Поломанная игрушка Джима Брука

В паре минутах ходьбы от Паддингтонского вокзала расположен Норфолк-сквер. Лысый, полупустой и совершенно не привлекающий внимания туристов. Особенно в конце сентября. На лавочке, огибавшей каштан, сидел мужчина, которого больше всего на свете хотелось бы обойти стороной. Во-первых, левая сторона его лица была сильно обезображена огнём, кожу покрывали рубцы, шрамы и стяжки. Во-вторых, он был калекой — с левой же стороны из-под рукава куртки выглядывал дешёвый протез, щедрая подачка от государства. И наконец, третьей причиной держаться от мужчины подальше было выражение его лица. Той части, по которой можно было считывать эмоции. Он смотрел вокруг себя с откровенной злобой и уже спугнул взглядом парочку студентов, которые хотели пообжиматься за кустами, и старуху с палками для ходьбы. Когда в сквер свернул и решительно направился в его сторону ещё один посетитель, мужчина скрипнул зубами от досады. Он хотел немного побыть один. Посетитель, между тем, уверенно подошёл к лавочке, остановился в паре футов от изуродованного мужчины, языком перекатил во рту жвачку и спросил:  — Можно? Голос у него оказался высокий, манерный. Мужчина скривился, разглядывая пальто и часы незнакомца, которые, должно быть, стоили больше, чем он сам получал за год в лучшие дни. Не дождавшись ответа, незнакомец сел на лавочку, осторожно провёл холёными пальцами по чёрным волосам, уложенным гелем, будто бы проверяя, что из причёски не выбился ни единый волосок. Прикрыл глаза и сказал в пустоту:  — Афганистан или Ирак? Афганистан, — улыбнулся своим мыслям.  — Что? — спросил мужчина тупо. Его собеседник сделал нервное короткое движение — пожал плечами и двинул шеей одновременно.  — Афганистан. Снайпер. Оу, они проглядели растяжку… Вам повезло. Тех, кого вы прикрывали… — по-прежнему не глядя на него, незнакомец снова перекатил жвачку в другую сторону, — что ж, вместо них хоронили пустые гробы.  — Вы кто? — хрипло спросил мужчина.  — Жена вас бросила. Может, потому что вы изуродованы, а может, боялась, что вы изобьёте её до смерти, когда узнаете об измене. Не напрасно боялась. Да, Марк? Марк сжал руку в кулак и повторил уже громче:  — Вы кто? Что вы прицепились? Незнакомец как будто и не слышал его. Так и не удостоив его взглядом, он продолжил:  — Армейская пенсия разочаровала. Работы нет и не будет. Эти люди… они смотрят на вас как на невидимку, скользят взглядом мимо. А если замечают, то их тошнит. И вы даже не можете пойти в паб и подраться там, потому что, — он улыбнулся, — вы больше тот сильный и ловкий парень, который может уложить на лопатки любого, да? Марка начинало потряхивать от злобы. Этот пижон сидел рядом и трепался о его жизни как о какой-то новости в газете. Если бы у него были обе руки, он встряхнул бы его прямо за лацканы дорогого пальто.  — Вы думаете броситься под поезд? Не советую. Зачем ломать жизнь мальчишке-машинисту? Для самоубийства есть более весёлые способы.  — Вот оно что. Вам от меня что-то нужно, да? Хер там. Проваливайте. Незнакомец встал, расправил пальто и велел:  — Идите за мной, Марк, — повернулся и пошёл прочь. Он ни на одно мгновение не сомневался в том, что изувеченный снайпер последует за ним. И правда, вскоре за спиной раздались его клацающие неровные шаги. Помимо руки у него отсутствовала ещё и левая нога. Он двигался неровно, тяжело. Но не отставал. Они дошли до Royal Lancaster London — дорогой гостиницы почти у самого Гайд-парка. Шестнадцатиэтажная громадина выделялась издалека. Марк такие ненавидел. Всё это стекло, позолота, швейцар на входе гаденький, с улыбочкой. Пол натёртый. Ему казалось, что все, кто был в фойе, включая официанточек и ресепшионистку с приметной грудью, пялятся на него с отвращением. Его должны были остановить на входе, но никто этого не сделал. Вслед за незнакомцем Марк прошёл через просторный холл до лифтов. Они поднялись на последний этаж, и незнакомец ключом открыл огромный чёртов люкс. Он был в два раза больше квартиры Марка. В центре комнаты стояла гигантская кровать. На столе — ведёрко с шампанским. Возле панорамных окон — два кресла. Марк уже подумал было, что наткнулся на извращенца, которому охота потрахаться с уродом, но тут увидел за вторым креслом установленную на сошки СВД с глушителем. Незнакомец снял пальто, повесил на крючок, оставшись в тёмно-синем костюме, прошел к креслу и сел, закинув ногу на ногу. Марк мялся у двери.  — Ну же… Инструмент ждёт, — произнёс незнакомец и выразительно указал на винтовку. Марк сглотнул так шумно, что, наверное, даже в коридоре было слышно. После госпиталя он ещё ни разу не прикасался к оружию. Своего не было, денег на покупку — тоже. Да и страшно было промазать.  — Хотите меня в тюрьму упечь?  — Это можно было бы сделать проще, — пожал плечами незнакомец. — Хочу, чтобы вы для меня кое-кого убили. Марк медленно приблизился к винтовке. Протез мешался, так что он почти пять минут опускался на пол и занимал позу если не удобную, то хотя бы терпимую. Потом примеривался к прицелу. СВД он терпеть не мог. Кусок неубиваемого грубого говна. Но это не значит, что он не мог с её помощью кого-то убить.  — Кто вам нужен? — спросил он.  — В целом, кто угодно, — хмыкнув, сказал незнакомец. — Давайте, Марк, удивите меня. Убейте кого-нибудь. На свой вкус, — и он достал маленький театральный бинокль. Через него неспешно принялся разглядывать людей в парке. Было интересно, кого Марк выберет. В груди что-то сжималось в лёгком азартном предвкушении. Впрочем, не только выбор, но и процесс убийства заслуживал внимания. Положив бинокль на колени, Джим Брук перевёл взгляд на снайпера и чуть прикусил губу, чтобы лишним звуком не сбить его настрой. Так уж вышло, и не случайно, что сейчас Джиму была видна только правая, не обезображенная половина лица Марка. И надо признать, эта половина заслуживала не меньше внимания, чем левая. До взрыва Марка, должно быть, называли смазливым. Чувственные губы, хотя и чуть тонковатые. Густые брови. Волосы лет десять назад были его гордостью, а сейчас выпадали даже в тех местах, где не было ожогов и шрамов. Пухлый мягкий подбородок. Джим не обманулся бы таким, но на едва вышедших из пубертата девчонок должно было работать. Сейчас лицо Марка искажала дивная гримаса. Все мышцы были напряжены, рот слегка приоткрыт. Язык нервно метался по зубам, касался то и дело уголков губ. Тело оставалось неподвижным, но на висках выступили капельки пота. Палец поглаживал спусковой крючок. Дышал Марк при этом правильно, ровно. Почти профессионал. Джим успел как раз вовремя поднять бинокль, чтобы увидеть, как молодой чернокожий спортсмен, совершавший пробежку по дорожкам парка, падает замертво с пулей в сердце. Марк не отрывался от прицела, даже чуть подкрутил его, приближая. Выдохнул сквозь стиснутые зубы.  — Чудесно, — протянул Джим. Марк тяжело поднял голову и посмотрел на него тёмным, затуманенным взглядом. Джим давно не угадывал людей так точно, до мельчайших деталей. Марк не убивал. Он насиловал через прицел и кончал выстрелом.  — Хороший выбор.  — Что вам надо? — хрипло спросил Марк, стискивая винтовку пальцами.  — Сейчас? Завтра? Вообще? Задавай вопросы точнее, мой мальчик.  — Засуньте этого «мальчика» в задницу. Что вам надо от меня? От относительного спокойствия до ярости разгон — меньше пары секунд, отметил Джим с лёгким предвкушением.  — Например, чтобы ты встал и разделся. Марк действительно начал неловко подниматься, но только затем, чтобы нависнуть над его креслом и прорычать:  — Я тебе пидор, что ли? Джим чуть выше поднял голову, отмечая, что это ощущение — когда нечто вроде Марка Смита нависает над тобой, пылая тупой яростью, — достаточно оригинально и интересно.  — Давай подумаем. Гарри Ньюман, Кевин Фостер, Сэм Браун… Не думаю, что они женщины, — спокойно сказал Джим. — Ну же, не ломайся. Когда тебе ещё обломится секс, красавчик? Раз — и рука Марка сжимается на горле Джима. Ничего похожего на заигрывание, хватка такая, что можно и правда задушить. Тело Джима кашляет, хрипит, у него из глаз текут слёзы, а сам Джим с любопытством рассматривает покрасневшие глаза Марка, выкатывающиеся из орбит.  — Лучше уж никогда, чем стать подстилкой типа вроде тебя. Как только давление на горло ослабло, Джим перевёл дух, ощупал трахею, убедился, что на коже останутся гематомы и заметил:  — Разве я об этом что-то говорил? Не беспокойся, детка, я не гордый и не ханжа. Марк за свою жизнь ещё никогда не чувствовал такого желания растоптать и уничтожить кого-то. После убийства негра в крови ещё гулял азарт, возбуждение, из-за которого у него всегда были проблемы в армии. А здесь не было командования, не было напарника, который выматывал бы дебильными вопросами и советами. Только винтовка, разрешение ей воспользоваться и безучастный зритель. Всё, что нужно. И тем не менее, того, кто подарил ему это всё, Марк хотел не просто убить, а стереть в порошок. Всё, что он испытывал раньше, просто меркло в сравнении с этим. Ирландский задрот, который бесил его долгих три месяца, бывшая жена, достававшая годами, медсестричка из госпиталя, его последний враг, — все те, кого он привык ненавидеть, вдруг показались просто тенями. Незнакомец без имени встал, вытащил изо рта жвачку, скатал в комок и положил на стол рядом с шампанским. Потом по приказу Марка разделся. Целиком. Марк оглядел его тощее хилое тело и наградил оплеухой — достаточно сильной, чтобы из разбитого носа потекла кровь. Незнакомец чуть зажмурился, и Марк рявкнул, чтобы он не смел закрывать глаза. Он бы покрошил его на куски и заставил смотреть на процесс. Джим сдерживал улыбку. Он не любил боль, никогда. Но в некотором роде она привлекала его. Она напоминала хождение по узкому ломкому краю старой крыши, когда под ботинками крошится шифер, когда каждый шаг может привести в пустоту. Боль отрезвляла. За свою жизнь Джим перепробовал многое, но ни стимуляторы, ни секс не заставляли его чувствовать себя настолько свободным. Он намеренно, насильно заставлял себя чувствовать каждый удар Марка, не просто фиксировать, а осознавать и проживать заломы, укусы, царапины от грязных нестриженых ногтей и от необработанных краёв протеза. Марк злился. О, Джим отлично знал, чего он хочет и чего ждёт. Но ему придётся перебиться. Впрочем, если он будет хорошим мальчиком — вернее, плохим мальчиком, учитывая контекст, — то возможно однажды Джим сыграет для него что-то, похожее на страх. Но точно не сегодня. До такого уровня близости они пока не дошли. Марк отпихнул его в сторону резко, с рычанием:  — Нежностей не жди. Хочешь — сам о себе позаботься. Он был весь потный, красный. Уродливо-красивый. Пожалуй, стоит заказать ему протезы получше. Те, что сейчас, портят всю идею своей дешевизной. Джим потянулся, встал и прошёл к окну. Сел на подлокотник кресла, даже не думая одеваться. Поболтал ногой. Взял с кресла уже подготовленную пачку фунтов, завёрнутую в плотный файл, и швырнул на кровать. Марк колебался недолго, развернул, пересчитал и спросил:  — Что мне мешает грохнуть тебя и забрать остальное? И ещё часы и прочее? Джим улыбнулся, чувствуя, что привычное движение мышц отзывается непривычной болью в скулах и подбородке. А кожа стянута подсохшей коркой крови и щиплет. Он мог бы привести двадцать аргументов. Например, напомнить, сколько своей ДКН Марк успел оставить. Но вместо этого взял с того же кресла маленький детонатор и предложил:  — Загляни под кровать. Марк подчинился, хотя это было и непросто. А когда выпрямился, то у него дрожали губы.  — Мы можем проверить, — лениво сказал Джим, — повезёт ли тебе умереть во втором взрыве. Или, может, просто оторвёт оставшиеся конечности? Бросив детонатор обратно на кресло, Джим спокойно оделся, провёл пальцами по волосам, на которых, конечно, не осталось и намёка на укладку. Очень ровно завязал галстук. Забрал со стола жвачку и снова закинул в рот. Марк следил за ним, чувствуя, что его потряхивает от всего пережитого. И от соседства с взрывчаткой.  — Все документы на винтовку под кроватью. Будь аккуратным, не задень что-нибудь, — сказал Джим и прибавил ласково: — До встречи, сладкий. Мы ещё увидимся.