Любовь, порожденная тьмой

Она всегда ждала весну, словно чуда. Сидела в своей темной комнате с цветами, нарисованными на стенах. Долгими зимними ночами она брала в руки кисть и рисовала цветы то на бумаге, то на стенах… Я не запрещал ей. Я вообще никогда и ничего ей не запрещал, но она все равно ненавидела меня всею силою своего маленького, как у птички, сердца. Есть чувства, которые так сильно вгрызаются в душу, что их почти невозможно изменить. Чувства Персефоны ко мне были именно такими. Она винила меня во всех бедах этого мира, она смотрела на меня взором, полным огня, который прожигал мне душу всякий раз. Наверняка теперь в моей душе много зияющих ран, которые вряд ли когда-нибудь затянутся. Иногда мною овладевало желание отпустить ее, позволить Персефоне уйти навечно. Я понимал, что не заслужу этим ее прощения, но ещё я понимал, что это действительно великодушный поступок, который, быть может, показал бы ей, что я не весь соткан из Тьмы. Но на самом деле, Тьмы во мне больше, чем я думаю. Я мечтаю о том, как отпущу Персефону, прокручиваю эту сцену в голове, придумывая самые разнообразные концовки, но в итоге отгоняю эти мысли прочь, ведь я не могу остаться без Персефоны, я не представляю жизни без нее. И пусть она ненавидит меня, пусть испепеляет взглядом, но я никогда не смогу отпустить ее. Это эгоистично и неправильно, но ведь я и должен быть таким. Все хорошие дела и подвиги всегда доставались Зевсу, а моя роль мелкая — встречать умерших да творить злые дела в свободные минуты. В конце концов, должны быть и плохие герои, иначе не было бы кем пугать детей, чтобы они ели кашу. И я буду плохим. Я буду смотреть в ее полные отчаяния, зеленые, словно летние луга, глаза и радоваться, что она со мной, несмотря на все ее немые проклятия. Я до сих пор вечерами вспоминаю тот год, когда Персефона пыталась от меня сбежать. Она делала это не один раз, но тот оказался самым ужасным. Был конец зимы, все поля укрывал снег, безостановочно сыплющийся с неба, затянутого серыми облаками. Я не сразу заметил ее исчезновение. Она часто сидела в своей комнате так тихо, что не было слышно даже ее дыхания… Я нашел ее в лесу. Ее всегда румяная кожа побледнела, словно снег, что укрыл ее своим ледяным одеялом. Глупая Персефона, не знающая, что такое зима, убежала в одном своем легком платье, которое не могло защитить ее тело от колючих, как ножи, снежинок. Она была едва жива, и ее дыхание звучало еще тише, чем обычно, а сердце билось еле слышно. Но вокруг нее в снегу расцвели белые цветы. Они казались детьми зимы, маленькими, бойкими цветами, каким не страшен зимний холод. Эти цветы напомнили мне саму Персефону, которая не уставала бороться, не уставала ненавидеть меня, не хотела смиряться. Я отнес ее домой. Впервые я прикасался к ее мягким, как солнечный свет, волосам, к ее нежной, как утренняя роса, коже. Ее лицо было так близко, что я почувствовал исходящее от него тепло, пахнущее весной. Моя кожа пахла огнем, но, несмотря на то, что Персефона уже долгое время жила в подземном царстве, она продолжала источать ароматы весны, счастья и солнца. Она была маленьким островком блаженства среди здешней огненной тьмы, пахнущей безысходностью и смертью. Я покинул комнату до ее пробуждения. Мне не хотелось видеть ненависть в ее глазах, не сегодня. Пусть ненавидит, пусть, ведь я заслужил, но лишь не сегодня. Ее теплая улыбка, спокойное лицо… Я хотел, чтобы этот образ запомнился мне навсегда, запечатлелся в моей голове горячим воском, а для этого нужно было время. Я ушел в свою темную комнату, на стенах которой не было цветов; лишь мрак, клубившийся по углам, словно туман, служил ее украшением. Я не помню, сколько времени провел там, сидя на кресле. День? Год? Для меня время течет то быстро, то медленно, иногда я вообще теряю его нить и живу лишь в одном моменте — сейчас, забывая, что было прошлое, забывая, что наступит будущее. В сущности, что для меня есть время? Я вечно буду существовать здесь, в этой тьме, окруженный огнем и смрадом смерти, что въелся в мою душу. Вечно! Так разве есть для меня разница между прошлым, будущим и настоящим? Я буду вечно отверженным, ненавидимым, презираемым… Я буду вечным злодеем. Поэтому я и не отпущу Персефону, не позволю ей покинуть меня, ведь ее ненависть — единственное, что разбавляет мое скучное, раскрашенное в черные тона существование. Я бы так хотел сказать, что люблю ее, эту прекрасную девушку с сердцем, словно у птички; но я не могу. Мне не положено знать, что такое любовь. Я не должен чувствовать. Но возможно, существует такая любовь, любовь, порожденная тьмой. Ведь как иначе объяснить то, что я уже давно страдаю от любви, от чувства светлого и непорочного? Только так. Даже в самом светлом, самом прекрасном и возвышенном чувстве есть уголок, затянутый мраком, как моя комната. Ведь, сколько в ней не рисуй цветы, она навсегда останется мрачной… А каждую зиму сквозь снег пробиваются те самые белые цветы. Я назвал их подснежниками. Зимой в моей комнате витает их аромат — невероятное переплетение холода и тепла, — разгоняющий тьму. Наверное, так же пахнет моя любовь. Тьма и Свет в ней сплелись воедино.