Освобождение

      Дом словно дышал. Изредка стены издавали тихие тяжёлые стоны, а по коридорам слонялся утренний сквозняк.        Горничная семенила за мужчиной, постоянно нашептывая простуженным голосом: «У хозяина нет детей, господин. Совсем никого нет. Он не принимает». Но ему было плевать. Будто этот хилый старик сможет прогнать его.        Коридор, по которому проходил пробег не терпеливого гостя и смущенной служанки, был почти непроглядно тёмен — в этой части особняка не было ни одного окна. Свет исходил лишь от тусклого, подрагивавшего пламени свечей. Заветные двери будто неслись им навстречу. Сэр Аэрланд уже нажимает на ручку, как бедняжка Мэредит произносит:       «Хозяин болен и очень стар, вы должны понимать это. Если вы увидите что-то странное...»       «Конечно»,— с его губ слетела мягкая, снисходительная улыбка.        Он знал, в чем крылась причина помешательства его старого друга. Недавно смерть настигла ещё одного общего знакомого, а означать это могло лишь одно: он следующий.        Прокравшись в комнату, Джеймс воровато огляделся.        Невероятный беспорядок преградил бы путь любому, переступившему порог этой комнаты.        По полу разметалась одежда, она напоминала смятые сухие цветы, выпавшие из атласа, в котором сушились. Книги, распахнутые и закрытые, прятались под разбросанными тряпками, будто боясь, что владелец найдёт их и злостно разорвёт в пух и перья, как грустный бульварный романчик. А потом возьмёт и разбросает нежные кусочки бумаги.        Миновав выпотрошенный стеллаж, сэр Аэрланд затаил дыхание.        Под мольбертом скопилось с пяток пузатых банок, грязная вода в которых была окрашена в тёмные цвета. Внезапно на них нашла неровная тень. Напротив собственного творения встал тот, кого молодой человек не видел столько лет.        Как грустно было видеть его полысевший затылок, усыпанный пигментными пятнами, худую, сгорбленную спину, выпяченный живот-мешок... Дрожащие руки мастера суетливо, но невероятно осторожно плясали вокруг холста, не решаясь на прикосновение.        И вот, чехол, таивший под собой потенциальный шедевр, срывается вниз и почти невесомо опускается на пол, где нашла себе приют сотня таких же ненужных вещей.        Но что за уродство предстало перед молодым человеком, как только старик отвлёкся от своего детища!        С холста слезливыми глазами на него глядели монстры, отдаленно напоминавшие овец. Рога, аморфные копыта, которые, если приглядеться, были на самом деле посиневшими от сильного давления кистями и ступнями; и морды... Боже, что за морды! Тонких белёсых волосков на них почти не осталось, нос стал почти как человеский и торчал вперёд. Гниющие зубы были обнажены в срывавшемся с их губ страждущем вое.        Изумрудная трава, причудливыми спиралями вившаяся от нежных прикосновений ветра, ласкала устало пристроившиеся на холодной земле их тела.        Хрустальный купол неба был укрыт плотным одеялом, казалось, вобравшим в себя всю вековую пыль, но там, на краю поляны, небосвод был безупречен. Собравшиеся в круг звезды ярко мерцали с идеального индиго манили, звали к себе, протягивая ослепительные лучи.        Поднявшись на лапы, одно слабое умирающе существо, чья гниющая плоть неудержимо стремилось к земле, оглядывалось назад. Его глаза, горящие во мраке самым чистым и искренним чувством, распростертые обрубки рук с разводами мраморно-белой кожи, угасающий цвет крепких плеч предстали перед ликом бессмертных светил, любяще звавших за собой.        Внутри молоденького мистера всё похолодело.        Старик обернулся, услышав шумный вдох, случайно сорвавшийся с губ гостя.       "Бернадетт! — скрипуче, с благоговением обратился он.— Мой прекрасный Бернадетт, прошу, не молчи. Ты узрел наследие, достойно ли оно своего создателя?"        Джеймс прерывисто вздохнул, словно выныривая из сомкнувшихся над головой вод фантазии, и с самым чистым и искренним чувством взглянул на былого приятеля. Без стеснения ступая по хламу, по следам жизни и деятельности одного из самых значимых художников тысячелетия, он вплотную приблизился к старику и прижал его к себе.        Разумеется, тот не помнил его имени, он и собственного бы не вспомнил. "Несомненно достойно",— прошептал он ему на ушко. "Останься со мной, Берн. Тот сукин сын бросил меня,— его костлявые пальцы впились в кожу Аэрланда, запах безумия с каждой секундой становился все крепче. – Останься."       Его лицо расплылось в натянутой улыбке, а объятия стали крепче.        Сердце Джеймса пропустило удар.