрызается в ответ Юра, усаживаясь на скамейку, чтобы переобуться. Никифоров лишь вздыхает. — Уж не влюбился ли ты, Юрочка? — Нарочито сладким голосом произносит Мила. — Заткнись старуха. — Раздраженно шипит Плисецкий. — Я просто тренируюсь. Т-р-е-н-и-р-у-ю-с-ь, ясно?! — Но ты правда молодец Юрио. — Кацуки протягивает ему полотенце и ставит рядом бутылку с водой. Юрий поднимает взгляд и на секунду теряется от этих слов, а затем выхватывает из его рук полотенце, фыркает, пряча легкое смущение за ухмылкой. — Не смей расслабляться, иначе, я снова тебя сделаю. — Даже не думал. — Тихо смеясь отвечает японец. — Ладно, раз уж все сегодня такие молодцы, пора расх- Щекочущее ощущение где-то в горле, как всегда, появляется внезапно. Плисецкий прикрывает рот рукой, пытаясь сдержать кашель, поднимается со скамьи, заставляя Виктора прерваться и исчезает за поворотом, ведущим в туалет быстрее, чем кто-то успевает сказать хоть слово. Сердце колотится слишком быстро, кровь стучит в ушах и кашель все не прекращается. Юра влетает в комнату и тут же бросается к раковине, выкручивая кран с водой на полную. Спазм сдавливает горло, вынуждая его склониться над умывальником, откашливая эти чертовы лепестки снова и снова. От противного горького привкуса кружится голова и все плывет перед глазами, так что приходится с силой вцепиться в раковину. Становится хуже. Когда приступ наконец проходит Юрий быстро ополаскивает лицо холодной водой, пытаясь перевести дыхание и привести себя в порядок. Но, стоит ему поднять голову, глядя в зеркало, становится ясно, что в комнате он не один. Блять. — Какого хрена ты здесь… — Плисецкий поворачивается резко, так что на миг все снова кружится и расплывается, а в следующую секунду он чувствует тяжесть чужих ладоней на своих плечах. — Юрио-кун, ты в порядке?! — Голос Кацуки почти звенит от беспокойства. Он прижимает русского чуть ближе, помогая тому устоять на ногах. — Прости, я подумал, что тебе плохо, и может нужна помощь, но… Это… — Я в порядке! Отцепись от меня! — Голос Юрия звучит хрипло, и совсем неубедительно. Хуже теперь уже быть не может, но он все равно пытается оттолкнуть от себя японца. Однако его хватка оказывается на удивление крепкой. Надежды Плисецкого сбежать как можно быстрее рушатся с каждой секундой. — Это что розы?.. — Юри с опаской заглядывает русскому через плечо, замечая плавающие в воде алые лепестки. В комнате вдруг повисает абсолютная тишина, Юрий застывает на месте не в силах издать даже звука. Сердце все еще колотится как бешеное, но в голове абсолютно пусто. — Как ты?.. Когда?.. Как давно?.. Кто?.. — Вопросы сами слетают с языка один за другим. Ни на один из них Плисецкий не отвечает, лишь стоит, молча вцепившись в ворот чужой футболки. — Юрио, кто… — С нажимом повторяет Юри, пытаясь взглянуть на его лицо. Русский дергается и отводит глаза. — Какая разница… — Сквозь зубы буквально шипит он. — Какая тебе разница?! — Это важно! — Выпаливает в ответ японец. — Почему ты раньше не сказал? — Юрий продолжает молчать, когда Кацуки вдруг обнимает его. — Почему?.. — Его голос наполняется дрожью и печалью. Юрий жмурится, дурацкие, непрошеные, никчемные слезы застилают глаза. — Это ведь Виктор, так?.. Надо было сказать раньше… Мы бы что-нибудь… Плисецкий грустно усмехается, уткнувшись Кацуки в плечо. — Дурак ты, кацудон… — Что?.. Погоди… Юрио… Ты же не?.. — Мимолетная мысль, кажется, Юри абсолютно глупой, но когда он чувствует, как Плисецкого в его объятиях пробивает дрожь… — Прос…— Вмиг сожаление и вина тяжестью оседают где-то в груди, но закончить ему не дают. — Лучше заткнись. — Юра сжимает ткань футболки крепче, пытаясь произнести, как можно тверже. — Заткнись, понял?! Иначе, я тебе врежу! — Только от его слов совсем не веет угрозой, разве что какой-то усталостью и смирением. — Я в порядке, ясно… Даже думать не смей, что ты в чем-то там виноват, придурок… Разумеется Плисецкий прекрасно знал, что взаимности от этих его чувств ждать глупо. То, как Юри смотрел на Виктора, как улыбался ему и влюбленно ворковал с ним в перерывах не заметил бы только слепой, либо еще больший дурак, чем сам Юри. И все же… Кацуки чуть отстраняется и ловит лицо Плисецкого в свои ладони, когда тот пытается отвернуться. Большими пальцами стирает слезы с его щек, хотя сам едва держится, чтобы не расплакаться тоже. Юрий хмурится, шмыгает носом. — Что? — Я не могу дать тебе то, что ты заслуживаешь, Юрио-кун. — Русский вновь усмехается. Будто бы он сам не знает. — Но… — Юри прижимается своим лбом к его. — Обещаю...Я буду рядом…