В целом свете

― Да ла-а-адно тебе, Валь, ― Тема нахально скалится, приваливаясь к стене рядом с дверью в квартиру. И смотрит. В полумраке спящего подъезда глаза у него поблескивают загадочно ― лунными бликами по тёмной морской воде. Лукавые и сонные. Полные затаенной нежности. Сердце едва не пропускает удар ― замирает, а потом бухает о ребра тяжело, с оттягом. Тему хочется прижать к этой самой двери, выцеловывая каждый сантиметр обнажённой кожи ― галстук он стащил ещё в такси, порывисто расстегнув пару верхних пуговиц на рубашке. «Как тебе в этой твоей форме не жарко, блин». И тут же голову на плечо уронил. Прежде ― украдкой прижавшись губами к челюсти. Несдержанный, слишком откровенный в пьяной привязанности. И сейчас столь же откровенно напрашивающийся на поцелуи, на… ― Не здесь, Тем, ― почти ласково. Хмурится, показательно руки поднимает, мол, понял вас, товарищ полковник, и в квартиру чуть не вваливается. В прихожей тихо ― Чару забрала Юля на выходные в Питер. Оставив их вдвоем. Тема времени не теряет. Стоит только захлопнуть дверь, как он всем телом вжимается, к двери притирает ― голодный до ласки. А у самого в глазах волнуется, плещется все то молчаливое... Валентин легко накрывает его губы своими, ловя тихий довольный вздох. Пальцы сами собой вплетаются в мягкие волосы, притягивая ближе. Тема податливый, разгоряченный алкоголем и быстрыми, абсолютно неуставными поцелуями в коридоре банкетного зала, льнет ближе. Настойчиво напоминая что они, наконец, дома. Одни. У всего был предел. И у его терпения тоже. Особенно когда дело касалось официальных торжеств. Но в этот раз все прошло почти сносно ― благодаря Теме. Который буквально вынудил взять его с собой. И не давал скучать весь вечер, то и дело, отпуская неуместные комментарии о происходящем под шампанское, а потом водку. Медленно, но верно накачиваясь алкоголем до простого и ясного: «Поехали домой, Валь. Меня счас стошнит от этих завываний». И они поехали. Со сцены продолжала литься однотипная фонограммная русская попса, а Тема настойчиво тянул его за собой из зала. Уверенный, сосредоточенный, бескомпромиссный. Незнающий слова «нет». ― Так, что скажете, товарищ полковник? Дадите свой китель погонять, а? Пальцами лацканы трогает, съезжает ладонями вниз к пуговицам. Оглаживает, примеряется. ― Не положено. Хмурится. Глаза вскидывает, пытаясь понять ― всерьез ли. Валентина тянет улыбаться. Ну, какой же он… ― Давай в ванную и на боковую, Тем. Время позднее. Хмурится пуще прежнего. Руки демонстративно убирает. Губы поджимает. Мол, ну и не надо, не очень-то и хотелось. Но молчит. Что-то себе думает, решает. Например, что отлучили от тела в воспитательных целях. Мальчишка. Валентин ловит его перед самой дверью в ванную ― ладонь сжимает, в объятия тянет. ― На обиженных воду возят, слышал? ― легко губами по уху скользит, мочку зубами прихватывает, не сдержавшись. Тема весь напряженный, пружинящий раздражением, вмиг расслабляется, выдыхает негромко. Голову чуть поворачивает, ловя губы своими. Ласкается медленно, тягуче языком по языку гладит. Открытый, нуждающийся, до одурения желанный. Отстраниться от него сейчас… ― Тема. Душ. ― А потом на боковую, ага. В самые губы. Улыбаясь. Артем исчезает за дверью ванной прежде, чем Валентин поддастся порыву никуда его не отпускать. ― А как же очарование наших пьяных перепихонов, а? ― громко, нагло, абсолютно привычно. Артем замирает на пороге спальни выжидающе. Валентин на краткий миг встречается взглядом с темными, полными возмущения глазами и, как ни в чем не бывало, продолжает расстегивать запонки. А Тема что? Обнаженный, не считая полотенца на бедрах, влажный, сверкающий каплями воды в волосах, но все такой же нахальный. Даже чересчур. Мгновение ― и он легко утягивает со спинки стула парадный китель. Тут же на плечи набрасывая. ― Ну, что скажете, товарищ полковник? ― вертится, со всех сторон себя показывая. ― У вас уже стоит за честь мундира? Всего пара шагов ― полотенце соскальзывает к ногам, он перешагивает его, не глядя. Приближается, крадучись. Почти утопая в кителе на пару размеров больше него самого. ― Тем, кончай дурить. ― А вы заставьте, Валентин Юрьевич, ― скалится, одной рукой по груди вниз скользит, по животу мажет кончиками пальцев ― дразнится. Несносный, абсолютно невыносимый. Самый близкий в целом свете. Притянуть его за лацканы ― ближе, ощущая жар тела даже сквозь ткань рубашки, чувствуя как путано пальцы дергают пуговицы из… Тема, нетерпеливый до горячечной несвязности движений, в губы поцелуем впивается хищно, жадно. Дышит чистым спиртом, мутно, осоловело смаргивает, стоит только шаг вперед сделать, тесня к кровати. И еще один. И… Синее на синем. Тема неловко пластается на простынях ― китель спадает, обнажая бледное с потемневшими следами бурной прошлой ночи плечо. Спохватывается, тут же натягивая его обратно, и к подушкам отползает. Будто испугавшись, что Валентин отберет у него… Вот еще. ― А ты раздеваться не будешь? Ладонями по телу ― медленно, нервозно. Мало. Слишком мало. Валентин присаживается на край постели, одним взглядом оглаживая чуть