daethly.

Она проснулась с явным привкусом гнили во рту и тут же сделала вывод, что наконец-то умирает. Айви давно смирилась со своей участью, но вот сегодня что-то встречаться с подругой с косой через плечо наперевес уже не хотелось так сильно, как вчера, например. Может быть это, наконец, таблетки, что разноцветными капельками рассыпались на прикроватном столике, подействовали на нее? А может быть просто солнце сегодня светит чуть ярче? Памела поднимется и бежит в ванную, падает на колени, склоняясь над унитазом. Ее тошнит уже который день, ведь она специально ест много, смешивая несмешиваемое, чтобы поскорее кишечник разложился на части и сердце изнутри покрылось плесенью и перестало стучать.       — Чёрт, — хрипит она, разглядывая мутную жижу и остатки ужина; крови не было, что уже говорить о частях её внутренних органов. Айви поднимается, тяжело упирается ладонями о края раковины и смотрит на свое отражение. Волосы, некогда такие пышные и яркие, потускнели и клочьями торчат во все стороны, щеки ввалились и глаза потускнели. Благо, солнечный свет не дает ей совсем развалиться, словно осенний лист клена, по которому кто-то прошелся. Она заплетает высокий хвост, чтобы волосы не липли и не лезли в рот, а затем поворачивает кран. По ванной расползается привкус ржавчины и хлорки, но Айви все равно жадно, пригоршнями, набирает воду и пьет, пьет до тех пор, пока, как ей кажется, не становится похожа на шар.       — Тяжело быть величайшим злом, — говорит она сама себе и подмигивает отражению. Улыбается, но улыбка выходит жалкой и вымученной. — Да-да, ты, крошка, ты убила всех этих людей, чтобы природа жила. Заразила их всех, отравила своим дыханием, у-би-ла! Она выкрикивает каждое слово все громче и громче. Убила, убила, убила, я всех их убила! Пустила на удобрения, скормила своим малышам. Чертовы людишки! — ее шепот больше похож на шипение змеи, но слова приятно согревают разум, давая небольшую передышку. Памела обнимает себя за худые плечи и спускается на кафель, все еще глядя на свое отражение. В тусклом свете лампы она выглядит, как ветка осины: такая же тонкая, дрожащая. И одинокая. Но Айсли плевать хотела на одиночество. Она знает, чем это закончится для нее, и теперь готова, готова принять любое наказание за содеянное. Видела бы меня Харли сейчас, думает Пэм, но она не может, ведь я ее убила. Убила, отравила, уничтожила! Она обнимает себя в попытке согреться, скребет ногтями по тонкой, иссушенной коже, будто в попытке добраться до собственных костей. Боль едва ощутима, да и Айви не обращает на нее никакого внимания. Зачем? Она ведь и так скоро умрет. Пересушенные губы шепчут что-то невнятное, глаза смотрят на себя, но уже, кажется ничего не видят. Но я ведь тоже мертва, тут же убеждает она себя, только все они умерли сразу, а у меня просто затяжной процесс Но я труп, мертвец, кусок плоти, который уже гниет изнутри, да! Она давно перестала слышать звуки внешнего мира, ведь на улице не появлялась больше года. Окна зашторены плотными шторами, и только несколько дыр, будто от пуль, помогают солнцу добраться до нее. Воду давно грозились отключить, но кто-то постоянно пополняет счет, так что Айсли думает, будто это делает она, только не помнит, как. Когда она впервые почувствовала запах гнили, то ужаснулась. Она подумала, что зараза зацепила и ее, но это всего лишь умирали ее питомцы, про которых Айви благополучно забыла, ведь ее навязчивые мысли всех убить давно поглотили ее сознание. И вот когда звуки улицы стали больше не слышны, она поняла, что все-таки сделала это. Сделала то, о чем давно грезила бессонными ночами. Она истребила человечество. После осознания ей больше ничего не оставалось, как медленно убивать себя, пока однажды ее не навестили. Конечно же, Рыжая подумала, что это был сон, ведь никого в живых на Земле больше нет. Но таблетки каким-то непонятным образом пополнялись, вскоре забив весь столик. И Айви решила, что это витамины, которые она принимала раньше, чтобы «жить». Но теперь «жить» не хотелось, да и ни к чему оно было, и Айсли смешала антидепрессанты, иногда вылаживала из разноцветных «пуговок» картинки или слова. Больше всего ей нравилось «смерть». Ведь теперь это слово стало таким притягательным. Она ещё какое-то время сидит на холодном кафеле и размышляет вслух. Сначала жалуется на то, что смерть идет так долго за ее грязной душой, потом вспоминает всех ею убиенных и мечтает, как хорошо теперь будет природе. Ведь она всех у б и л а.