baby won't you hold me tighter

Милдред Рэтчед не привыкла к прикосновениям, которые не были бы грубыми, обидными или жестокими. Она никогда не была одной из тех детей, которым довелось испытать материнское прикосновение, никогда не обнималась теплыми руками, которые клялись оберегать ее. Мать никогда не обнимала Милдред, не сажала ее к себе на колени, не гладила по волосам. Первым человеком, который обнял ее, была Анна, но даже к этому моменту Милдред была настолько непривычна к этой концепции, что сильно испугалась рук, которые мягко обняли ее за плечи. У Милдред никогда не было родителей, биологических или приемных, чтобы обнять ее. По большей части любой физический контакт, который она получала от них, происходил в форме резкого шлепка по щеке или тыльной стороне ног. Другие дети, с которыми она проводила время, предпочитали дергать ее за косички или щипать под столом. Единственным человеком, который когда-либо показывал ей прикосновение, близкое к любви, был Эдмунд. Он был полной противоположностью Милдред, склонный больше к физической привязанности.; он обнимал Милдред, если она была расстроена, растирал круги у нее на спине, если она плакала или у нее был приступ паники, держал ее за руку, когда они бежали по заросшим полям и исследовали окрестности каждого нового дома, в котором они оказались. Милдред пришла, чтобы утешиться прикосновением Эдмунда – оно было заземляющим, успокаивающим; оно напоминало ей, что она в безопасности. Они забрали это у них обоих. В конце концов от прикосновения Эдмунда ее затошнило. Даже случайное прикосновение его руки к ней заставляло ее отшатываться, когда она пыталась не задохнуться от образов, которые его прикосновение теперь вызывало в ее сознании. Это было, пожалуй, одно из самых печальных последствий их общего опыта. Его прикосновения больше не заставляли ее чувствовать себя в безопасности или заземленной; они заставляли ее чувствовать себя оскорбленной, грязной, заставляли ее хотеть принимать душ снова и снова, пока она не вымылась полностью. Чем старше становилась Милдред, тем сильнее росла ее неприязнь к прикосновениям. Если только она сама не инициировала это прикосновение, оно заставляло ее кожу ползать тысячами муравьев и гореть, как будто кто-то поднес зажигалку к ее телу. Она заставляла себя дышать ровно во время своих ночей с разными мужчинами, позволяя себе взять себя в руки и покончить с этим как можно скорее. Она знала, что должна получать удовольствие от секса с мужчинами. Она знала, что должна была найти их привлекательными и возбуждающими, а не потными и грубыми. Милдред заставила себя преодолеть дискомфорт, надеясь, что все так чувствуют, и убеждая себя, что чем больше она будет этим заниматься, тем легче. Этого никогда не было. Стоя в палате для пациентов в больнице штата Лючия, Милдред чувствовала, как каждый мускул ее тела напрягся и приготовился к борьбе или бегству, когда рука губернатора Уилберна коснулась ее поясницы, когда она натянуто улыбнулась для их фотографии, скользнув ниже, пока он не обхватил ее задницу своей мускулистой рукой. Удерживаясь от мысли покинуть комнату (что потребовало значительных усилий), она поймала взгляд его пресс-секретаря, когда она так вежливо сказала ему отвалить. Милдред никогда раньше не задумывалась о том, что, возможно, есть причина, по которой она ненавидит рутину секса. Она никогда не задумывалась о том, что, возможно, дело было не в сексе, а в том, с кем она занималась сексом. До встречи с Гвендолин Бриггс. Милдред встречалась со своей изрядной долей лесбиянок, и все они казались ей не более чем очередной пациенткой с психическим заболеванием. Она так долго отказывалась зацикливаться на собственных чувствах, подавляя в себе хоть какие-то эмоции, даже близкие к настоящим, что Гвендолин Бриггс ворвалась в ее жизнь самым неожиданным образом. Как только она покинула тот женский бар, Милдред внезапно не могла перестать думать, оставаясь бодрствующей до поздней ночи, пока она ворочалась и пыталась понять, почему лицо Гвендолин, казалось, преследовало ее каждую мысль, даже появляясь в самой глубине ее сознания, когда она пыталась доказать себе, насколько она была честна, занимаясь действительно ужасным сексом с настоящим киллером. В первый раз, когда Гвендолин коснулась ее руки, слегка перегнувшись через стол в устричном баре в Монтерее, Милдред ждала, что к горлу подступит желчь. Она машинально вздрогнула, но рука Гвендолин была мягкой и теплой и мягко лежала на ее руке, когда она заставляла ее смеяться над общими устрицами. Милдред начинала понимать, что