I

…и прими совет, не дорожи слишком солнцем и звездами, иди, следуй за мной в глубины темного царства. ГЁТЕ

Он не спал. Противное чувство от невозможности уснуть разливалось по всему телу, путало мысли, хоть они и без того превратились в бессвязное нечто. Слишком много случилось за короткий промежуток времени, слишком много вопросов еще предстоит решить, значит, последующая усталость не даст навести в голове порядок, а отсутствие надлежащего порядка где бы то ни было раздражало юношу: даже самые незначительные мелочи или неточности могли заставить переделывать что угодно, даже если он потратил на это несколько часов. Кабуто всегда выкладывался от души. Не важно, требовало это огромнейших затрат сил или бессонных ночей, стремление к идеальному результату находилось превыше всего. И сейчас, впервые пребывая в Листе не по причине очередной миссии, а просто туда вернувшись, он поставил цель сделать все возможное для помощи братцу Уруши в преобразовании и усовершенствовании приюта, ставшего вновь для него домом, то есть, всегда им бывшего, но Кабуто не позволял себе и думать о возвращении сюда ранее, ибо чувство вины за случившееся с матушкой, которое он все годы носил в своем сердце, являлось огромнейшим препятствием для посетившего его однажды желания восстановить, построить заново то, чем он жил до становления шпионом. Ведь именно тогда юноша был по-настоящему счастлив. Все разрушилось в один момент, и Кабуто никогда не считал, что имеет моральное право вернуть хотя бы частицу былого обратно. Братец Уруши, который искренне утверждал обратное, его слова о том, что каждый заслуживает быть счастливым, вновь зажгли искру надежды где-то в душе Кабуто, породили восхищение его верой. В конце концов, тебе придется поддерживать этот огонь в сердцах детей, чтобы стать для них близким, как настоящий отец, и гореть вместе с ними. Кабуто непривычно видеть льющийся из окна лунный свет, коего долгое время не наблюдал, ночуя у Орочимару. Юноша вдруг вспомнил, что и в убежище порой подолгу не мог спать, и тогда возвращался к незавершенным экспериментам или начинал придумывать что-то новое, дабы не тратить время впустую, записывал наблюдения и формулы, строил теории. Стремился к уровню Орочимару, желая получить толику чьего-то признания Он закрывает глаза, по-прежнему надеясь уснуть и хоть какое-то время не слышать собственных мыслей, что не дают ему покоя с момента освобождения от гендзюцу Итачи. От любви до ненависти, вроде бы, один шаг? Одно касание. Один до тошноты равнодушный взгляд, вызывающий бесконечное отвращение вперемешку с желанием ударить по этому вечно самодовольному лицу и стереть с него всякое выражение. Один шаг прочь, который сказал гораздо больше, чем можно передать словами «ты не значишь для меня абсолютно ничего». Одно отпечатавшееся в памяти касание до плеча лишь с целью забрать информацию с чакрой и продолжить путь в Лист к тайному убежищу клана Узумаки. Но продолжить без тебя. Ты отныне бесполезен. Передавшиеся после снятия тсукуеми воспоминания о происходившем все это время в пещере остались с юношей и, кажется, находятся не где-то в мозгу, а пульсируют под кожей, провоцируя отчаянное рвение содрать ее с себя к чертям и высвободить их, дабы навсегда избавиться; смыть отстраненность его взгляда и чувство унижения, пришедшее тогда вместе с холодом чужой ладони. Как хотелось переломать ему пальцы. Как хотелось не позволить его всеобъемлющему эгоизму осквернить те чувства, что хранил в себе юноша за маской спокойствия и расчетливости; ту верность, через которую он смог пройти и не сломаться, а лишь становился сильнее и не оставлял попыток обрести себя. Ту, что слепо звала жертвовать собой, помогать ему сбегать от смерти, поддерживать и свое существование, когда сил на то не было, только бы оставаться нужным. Это выросло в зависимость. Она настолько глубоко пустила корни в Кабуто, что избавиться от нее не представлялось возможным, а сейчас, отравленная ненавистью и презрением, она пуще прежнего сверлит мозг, насквозь прожигает и без того исколотое ранами сердце, заставляет желать смерти и начисто стирает притаившиеся где-то остатки мыслей о том, что нужно отпустить происшедшее, принять свою ошибку, допущенную много лет назад посредством согласия на его притворное «пойдем со мной». Сколько пустых обещаний, сколько бессмысленного сожаления. И чем же теперь дорожить, когда в прошлом единственный близкий человек показал свое истинное к тебе отношение, разбивающее твой мир на калейдоскоп обманутых им надежд, непозволительно глупых и наивных. Непозволительным было, наверное, и испытывать такие сильные чувства, что порой переходили за грань привязанности или страстной увлеченности, ведь чем больше становилась зависимость, тем тяжелее сейчас представлялась перспектива собирать себя по частям, будучи все еще шокированным. Нет, дать этой ошибке забыться будет вовсе не легко. Скорее залечатся оставшиеся на бледной коже трещинки – последствия от вливания чужих клеток – а исцелить раны сердца станет настоящим испытанием, против которого бессильны любые медицинские техники. От воспоминаний было не скрыться. Однако они уже никогда не станут вновь пропитаны насквозь желанием вернуться в свою лабораторию или хотя бы в Отогакуре. Отвратительно. Предстоит найти предлог не опускать руки, не терять равновесие. Братец Уруши сказал, что в этом поможет новая должность, обязывающая отдать детям свое сердце, а для этого его нужно заполнить утраченной когда-то теплотой, исходившей от родных рук Ноно и едва не забытой. Глаза медленно приспосабливаются к лунному свету. Он стал ярче, видимо, его больше не перекрывали редкие облака. Свет обретает какое-то успокаивающее воздействие, окутывает, и если бы он был человеком, наверняка с радостью бросился бы в объятия к юноше. Уставший от размышлений, Кабуто наконец засыпает.