порозовевшее от возбуждения тело. Тема сглатывает шумно. Губы облизывает. Хочет, ждет прикосновений. И, не дождавшись, языком по ладони мажет, тут же обнимая влажной рукой член. Неотрывно глядя глаза в глаза. Раздраженно-разочарованный. Напряженный. Уязвимый в своем ничем не прикрытом вызове. Вот он я. Возьми, если сможешь. А если нет, то и не стоит даже… ― Я посмотрю. На слабо берет, но так, не всерьез. Тема чувствует, конечно. Чуть расслабляется, на пробу скользит ладонью вверх-вниз, голову запрокидывает, выдыхая. Тут же губу закусывает. И смотрит. Из-под полуприкрытых век следит. Колени в стороны разъезжаются, пальцы на ногах от удовольствия поджимаются. Только руку протяни… Валентин невесомо трогает ладонью тонкую, преступно изящную лодыжку. Твердую косточку большим пальцем обводит, слегка нажимая ― Тема давится стоном, слишком взбудораженный простой лаской. Чувствительную кожу хочется ощутить губами. Зубами прихватить ― от одной мысли о том, как от щекотки Тема инстинктивно лягнется, вмиг становится весело. Острое желание проучить отступает, оставляя лишь щемящую до боли в груди нежность. ― Чему улыбаетесь, товарищ полковник? На выдохе, чуть запыхавшись. Ладонь скользит все быстрее ― никаких изысков. Только голая ничем не прикрытая нужда в разрядке. ― Не чему, а кому. Тебе. И что бы Тема там себе не думал в банкетном зале и после, чем бы ни руководствовался, повышая градус невыносимости происходящего до предела, он знал, что делает. Не дурак ведь. И вполне способен… Осталось лишь понять ― зачем. Допрос с пристрастием ему устроить, что ли. Ладонь задумчиво скользит выше по ноге, мягко разминая напряженные мышцы икры. Тема всхлипывает в голос, глаза жмурит. Кольцо пальцев крепко обнимает основание члена ― не хочет кончить раньше времени. Все еще нуждающийся, напрашивающийся на ласку. Все еще самый желанный. Губы сами собой касаются острой горячей коленки. Валентин чуть прикусывает кожу, вызывая сильную, ощутимую дрожь. И, наконец, выше подтягивается, накрывая взмокшее от напряжения и желания худое тело, укрытое кителем. Тема нетерпеливый, жаркий, руками за шею обнимает, губами лихорадочно к губам льнет, почти кусаясь. ― Тише. Немного замедляет, остужает, ладонями бедра оглаживает, чуть нажимая на свежие синяки ― Теме только и остается сорвано в губы дышать, зажмурившись. Безропотно принимая все, что… Смазка приятно холодит пальцы, но Валентин старательно согревает ее ― и если быть осторожным, то можно, мягко обведя напряженные мышцы, скользнуть внутрь него сразу двумя пальцами. Тема податливый, растянутый после вчерашней близости, принимает его с тихим, надрывным всхлипом. Вынуждая замереть. Дух перевести. Рассеяно поглаживая сокращающиеся в ответ на незатейливую ласку мышцы. Ловя каждый вздох, каждое страдальческое выражение лица. ― Блядь, Валь… Я сейчас… ― Не сейчас, Тем. Не сейчас. Подождешь ради меня? ― Да-а, ― срываясь в очередной тихий всхлип. Не оставляя сомнений, что его кроет так же нещадно, как самого Валентина от одного взгляда в темные, мутные от удовольствия глаза. Сдержаться не получается. Валентин скользит внутрь одним долгим сильным движением. Чувствуя, как Тему прошивает дрожь. Тот сжимается, тут же бедрами навстречу качает. Нетерпеливый в желании ощутить все и сразу. Слишком торопливый. И если бы только ему самому хватило выдержки. Ее, конечно, не хватает. Движения смазанные, быстрые, чуть грубые ― на Тему смотреть невозможно. Китель этот блядский, смятый, весь уже пропитался острым, резким запахом секса, их общим ни с чем не сравнимым, уникальным… Мысль теряется, тонет в горячечном удовольствии. Тема не всхлипывает, стонет негромко, надсадно ― слишком много, слишком через… И Валентин против воли замедляется. Губами по плотно зажмуренным векам скользит осторожно, успокаивающе. Накрывает приоткрытый рот легким поцелуем. А Тема сжимается вдруг, вздрагивает крупно и с тихим стоном кончает. Стискивая в себе почти болезненно, но так… Валентину хватает всего пары движений ― и его накрывает привычное жаркое марево удовольствия, топя в себе с головой. ― И стоило устраивать этот пьяный фарс? ― А как иначе-то? Зато теперь все твои знают, что у полковника Лебедева тоже есть сердце. Сам домой пьяного соула отвез. Не стал сдавать на руки адъютантикам. Усмехается негромко, дыханием шею щекочет. Жаркий, чуть влажный, всем телом привычно вжимающийся в бок и по-хозяйски обнимающий поперек груди. Самый любимый в целом свете. ― А еще у тебя теперь есть отмаза, чтобы на все эти остоеб… Задолбавшие попойки не ходить. Кто его знает, что я еще отколоть могу, один-то. ― Даже не хочу представлять. Хотя, с некоторыми вещами ты и один неплохо справляешься, стоит признать. ― Это с какими же? ― негромко, чуть задевая губами кожу на шее. ― Все тебе скажи. Спи давай, птица Говорун. ― Есть, товарищ полковник! Вслушиваясь в тихое, чуть свистящее постепенно замедляющееся дыхание, Валентин привычно оглаживает кончиками пальцев темнеющую в ночной мгле татуировку на его спине. Перья обводит лениво, чувствуя, как Тема жмется ближе, тихонько выдыхая. И, наконец, закрывает глаза.