Мы встретимся в дождливую ночь

            Середина апреля была для Зальцбурга прекрасной. Свежесть и прохлада ночи после прошедшего дождя окутывала тело с ног до головы, пробиралась под кожу, скреблась на кончиках пальцев. Мимо проходящая девушка заливисто засмеялась, нетрезво покачиваясь на высоких каблуках, когда порыв ветра задрал ее легкую юбку. Где-то вдалеке сработала автомобильная сигнализация, послышались громкие голоса. Центр города жил своей особой жизнью, шумной и буйной, притягивал к себе, заставляя стать его частью. Клаусу это нравилось. Он находился в Зальцбурге уже несколько недель, и от раза к разу его удивляла эта суетливость молодежи, то, как они торопились жить и попробовать все, что встречалось на их пути. Даже этот клуб, в который Клаус направлялся, пару дней назад посоветовал ему один студент, разглядывавший его машину на стоянке. Просто пригласил хорошо провести время в месте, где можно найти все, что угодно. Эти слова так въелись ему в мозг, что даже два дня было трудно выдержать, чтобы, в случае чего, не привлечь к себе внимание. Мужчина легко обошел очередь из жаждущих прикоснуться к этому празднику жизни, пристально посмотрел на крепкого парня на входе и уже через секунду легко проник за тяжелую дверь. Тут же клуб окутал его жаром, тяжелой смесью запахов алкоголя и пота. У Клауса были огромные планы на эту ночь. Он пробрался к барной стойке, ловко огибая компанию хорошеньких студенток, попытавших пригласить его присоединиться. Еще было слишком рано, он не осмотрелся достаточно, не продумал план действий до конца. Да и девчонки эти были не тем, на что он рассчитывал. Хотелось чего-то запоминающегося, необычного, чтобы, покидая город через месяц или больше, было что вспомнить холодными, одинокими ночами в дороге. Музыка продолжала греметь, такая же раздражающая, как в других местах, где он уже успел побывать, людей на танцполе стало меньше. Отвратительные звуки, которые кто-то по ошибке называл песнями, резали ему слух. За модной аранжировкой не менее модной песни Никлаус разобрал слова, и от этого он едва не заскрипел зубами. Люди романтизировали вампиров, закружили все творчество вокруг красивых отношений с кровососом, даже не представляя, чем это могло обернуться. Он сам знал парочку клыкастых придурков, пытавшихся ухлестывать за простыми человеческими женщинами. К его ехидной радости, это всегда заканчивалось плохо. Так что все счастливые песни про любовь с вампиром вызывали у него только раздражение и с трудом скрываемую злость. У него получилось, наконец, оглядеться получше, зацепить взглядом каждую хорошенькую мордашку в центре зала и в укромных уголках, услышать биение каждого сходящего с ума сердца. Клаус махнул бармену и жестом попросил наполнить бокал еще раз. Все еще не было ничего, что завладело бы его вниманием безраздельно, заставило бы отказаться от обычной скучной ночи, проходящей по давно выверенному, надоевшему плану. Он едва успел сделать последний глоток, когда увидел в конце барной стойки, где холодный бело-голубой свет с потолка падал на деревянную столешницу, парня. Отстраненный, медленно цедивший свой виски, с напряженным взглядом, окидывающим всех присутствующих. Клаус моргнул несколько раз, будто пытаясь согнать кем-то насланный морок. Вероятность, что в одном клубе в не слишком большом городе Европы встретятся два вампира, стремилась к нулю при любом раскладе, но лично ему всегда везло как утопленнику. Кожаная обивка стула неприятно скрипнула, когда Никлаус соскользнул с него. Та же самая девчонка протянула к нему руки, приглашая присоединиться к ее танцу, но теперь у него была цель. Парень, который выглядел как белая ворона в этом полном счастья и любви клубе, был всем, что теперь интересовало Клауса. Он улыбнулся паре близняшек, попытавшихся приблизиться к нему, протиснулся рядом с влюбленной парочкой, самозабвенно целующейся и не замечающей ничего вокруг. Наличные легко заставляли бармена быть вежливым, услужливым, так что этот непривычно крепкий для такой профессии парень всунул ему бутылку виски, открытую одним ловким, быстрым движением.       Рядом с тем парнем ожидаемо никого не было. Такого отстраненного, напряженного лица в подобных заведениях было не сыскать ни в одном городе ни одной страны. Клаус чувствовал его с трудом сдерживаемый голод, слышал, как звенели его нервы. Выглядел он так, будто не ел неделями, тугая пружина, готовая сорваться в любую секунду. И внимания никакого не обращал на окружающих — лишь отвернулся, когда Никлаус сел рядом с ним. Проигнорировал и внимательный взгляд, и открытую бутылку, и разворот к нему. Это было забавно, но не настолько, чтобы долго терпеть. Мужчина не выдержал и протянул руку, пытаясь еще раз взглянуть на раздраженное пристальным вниманием к себе лицо.       — В таком месте обычно веселятся, — парень никак не отреагировал, — а твой вид может отпугнуть всех посетителей.       Наконец, этот по всем меркам молодой вампир повернулся, демонстрируя абсолютное нежелание участвовать в разговоре. Посмотрел несколько секунд, склонил голову на бок и пожал плечами. Будто никто к нему не обращался. Такого интересного вечера у Клауса давно не было, наверное, лет десять, если не больше. Он еще раз протянул руку, но ответа так и не дождался.       — Владеешь этим гадюшником и хочешь меня выставить? — резкий голос, дерганные движения, прищуренные глаза буквально заставили Никлауса продолжать свои попытки. — Тебе придется постараться.       Клаус рассмеялся. Он был в восторге от происходящего, будто это могло скрасить все оставшиеся у него сотни лет. Он наполнил свой бокал, внимательно посмотрел на незнакомца и, дождавшись согласного кивка, долил и ему.       — Просто посетитель. И мне не хочется, чтобы у тебя было такое отвратительное настроение в такую прекрасную ночь, — парень криво улыбнулся, и эта улыбка грозила опасностью. — Хочу помочь тебе развлечься.       — Иди к черту. Я здесь, чтобы отвлечься, чья-либо компания, тем более такого озабоченного извращенца, как ты, меня не интересует. А если ты не понимаешь слов, то я могу объяснить понятнее.       Горячая волна предвкушения прокатилась по позвоночнику Клауса. Его почти что вело от этой сдерживаемой злости, копившейся, наверное, месяцами внутри этого вампира. Но, может быть, он действительно был слишком напорист, так что он примирительно выставил руки, не желая испортить все в самом начале, как обычно и бывало. Везение было его коньком раз в век, а за первые двадцать лет этого столетия еще ничего хорошего с ним не произошло.       — Извини, я не из тех, кто напьется и пристает. Просто показалось, что мы можем быть друг другу полезны, — в дипломатии Клаус был откровенно слаб, но он пытался. — Тем более что ты согласился выпить со мной. Хотя ты странное место выбрал, чтобы отвлечься, при таком-то количестве людей.       Парень внезапно посмотрел на него. Не исподлобья, не украдкой, а пристально, внимательно разглядывая с ног до головы. Кто знал, обдурит ли его волчья кровь, но раскрывать карты раньше времени Никлаус не планировал.       — Ты сам пил из нее. И я видел, как ты ее купил, — слишком наблюдательный для того, кто явно сосредоточен только на себе сейчас. — И ты не похож на того, кто не пристает, учитывая твою навязчивость. Отвали по-хорошему. Тебя не касается, зачем я здесь и почему.       Крыть это было нечем. Он на самом деле был слишком настойчив. Парень продолжать разговор не хотел, а его холодность могла бы понизить средний градус где-нибудь на Гавайях до нуля. Потерять такое сокровище, найденное почти в сердце Европы, терпящее на одной силе воли голод в толпе людей, Клаус позволить себе не мог. Решение идти ва-банк пришло к нему быстрее, чем он смог его осмыслить. Язык всегда был его врагом, когда дело касалось разговоров, Элайджа говорил ему это тысячу лет каждый день.       — Тогда давай на чистоту. Я знаю, кто ты, — парень вскинулся, оскалился, будто это могло ему помочь в переполненном клубе. — И знаю, чего ты хочешь. Возможно, мы с тобой сможем помочь друг другу. Позволь представиться, Никлаус Майклсон.       Улыбка, растянувшая тонкие губы, сбила его с толку. Обычно никто так не радовался, когда узнавал, как его зовут. Он растерянно улыбнулся в ответ, проследил за тем, как парень схватил бутылку и щедро плеснул себе в бокал почти доверху.       — Слышал о вашем семействе.       Клаус опешил. У него была определенная, далеко не лучшая репутация, но впервые он встречался с тем, кто никак не реагировал на него. Это задело. Он допил оставшийся виски, протянул руку за бутылкой. Это все выглядело таким странным, что он начинал терять контроль над происходящим, что было непозволительно. В конце концов, взяв себя в руки, он отсалютовал парню без имени бокалом, выпивая за их знакомство. Вампир продолжал рассматривать его, но взгляд стал другим, не таким напряженным, хотя голод все еще стягивал все его жилы в тугие струны.       — И это все, что ты можешь сказать? — Клаусу пришлось приложить все свои силы, чтобы не потерять лицо. С самоконтролем у него было очень плохо.       Парень пожал плечами, будто в этом знакомстве не было ничего необычного. Будто он каждый вечер в клубе встречал тысячелетнего гибрида и вел себя по-хамски. Совершенно бесстрашный, а от того еще более интересный.       — А что я должен сказать? — внезапно вампир улыбнулся, уголки его губ приподнялись в насмешке. — Все только и говорят, что у тебя проблемы с головой, что ты неадекватный, больной, что у тебя навязчивые идеи о мировом господстве. Может, они все слепые. Я вижу только алкаша, пристающего к парню в клубе.       