Гвендолин часто прикасалась к ней так, словно она была драгоценной семейной реликвией, к которой можно прикасаться только с величайшей осторожностью и почтением. Будь то рука на пояснице или поцелуй в лоб, Милдред использовала бы для описания Гвен только одно слово-нежность. Когда они впервые занялись сексом, Милдред не знала, чего ожидать. Вообще-то она знала, чего ожидать, но понятия не имела, как должен происходить секс между двумя женщинами. Гвен была терпелива с ней после их первого поцелуя, желая подождать столько, сколько потребуется Милдред, прежде чем они пойдут дальше. Но дело было в том, что Милдред не хотела ждать – она наконец смирилась со своими чувствами и не собиралась больше откладывать свою жизнь. По крайней мере, подумала Милдред, откинувшись на спинку кровати и позволив Гвен делать с собой все, что ей заблагорассудится, она знала, что такое секс. Она знала, как угодить мужчине (это было не слишком сложно, просто отключиться и позволить этому случиться), так что, действительно, угодить женщине было бы совсем по-другому? Но внезапно в ее поле зрения появилось лицо Гвендолин, и ее пальцы оставили тепло между ног. Милдред растерянно заморгала, слегка задыхаясь. - Почему ты остановилась?” - Потому что тебе это не нравится.” - Я ... я ... - пробормотала Милдред. Гвендолин положила голову на подушку рядом с головой Милдред. “Я так не думаю, - тихо сказала она. - Я-“ - Тебе было хорошо, дорогая?” - спросила Гвендолин, мягко и заботливо, как всегда. Милдред уставилась на нее. - Что ты имеешь в виду?” Гвендолин приподняла бровь. “Я имею в виду ... - повторила она. - Тебе было хорошо?” Милдред на мгновение замолчала, ее брови слегка нахмурились, а сердцебиение, наконец, начало стабилизироваться в все еще слишком быстром темпе. - Это должно быть приятно?” Она мысленно проклинала себя, когда глаза Гвендолин заблестели от непролитых слез. “Мне очень жаль,” поспешно извинилась она. - Прости, пожалуйста, не плачь.-“ Гвендолин отмахнулась от ее извинений и глубоко вздохнула. - Нет, нет, дорогая, это не ты. Это просто ... я ... - она оборвала себя и сделала еще один вдох. - Тебе когда-нибудь нравился секс?” - Голос Милдред прервал ее вопрос, она не была уверена, каков правильный ответ, но была совершенно уверена, что у нее его нет. Ее рот открылся и тут же снова захлопнулся. Разве женщины должны получать удовольствие от секса? - Я имею в виду, я... не совсем?” Гвендолин потребовалось некоторое время, чтобы обдумать неуверенный ответ. На самом деле, думает она про себя, она должна была ожидать чего-то подобного после того, как услышала обо всех травмах, как физических, так и сексуальных, которые были в жизни Милдред. “О'кей, - наконец сказала она, решив, что более серьезный разговор может произойти позже, когда они обе не будут голыми и когда будет горячий шоколад и салфетки. "Ладно. Мы остановимся, любовь моя. И мы можем попробовать сделать это в другой раз, когда обсудим, как тебе будет удобнее.” Она поцеловала Милдред в лоб, прижимаясь к ней всем телом, но не касаясь ее. «Что? Нет, я ... Почему мы должны останавливаться, я хочу идти дальше, - Милдред слегка приподнялась и оперлась на локти. - Прости, я не знала, что делаю это неправильно, но я могу ... Я все еще могу заставить тебя чувствовать себя хорошо.” Гвен мягко шикнула на нее. - Ты ничего не должна делать, дорогая. Меня вполне устраивает лежать здесь и обниматься.” Милдред покачала головой. “Но я хотела,” прошептала она. - Я хочу.” Гвендолин внимательно наблюдала за ней. - Ты же знаешь, что ничего не должна делать, Милдред? Тебе никогда не нужно заниматься сексом или давать мне что-то. Ты ничего мне не должна только потому, что мы вместе.” Милдред слегка запнулась. Знала ли она об этом? Она предполагала, что все испытывают дискомфорт во время секса, как физически, так и морально. Не так ли? Она посмотрела на Гвен, милую, добрую Гвен, которая никогда даже не улыбалась ей так, чтобы не было полной любви. Гвен, которой она доверяла свое сердце, жизнь и душу, и еще кое-что. “Я хочу,” твердо сказала она. - Обещаю.” Гвендолин проследила взглядом за Милдред. “Если мы это сделаем ... ” начала она. - Ты должна чувствовать себя абсолютно комфортно. Ты должна наслаждаться этим. Если тебе это перестанет нравиться или ты передумаешь и не захочешь больше этим заниматься, скажи мне. Сразу. Ты говоришь "стоп", и я останавливаюсь, не задавая вопросов. Ладно?” Милдред кивнула с широко раскрытыми глазами, слегка удивленная словами Гвендолин. По ее молчаливой подсказке Милдред заговорила: “Хорошо, - пообещала она. Гвендолин улыбнулась ей, переплела их пальцы и слегка сжала. - Что заставило тебя чувствовать себя неловко раньше?” Милдред на секунду задумалась, не ожидая, что ее мнение спросят. “Гм,” прошептала она. Она посмотрела в ободряющие глаза Гвен. “Я… Я не люблю, когда ко мне прикасаются. Неожиданно.” Гвендолин кивнула и отпустила руку Милдред. Милдред попыталась взять её обратно, крепко сжимая. “Мне нравится, когда ты держишь меня за руку, - покраснела она. Гвендолин улыбнулась. “Приятно слышать, - сказала она. - Я не прикоснусь к тебе, не спросив сначала.” Милдред проглотила комок в горле, не привыкнув к тому, что она чувствовала в этот момент. Она помедлила, прежде чем заговорить снова. “Мне не нравится... - она замолчала, не зная, как закончить, и Гвендолин провела большим пальцем по костяшкам пальцев. - Мне всегда было легче держать себя в руках. О ... о том, что происходит.” Гвендолин понимающе кивнула, терпеливая, как святая, и позволила Милдред задавать темп, делая все возможное, чтобы сделать ее как можно более счастливой и комфортной. Милдред плакала потом, позволив Гвендолин заключить себя в объятия, когда поняла, что на самом деле может чувствовать прикосновение. Итак, они продолжали свою новую совместную жизнь. Они начали встречаться друг с другом на полпути; Гвендолин позаботилась о том, чтобы Милдред инициировала любое дополнительное прикосновение, а Милдред сделала сознательное усилие касаться Гвен чаще, давая себе возможность привыкнуть и привыкнуть к этому маленькими шажками. И постепенно Милдред расцвела под влиянием любви Гвендолин, как цветок расцветает под лучами солнца. По большей части всё было хорошо. Однако бывали моменты, когда Милдред делала один шаг вперед и два шага назад, чего Гвендолин и ожидала. Она знала, что за одну ночь Милдред не сможет оправиться от многолетней травмы; это будет путешествие, битва, и Гвендолин была более чем счастлива сражаться с ней. Обычно это случалось в те дни, когда Милдред устала, ее мозг был слишком вялым, чтобы отличить прикосновение к коже от прикосновения в голове. Это были ночи, когда Милдред замирала, пытаясь отгородиться от всего этого. Она лежала там, и вдруг все, что она могла чувствовать, был запах Эдмунда, и все, что она могла слышать, был смех, аплодисменты и- Пока внезапно она не почувствовала запах кокосового шампуня Гвендолин и не услышала голос Гвендолин, далекий, но ровный, медленно пробивающийся сквозь туман, как густая патока. -Ты в порядке, просто послушай меня, Милдред.” Милдред попыталась сосредоточиться на нежном голосе, заглушая рев в ушах. - Глубокие вдохи, как мы практиковались, помнишь?Вздохни и выдохни на четвёртый счёт .” Милдред быстро сообразила, что глубокий вдох, когда живот бурно переворачивается, может закончиться только одним способом, и ей удалось практически спрыгнуть с кровати и, спотыкаясь, добраться до ванной как раз вовремя, чтобы сунуть голову в унитаз и потерять содержимое желудка. Гвендолин каждый раз садилась рядом с Милдред, гладила ее по волосам и шептала утешения, пока ноги Милдред не становились достаточно твердыми, чтобы она снова могла стоять. Однако подобные случаи случались все реже и реже, пока Милдред постепенно не полюбила прикосновения Гвендолин, и голоса в ее голове становились все тише и тише. Милдред безоговорочно доверяла Гвендолин. В других сферах своей жизни она по-прежнему не любила, когда к ней прикасались, и уж точно не без предупреждения, но Гвен была исключением. То, что начиналось как нежные прикосновения рук, переросло в более твердые поглаживания, пока Милдред не начала страстно жаждать ее прикосновения, больше не нуждаясь в разрешении Гвен обнять ее за талию и покачивать их обоих в такт музыке, плывущей из радио, ведя их в танце вокруг кухонного стола, в то время как Милдред старалась не наступать Гвен на пальцы ног, а Гвен делала вид, что не замечает, когда она это делает. (Они работали над танцевальными навыками Милдред.) - Ты очень добра ко мне, - прошептала Милдред, уткнувшись в ключицу Гвен. - Ты заслуживаешь, чтобы кто-то был добр к тебе, - ответила Гвен. - Ты заслуживаешь всего, что я могу тебе дать, и даже больше.” Милдред улыбнулась. - Я не хочу всего. Я хочу только тебя, - Она склонила голову набок. “И твой чизкейк, - добавила она. - Ты делаешь очень вкусный чизкейк.” Гвендолин рассмеялась, крепче обняв Милдред за талию и слегка уперев пальцы в бока, чтобы заставить ее вскрикнуть и захихикать. -Я испеку для тебя все чизкейки в мире, - пообещала она и возобновила свой полузабытый танец по кухне.