Ментоловый мертвец в объятиях брошенного преступника

Публичная Бета включена. Она будет очень рада, если вы в неё потыкаете.

      Ментоловые сигареты та ещё дрянь на вкус. Фальшивая свежесть, что оседает неприятным налётом на зубах. Обманка, за которой яд, убивающий лёгкие. Макс затягивается и чувствует как дыру в груди стягивают чёрные смольный нити. Дым штукатуркой укладывается на тонких стенках. Рана перестаёт кровоточить. Мясные куски перестают вываливаться наружу. Колфилд и так потеряла слишком много. Почти всю себя. Все важные части. Остался лишь каркас и маленькие кусочки на нём. Середина пуста. Прошлая Макс затерялась в остальном мире. Её вытащили из под купола и бросили выживать в реальном мире. Поэтому она исчезла. Колфилд, которая делает селфи. Радуется жизни, видит прекрасное и тянется к фотоаппарату чаще, чем к телефону.       Понимает, что не может оставаться одна в таком состоянии. В этом мире. Ей нужен новый купол, вдохновение. Призма, через которую можно наблюдать за миром.       У Нейтана нет друзей, больше не осталось. Убить человека — это не продавать наркотики подросткам из академии по завышенной цене. Убить Хлою Прайс — это не ошибиться с дозой для Рейчел. Убить на глазах Колфилд — это не издеваться над прошлой Макс. Виктория отворачивается от него, потому что убийство человека должно быть наказуемо.       Нейтан Прескотт становится изгоем. Его вышибли из привычного мира в реальный. Он остался один. Она протянула ему руку.       Шон Прескотт естественно не даёт загреметь своему отпрыску в тюрьму. Макс содействует в этом. Она до пизды милосердна и сострадательна. Колфилд помнит тот звонок, который стучит сердцебиением в голове и не даёт думать. Она помнит фотографию на свалке. Мёртвый взгляд Эмбер и накаченный, ничего не понимающий, Прескотта. Макс не любит. Макс нуждается, спасает, цепляется, чтобы не утонуть. Плевать, кто и что про неё подумает. Выбор, что осознанно пал на этого парня, не изменить. Она слышит чей-то звонкий крик.       Макс целует губы, которые сказали её Хлое, что по ней никто не будет скучать. Целует, как доказательство того, что такие люди всё же есть. Кусает до крови, мстит. Смешно и жалко, настолько, что вырывается наружу. Она не помнит, сколько выпила и когда изменилась настолько сильно. Колфилд отрывается от губ и смотрит в до боли знакомые глаза. Заменяет на горлышко бутылки. Короткий глоток раскрашивает мир в оттенках голубого цвета белым, становится светлее. Макс заливается смехом, потому что на дне. Потому что свет затмевает разум. Дым от выстрела ложится пеленой на глаза.       Волосы, окрашенные в синий и розовый, стягивают в чужом кулаке. Боль приятна, заслуженная. Она должна её чувствовать, раз ментол утоляет, но из последних сил не даёт потерять себя. Макс Колфилд ходячий памятник, вечный траур по близкой подруге. Небольшая копия, оставшаяся на память этому миру. Волосы, что были ярче всех красок, теряют контраст, врастают в плитку. Зеркало напоминает о том, что она заслужила, потому что не отвечала — специально, бросила — намеренно, оторвала от своей жизни резко и безжалостно. Макс горит в приготовленном котле. Мешает варево огромной ложкой. Смотрит вверх. И видит в темноте Синюю Бороду. Поэтому она больше не ходит к Джойс. Бросает, исчезает, как когда-то поступила с младшей. И снова это правильно. Она не Макс, не Хлоя. Макоя Прайсфилд. Что-то поломанное, рассыпающиеся, склеенное дешёвой дрянью из хозяйственного. Джойс не должна видеть это нечто. Это больно. Жестоко. С неба не простят, следящей за мученицей голубой бабочкой.       Нейтан спит с человеком, которого собственными руками убил и возродил в другом. Прескотт целует того, кто остался с ним в одиночестве. Их личное чистилище на девятом кругу.       Колфилд смеётся, когда холодные губы касаются шеи и прерывают. Мокрый язык ласкает застывшую кожу. Звук сменяется стоном. Макс не чувствует, как высыхает чужая слюна. Руки, что держали тот пистолет, переняли холод стали. Они снимают одежду, прикасаются к коже. Прохладный страх бежит по маленьким мурашкам. Прикосновения к груди, животу, тазовым костям. Берут за душу, тянут к Нейтану. Тело дрожит, как тогда, на кафеле женского туалета. Холодно и сейчас. Прескотт не согреет, но Колфилд держится за него. Тянет в замерзший мир. Впивается ногтями с тёмным лаком. Красные следы на коже. Одни из немногих. Как знак протеста. Она не отпустит. Нет. Это слишком просто, легко. Они виноваты, они задолжали. Вместе. И сгинут однажды также. Ноги слабеют, Макс оказывается на мягкой кровати, как на твердом полу. Пальцы, прикасающиеся к остывающей Прайс, глядят щёку. Она целует их, чувствует тот терпкий запах, принадлежащий Хлое. Знает прикосновения к её коже. Сейчас она грубее. Сердцее бьётся в возбуждённой истерике. Ещё немного, больше прикосновений, больше мелькающих воспоминаний и содрогнутся плечи. Собственные стоны отдаются в ушах всхлипами. Вспышка фотоаппарата. Бабочка прибита ментоловыми сигаретами к черным простыням Прескотта.       Макс счастлива, потому что искренне ненавидит и презирает.