Никлаус рассмеялся. Это заявление прямо в лицо развеселило его. Он легко коснулся своим бокалом бокала собеседника и сделал очередной глоток. Признать то, что он любил выпить, легко. Это помогало ему отвлечься от происходящего, забыть, сколько дерьма с ним произошло за эту тысячу лет. Но внезапно и парень повеселел — то ли расслабился в компании собрата, то ли подействовал выпитый виски. Наконец, протянул руку и смело взглянул в глаза.       — Я — Стефан. И не думай, что я тебя боюсь, — Клаус вопросительно приподнял бровь, разглядывая снова заполнившийся танцпол. Стоило бы выбрать на эту ночь жертву, которую, при хорошем раскладе, он разделит со своим новым знакомым. — Трудно бояться избалованного, капризного эгоиста с чрезмерным чувством собственной важности. Прости, ты не мой типаж.       Эти слова были встречены кривой ухмылкой. Никто до этого мальчишки не позволял себе так разговаривать, не смел усомниться в его статусе. А этот Стефан щурится, подначивает, словно добровольно ступает на тонкий лед и желает провалиться в ледяную воду. Играть с окружающими — навык, который Никлаус оттачивал веками, так что ему ничего не стоит позволить сейчас новому знакомому считать себя главным, поддаться, продолжая контролировать все происходящее. Он теряет интерес к виски в своем бокале, сосредотачиваясь на лице напротив, на взгляде, полном насмешки и вызова.       — Осторожней со словами. Никогда не знаешь, чем они могут для тебя обернуться.       Стефан хмыкнул и одним глотком допил виски. Он устал бояться, устал подстраиваться под остальных, когда его единственной целью оставался голод, бьющийся в каждой вене и выкручивающий каждую кость. Он не боялся своего случайного знакомого, страх давно потерял для него ценность. Стефан придвинулся ближе, услышал, как экзальтированно вздохнула заметившая их девушка на танцполе, и снова улыбнулся. Усталость медленно покидала его.       — А что ты мне сделаешь? — он покачивал пустым бокалом под заинтересованным взглядом Никлауса. — Укусишь? Меня твои клыки не пугают, уж извини.       Мужчина выпад пропустил. Уж до того ему было интересно, как далеко зайдет Стефан, что он оставил без ответа слова, за которые мог бы уже угрожать в темном углу. Интерес в нем разгорался так же быстро, как голод, о котором совсем недавно он не мог и подумать. Он не отводил взгляд от своего нового знакомого, смотрел, как расслабились плечи, как ушло напряжение из тугих мышц. Они могли бы отлично провести время этой ночью, если Стефан будет более сговорчив и доверчив. Вместо этого парень задал пару бестолковых, идеально вежливых вопросов, что совершенно не вязалось с его настроением несколько минут назад, и окинул зал вновь тяжелым, напряженным взглядом. Голод вернулся новой волной, и Клаус ощутил его всей кожей, будто ему самому он скрутил все внутренности и связал нервы в узлы. Пытаясь отвлечь от окружающих, он предложил Стефану выпить еще, но тот отказался. Может, это было и к лучшему — его глаза уже пьяно блестели, и кто знает, в какой момент он перестал бы себя контролировать, голодный и жадный до человеческой крови. Ему нужно было снова привлечь парня, и плевать на окружающих людей. Клаус до зубовного скрежета ненавидел, когда он переставал быть объектом внимания для того, кто интересовал его самого. Если бы для того, чтобы Стефан не отводил от него взгляд, пришлось бы убить здесь всех, он бы сделал это. Может, у него действительно зашкаливало чувство собственной важности, но это его никогда не волновало и не мешало.       — У тебя американский акцент. Давно ты здесь? — он видел, как Стефану пришлось приложить усилия, чтобы сосредоточиться на его голосе и снова немного расслабиться.       — Несколько дней. Предпочитаю не засиживаться на одном месте, — на вопросительный и недоверчивый взгляд Никлауса парень предпочел слишком поспешно ответить. — Люблю путешествовать.       Врал Стефан отвратительно. Глаза забегали, пальцы задрожали, и запах страха начал кружить Клаусу голову. Он должен был снова убедить себя, что рядом с ним не жертва, а новый друг, может быть, соратник и брат по оружию. Инстинкты взвыли на несколько секунд и снова заткнулись. Должно быть, Стефан что-то почувствовал или увидел, заставил себя собраться и уверенно взглянуть на собеседника.       — Мне нравится видеть другие страны, — глаза Клауса, наверное, прожгли в нем дыру. — Мой брат… В общем, я стараюсь не задерживаться. Предпочитаю увидеть мир, раз уж у меня так много времени.       Клаус покачал головой. Воспоминания резко взяли над ним верх на несколько мгновений, но он не позволил им завладеть собой. Вместо этого он понимающе кивнул, разделяя переживания Стефана.       — Прекрасно понимаю, — парень заинтересовано взглянул на него, будто не ожидал услышать в чужом голове поддержку. — Семейные конфликты так выматывают. Иногда легче всего оставить их на другой стороне океана. Могу я предложить тебе продолжить разговор в другом месте? Здесь слишком шумно, да и мало ли какие посторонние уши могут нас слушать.       Людей на танцполе снова стало меньше — медленная, чувственная песня, своим звучанием заполнившая помещение, оставила только парочки, покачивающиеся в такт мелодии. Клаус кожей чувствовал близкое присутствие Стефана, его пальцы, едва не касавшиеся ладони, слышал гул крови в его венах. Та же самая девушка, пытавшаяся поймать его в самом начале вечера, разочарованно посмотрела им вслед. Что ж, возможно, сегодня ее сердце было разбито, когда понравившийся ей мужчина предпочел парня. Хотя Клаус больше не рассчитывал ни на что серьезное. Ему достаточно будет и долгих разговоров, если Стефан решит ограничиться только ими. На улице снова начал накрапывать дождь, Никлаус поднял воротник пальто повыше, краем глаза отметил, как поправил его новый друг куртку. От клуба до дома, куда они шли, было всего ничего, добрались минут за десять неспешным шагом, наслаждаясь влажной, прохладной зальцбургской ночью. Свет уличных фонарей играл на каплях дождя на кожаной куртке Стефана, они блестели в его растрепанных ветром волосах. Улица была практически безлюдной, пугающе тихой. Напряжение вокруг Клауса растворилось во тьме и противной мороси. Оказавшись дальше от людей, Стефан стал заметно спокойней, расслабился, подставил лицо дождю. Он выглядел умиротворенным, таким живым, что это казалось странным и диким. Консьерж в доме навсегда забыл, что в парадную дверь вошли двое мужчин, снова вернулся к своему кроссворду, почесывая темную бороду ластиком на обратной стороне карандаша. Лифт медленно вез их на последний, седьмой этаж, и все это время между ними была тишина. Они не сказали друг другу ни слова, пока тяжелая входная дверь за ними не закрылась с еле слышным щелчком замка. Никлаус был неприлично вежлив, как был обучен еще далекие несколько веков назад, помог снять парню куртку. Стефан по-прежнему не испытывал ни капли страха от того, где и с кем оказался. Теперь, когда они были наедине, у Клауса были развязаны руки, и вряд ли можно было ему противостоять, неравны они были по силе. Стоило ему остаться без верхней одежды, как любопытство пересилило. Стефан неспешно отправился на самостоятельную экскурсию по квартире, пока ее хозяин гремел дверцами шкафчиков на кухне и звенел бокалами. Он осмотрел дорого обставленную гостиную с необходимым минимумом вещей, стоимость которых могла ему только сниться, поразился большим окном, непривычным для архитектуры центра Зальцбурга. Здесь все было на грани, опасно близко к излишеству, которое Стефан терпеть не мог. Никлаус оказался за его спиной почти бесшумно. В той же тишине поставил на кофейный столик два бокала, открыл бутылку шампанского и не отводил взгляда от своего гостя. Стефан с благодарностью принял бокал. Здесь хоть и пахло кровью, но запах был не слишком сильный, не настолько, чтобы голод лишал его рассудка. Он почувствовал себя расслабленным, спокойным. Клаус смотрел на него поверх своего бокала, разглядывал, скользил взглядом от встрепанных волос до босых ног, приминающих ковер, и восхищался, как органично выглядел здесь Стефан. В своей чистенькой, но явно давно ношеной одежде, с залегшими под глазами тенями, взглядом, полным вселенской усталости, его хотелось оставить здесь. Никлаус укорил себя за эту мерзкую, крамольную мысль. В этот раз парень заговорил первым. Шампанское искрилось на его губах, Клаус проследил за языком, слизавшим его. Мальчишка был послан ему проклятьем, не иначе. Но к его словам он совершенно не был готов.       — Ты хотел поговорить? — мужчина кивнул. — Не могу корить тебя за любопытство. Ты можешь считать меня ребенком, инфантильным, неспособным решать свои проблемы, твое право. Я действительно сбежал от брата. У него, к сожалению, с годами совершенно исчезло чувство сострадания или понимания. Между нами много чего происходило, но я никогда не думал, что он скатится до обвинений, совсем не пытаясь меня понять. Ты сказал, что я выгляжу голодным. Так и есть. Человеческая кровь отключает мне мозги, я хочу только убивать, без остановки. Мой брат обвинил меня во всех грехах. Я был виноват в том, что нас чуть не поймали охотники, что не мог контролировать голод, что за мной тянулась дорога из трупов. Он считает, что только моя вина в его обращении.       Стефан внезапно замолчал, отвернулся, чтобы не встречаться взглядом с Клаусом, а потом резко двинулся к окну. Рассматривал город, нервно дергал плечами, будто пытался найти возможность сбежать. Никлаус его не торопил. Внутри него вспыхнуло все состраданием, сочувствием, пониманием, которых он не испытывал десятилетиями. Он знал, каково это — быть преданным своей семьей, теми, кому доверяешь больше всего. Не придерживаясь никаких приличий, Клаус отпил прямо из бутылки, тонкая хрустальная ножка бокала казалась ему опасно хрупкой в его пальцах. Наконец, Стефан снова повернулся к нему, чуть более уверенный, чем несколько минут назад.       — Он предал меня. Когда больше всего был нужен, он оставил меня, бросил. Поэтому я уехал, — он допил шампанское и покрутил бокал в руке. — Мне нужно было побыть одному, попытаться научиться контролировать себя. Подальше от него и его презрительных взглядов, будто я отродье или монстр.       — А если он найдет тебя?       Клаус заговорил впервые за это время. Он не позволил ни единому звуку сорваться с губ, пока Стефан говорил, вскрывал свою боль, которая так жарко отозвалась у него самого глубоко внутри. Он и сам жил в страхе, что когда-нибудь Элайджа отыщет его, засунет в гроб и вернет домой, куда возвращаться не хотелось.       — Не найдет. Если он выяснит, в каком я городе, то, пока он перелетит океан, я уже уеду. Стараюсь не задерживаться нигде надолго, как и здесь. А если все-таки найдет, — Стефан пожал плечами, — пусть попробует вернуть. Я не хочу прощать ему предательство и подлость. Не хочу иметь с ним ничего общего, не хочу называть его братом.       И это открыло Клаусу глаза. Тот, кого он случайно встретил в клубе, оказался единственным, кого он почувствовал от и до. Тот, кого он мог представить рядом с собой в любой авантюре. Видимо, шампанское ударило ему в голову — стоило Никлаусу подняться, как комната расплылась у него перед глазами. Он позволил стенам и потолку занять свое место, моргнул пьяно несколько раз, чтобы рассеялся морок перед глазами. Вдохнул поглубже, чувствуя запах отчаяния и надежды, разнесшиеся по комнате, будто Стефан отчаянно нуждался в наставнике и покровителе. Может, это синдром спасителя или бога, черт знает, как это называлось, но Клаус уверенным движением сжал плечо своего нового друга в знак поддержки и почти прижался губами к его уху.       — Никуда не уходи, я скоро вернусь.       Стефан только и мог смотреть ему вслед, ошалело наблюдать, как захлопнулась входная дверь, запирая его в квартире. Что ж, по крайней мере у него осталось шампанское. А еще был прекрасный вид на ночной город. Хотелось напиться так, чтобы упасть и лежать на полу до тех пор, пока тучи над Зальцбургом не разойдутся и не явят этому миру огромное пылающее солнце. Одна из ламп под потолком внезапно замигала, этот свет отразился от капель на стенках бокалов, они искрились, будто усыпанные бриллиантами. Стефан тяжело рухнул в кресло, которое не занял, когда ему предложили. Он рассеяно водил пальцами по бархатистой, теплой обивке, и это напоминало ему о счастливом детстве, в котором они с Деймоном всегда были по одну сторону, поддерживали друг друга и защищали. А потом все это закончилось, их дороги то сходились, то расходились, и теперь они были так далеки друг от друга, насколько это было возможно. Слова брата разбили ему сердце, Стефан вспоминал их сутками напролет все те месяцы, которые он провел в бегах. Это действительно был побег, чтобы больше не сталкиваться с той болью, которую ему причинил самый близкий из всех людей в мире. Чтобы избавиться от самого себя, причиняющего боль другим. И от этого так трудно было поверить, что совершенно незнакомый ему вампир проявил куда больше понимания, чем Деймон. Даже в этой квартире, куда он пошел, ни на секунду не задумываясь о возможной опасности, он чувствовал себя спокойней. Его поражало, с какой легкостью он рассказал обо всем Никлаусу — и о семейной драме, и о проблемах с самоконтролем. Будто со старым другом разговаривал, не испытывая ни страха, ни неловкости. Наконец-то он чувствовал себя защищенным, мог расслабиться, отдать бразды правления другому. Мысль, едва задержавшись, сорвалась и исчезла, оставив после себя горячее, тянущее ощущение внутри. Он много лет не позволял себе отпускать себя, а Клаус мог стать для него кем-то особенным, с кем можно было перестать сдерживаться. Любовники приходили и уходили, но никогда Стефан не мог полностью расслабиться. Кто-то вроде Никлауса поможет снять все излишнее напряжение, сдавливающее ему внутренности. Шампанское искрилось в бокале, и долгое отсутствие мужчины начинало нервировать. Не получалось придумать ни одной причины, по которой хозяин квартиры ушел и запер его здесь. Шорох ключа в замке он услышал так отчетливо, будто это было рядом. Вот только сопровождающие его звуки заставили его сначала вжаться в кресло, а потом вскочить, шипя, словно испуганное, защищающееся животное. Клаус вернулся не один. Рядом с ним стояла девушка. Ничего особенного, что Стефан не видел бы раньше — короткая юбка, распахнутые в предвкушении глаза, капли дождя на собранных в высокий хвост волосах. Клаус придерживал ее за талию, довольно улыбался, торопливо представляя девушку.       — Стефан, это Элли, — Никлаус, казалось, наслаждался ситуацией. — Элли, это Стефан, мой близкий друг. Думаю, мы отлично проведем время втроем.       Стефан отшатнулся. Он не мог поверить, что снова так облажался. Тот, кому он умудрился открыться и довериться, подставил его, предал. Но мужчина, казалось, не видел проблемы в происходящем. Улыбался своей новой подружке, неприкрыто флиртовал взглядом и прикосновениями, убеждая девушку, что ей ничего не угрожает. Но Стефан-то знал, чем все закончится. Он не сможет удержать себя в руках, сорвется, снова убьет. Он отступал назад до тех пор, пока не уперся спиной в каминную полку, стиснул зубы, пытался перестать слышать гул крови в сосудах Элли. Клаус обхаживал ее, его пальцы медленно двигались от запястья к плечу, прочерчивая голубые линии вен. Сладкий девичий вздох разрезал повисшую тишину, стоило мужчине легко оцарапать кожу за ее ухом.       — Тебе не стоит бояться этого, — Стефану улыбка на чужом лице казалась издевательской. — Мне правда жаль, что тебе пришлось справляться с этим в одиночку. Но сейчас я могу тебе помочь. Перестань себя сдерживать. Покажи, какой ты есть, примирись с собой наконец. Я позабочусь обо всем, что потребуется. Тем более, Элли рассказала, что давно хотела провести вечер с вампиром, а тут сразу два, вот это ей повезло.       Стефан готов был закричать, когда Никлаус крепко ухватился за волосы девушки, наклонил ее голову и укусил. Волна прожгла Стефана от головы до самых пальцев ног, с такой силой голод завладел им. Кровь стекала по коже, собиралась в ямке над ключицей, и ее запах взбудоражил все рецепторы, заставил трепетать каждую клетку в его теле. Стефан больше не контролировал себя — он кусал губы, раздирая их клыками, все предметы в комнате потеряли четкие формы. Все, что он видел, так это тело девушки, еще полное крови и жизни. Стефан вцепился в каминную полку, крепкое дерево раскрошилось под его пальцами.       — Все хорошо, Стефан. Я помогу тебе, не брошу, как твой никчемный брат. Позволь мне позаботиться о тебе.       Стон, сорвавшийся с его губ, был похож на всхлип. Никакой силы у него не осталось сопротивляться голосу мужчины, его просьбам, не приказам. Он слышал в его голосе заботу, обещание, и от этого все стало только острее.       — Я так не могу, — Никлаус разочарованно вздохнул. Он ненавидел ошибаться в тех, кого выбирал себе, уже достаточно обжегся за тысячу лет. — Я люблю, когда они боятся. Когда они добыча. Это слишком жестоко для нее.       — Я остановлю тебя. Ты не убьешь ее. Доверяешь мне? — Клаус поймал пальцем капли крови, все еще стекающие из раны на тонкой бледной шее.       Стефан обреченно кивнул. Он слишком доверял тому, кого знал едва ли час, и, может, это было неправильно, но он готов был рискнуть. Все равно послезавтра у него поезд до Франкфурта, исчезнет из этой страны, спрячется от сумасшедшего Майклсона, уйдет в леса, если это поможет ему. Их взгляды с Клаусом встретились, расплавленное золото в чужих глазах на секунду загипнотизировало его. Он залюбовался клыками, влажно блеснувшими от слюны и крови, а потом было слишком быстрое движение, эти клыки вцепились в девичью шею, едва не отрывая лоскут кожи. Элли завизжала надрывно, ее голос зазвенел в ушах. Она прижала ладонь к глубокой ране, бросилась через всю комнату к выходу, безуспешно дергала запертую дверь. Она кричала и рыдала, ее сердце колотилось, переполненное адреналином, он кипел в ее венах. Стефан двинулся за ней, загонял девушку в угол, отрезая путь к выходу. Она металась по квартире, оставляя за собой след из кровавых пятен на полу, ее страх стал почти физически ощутим. Элли запнулась о выставленную Клаусом ногу, упала на закрытую дверь спальни, зарыдала еще сильнее и громче. Стефан, наконец, настиг ее. Девушка попыталась оттолкнуть его слабыми, скользкими от крови ладонями, но они лишь оставили влажные отпечатки на ткани, размазанные и несуразные. Она закричала в последний раз, прежде чем острые клыки вспороли ее шею, кровь брызнула в разные стороны, перепачкала Стефану все лицо и грудь. Он рычал, впиваясь пальцами в ее плечо и голову, удерживая на месте, и не сразу понял, что его тащат в сторону. Лишаться добычи он не собирался, вцепился сильнее, но почувствовал клыки около своей шеи, сильные руки, дернувшие его назад так, что ему пришлось выпустить жертву. И сколько бы он не пытался добраться до еще живого тела, это встречало сопротивление со стороны Никлауса. Третий удар по лицу отрезвил его. Стефан смотрел на воющую от ужаса девушку, рухнувшую на пол, изо всех сил борющуюся за свою жизнь. Она все еще была живой, ему действительно не дали ее убить. Но в ту же самую секунду Клаус наклонился к ней, резко вздернул слабое тело вверх и сделал то, что не позволил сделать Стефану, — впился клыками, жадно глотал горячую, соленую кровь, а потом одним движением сломал Элли шею. Она осела на пол, уже бездыханная, растерзанная, вся в крови, лоскут кожи на шее уродливо свисал. Все, что мог видеть Стефан, так это расплавленное золото глаз Никлауса, его рот и подбородок, перепачканные алым, острые клыки, способные как уничтожить, так и даровать успокоение. И запах свежей крови с его горячей кожи кружил Стефану голову. Он бросился вперед, сбил мужчину с ног и прижал к двери. Лужица крови, натекшая из разорванной шеи Элли, чавкала под его ботинком. Но все, на чем Стефан мог сосредоточиться, — Клаус, такой же разгоряченный, такой же заведенный, такой же голодный. И он выполнил все до единого требования этого сумасшедшего, одержимого гибрида. Перестал сдерживать себя, забыл о правилах приличия, собственной морали. Никлаус позволял прижимать себя к двери, стоял почти неподвижно, пока Стефан жадно, не переставая рычать, вылизывал его лицо. Его влажный быстрый язык не пропустил ни единой капли, застывшей на коже, работал так тщательно, что, если у Клауса и были до этого мысли на грани приличия, то сейчас эта грань стерлась, рассыпалась, не оставляя ему ни одного шанса сдержаться самому. Стефан словно читал его мысли, а может они были похожи больше, чем оба думали. С едва уловимым движением его рот переместился с колючего от щетины подбородка на шею, губы скользили с той же жадностью, что и по лицу, несколько раз клыки порывались прорвать тонкую кожу, царапали ее, оставляя неглубокие следы. Жесткая, властная рука схватила Стефана за волосы на затылке, он почувствовал, как пальцы сжали пряди до боли, отрезвляя.       — Ты не укусишь меня, пока я тебе не разрешу, — Стефан захрипел, стоило пальцам отпустить его волосы и вместо этого вцепиться в шею. — Но у тебя будет на это шанс.       Парень жалобно заскулил, когда Клаус собрал пальцем кровь с его лица и наглым, властным движением втер ее ему в десны. Стефан запрокинул голову, замер с раскрытым ртом, пытаясь вернуть себе рассудок от этого наркоманского действия. Когда он снова посмотрел на Никлауса, тот ухмылялся, но больше ничего не предпринимал. Только скалился своими острыми, то ли вампирскими, то ли волчьими клыками, щурился, провоцируя. Стефан снова потерял голову. Почувствовал свободу и прижался губами к чужим, целовал так, будто собирался сожрать Клауса, сталкивался с ним зубами, пытался кусаться, за что получал болезненную хватку на горле. Власть, которую над ним имел Майклсон, разодрала ему все внутренности. Никогда он не был так голоден и так покорен при этом. Никлаус только на мгновение пошел ему навстречу — помог снять хенли, небрежно, высокомерно отбрасывая ее в сторону. Стефан зашипел, прижался губами к его правой ключице и заскользил вниз. Целовал беспорядочно, будто одержимый фанатик, дорвавшийся до желанной святыни, сжимал бока до синяков, каждый раз с огромным усилием воли останавливая себя, когда хотелось укусить. Его десны зудели, внутри все горело от желания впиться в крепкую податливую плоть клыками, попробовать на вкус древнюю кровь. Казалось, он чувствовал каждую проступившую вену вокруг собственных глаз, так голоден он был до тела, зажатого между ним и дверью спальни. Стефан дернул ремень дрожащими от возбуждения пальцами, следом справился с пуговицей и молнией. Стащил плотную джинсовую ткань вниз, до самых щиколоток и голодно облизнулся, переставая сдерживать рвущиеся наружу жаждущие стоны.       — Особая форма одежды для бара? — Стефан снова сглотнул вязкую слюну, осматривая открывшуюся ему голую кожу. Он предполагал, что кто-то вроде Никлауса пренебрежет нижним бельем, но так и не был готов к этому.       Мужчина хмыкнул, обхватил пальцами его подбородок и приподнял голову, чтобы рассмотреть алые от бушующего голода глаза.       — А есть ли смысл одеваться, если идешь развлечься? — Клаус приподнял бровь, но тут же снова хищно оскалился. — О, прости. Под этими узкими штанами я найду лишнюю одежду?       Стефан зашипел, впился ногтями в его голые бедра, за что заслужил сильную хватку на челюсти, заставившую на секунду приоткрыть рот в немом крике.       — Я не планировал развлекаться. Ты подпортил мне планы по самобичеванию на вечер.       И тут же избавился от своего ехидства, не давая Никлаусу возможности наказать его за дерзость. Высунул язык, прижался к основанию члена и медленно провел до самой головки. Первый раз за этот вечер он услышал, как мужчина зарычал. Стефан повторил ласку быстрее и грубее, лизал жадно, не отводя взгляд. Он не хотел пропустить ни секунды, когда Клаус терял над собой контроль. Золото блестело в его глазах, пальцы подрагивали, а тихие отголоски заглушаемых рыков не могли скрыться от острого слуха. И тем восхитительнее были его расширившиеся, удивленные глаза, когда Стефан широко раскрыл рот и медленным, совершенно отличающимся от предыдущих движением насадился на горячую плоть, пока головка члена не уперлась ему в заднюю стенку глотки. Звук, который издал Клаус, был сплошным месивом из дикого рычания и надрывных стонов. Он приподнял уголок идеально растянувшихся вокруг его члена тонких губ и действительно едва не потерял голову. Острые клыки в считанных миллиметрах от чувствительной плоти — Клаус никогда не тащил в постель оголодавших вампиров, не держащих себя в руках. Стефан сглотнул, тугая глотка сжалась вокруг головки, и от этого у него самого яйца поджались. Джинсы давили ему почти до боли, но он умел терпеть. Последняя сотня лет была для него одним сплошным самоунижением, он может потерпеть прямо сейчас. Никлаус мягко погладил его по затылку, почти сочувственно, а потом схватил за голову обеими руками, удерживая ее на месте.       — Если будешь хорошим мальчиком и будешь держать клыки при себе, я дам тебе все, что ты захочешь.       В его хриплом шепоте было столько обещаний, которым Стефан поверил безоговорочно в ту же секунду. Замер, раскрыл рот так широко, что едва не стало больно в уголках губ, и безотрывно смотрел на Клауса, пока тот, удерживая его голову, медленно и размеренно трахал его в рот. Стефан так сильно впился в собственные ноги пальцами, что, наверное, мог переломать себе кости. Его клыки ныли от близости тугих, переполненных кровью вен, но он держался изо всех сил, что у него были. Руки Никлауса продолжали держать его голову неподвижно, толчки стали чаще и короче, когда Стефан смог приноровиться к движениям. Слюна стекала по его подбородку, он, наверное, выглядел как самая дешевая шлюха во всем Зальцбурге. Возбужденный до предела, с кровавой пеленой перед глазами, рвущимся наружу стоном — все, что он мог делать, так это принимать горячий тяжелый член, время от времени работать языком, собирая с головки предэякулят и пытаясь собрать слюну. Голод снова начал брать над ним верх, так что Стефан резко вцепился в чужие бедра, царапая ногтями. Должно быть, Никлаус читал его, как открытую книгу, так что толкнулся последний раз, глубоко, держал его крепко. Стефану пришлось сглотнуть дважды, прежде чем его, наконец, отпустили. Он вытер слюну с подбородка, попытался сосредоточиться на чем-то одном в комнате, но сила, с которой болели его клыки, не позволила ему даже открыть глаз. Клаус схватил его, быстро поставил на ноги и одним едва уловимым движением поменял их местами. Теперь Стефан был прижат к двери, и от такого резкого изменения положения у него закружилась голова. От этого голод новой волной захлестнул его целиком.       — Можешь укусить меня, — хриплый шепотом заставил его вздрогнуть всем телом. — Мне не нужен голодный труп в постели.       Стефан почти не слышал его. Только почувствовал рядом со своими губами горячую кожу, а под ней — напряженно бьющуюся вену, переполненную, тугую. Кожа разорвалась под его клыками, обжигающая кровь потекла ему в рот, соленая, кружащая голову, взрывающая каждую клетку в его теле. Чувствовал ли Стефан такой вкус раньше? Никогда, он готов был поклясться собственной жизнью. Его накрыло такой волной, что задрожали ноги. Клаус сам отстранил его, стер пальцем потеки крови на подбородке и сунул палец ему в рот. Несколько минут, пока голод отступал, а запутавшиеся на щиколотках штаны были отброшены в сторону, они смотрели друг на друга, считывали едва уловимые изменения эмоций в нечеловеческих глазах. Стефан сам сделал первый шаг, когда почувствовал себя собой. Да, в нем все еще клокотала жажда, но уже совсем другого рода. Кровь Никлауса сотворила с ним что-то, что не было похоже ни на что. Парень мягко качнулся вперед, прижался к чужим губам, позволяя Клаусу самому решить, чего он хочет. Дверь за его спиной открылась, они ввалились в спальню, и к тому моменту, как кровать ударила Стефану под колени, они уже превратились в клубок спутанных конечностей. Он растянулся на постели, прижатый хоть и поджарым, но тяжелым телом, и чувствовал себя удивительно неспособным ни на что. Оставаясь полностью одетым, он ощущал себя совершенным голым, и с благодарностью встретил короткое прикосновение к краю футболки. Стефан стянул ее так быстро, что ткань едва не порвалась. Когда руки застряли в рукавах, он потянул ее сильнее, нитки затрещали, этот треск слился с нетерпеливым рыком в один непонятный звук. Стефан изворачивался из одежды, все-таки бросил футболку в сторону, торопливо приподнял бедра, выворачиваясь из штанов. Клаус стянул их одним движением, повозился в щиколотках, когда стопы не пролезли в узкие нижние края штанин.       — Ты в них со смазкой влезаешь что ли? — Никлаус в очередной раз захрипел, прежде чем бесцеремонно схватить парня за бедра, чтобы избавить от белья.       Теперь они оба были ветхозаветно наги, все еще кое-где перемазаны кровью, и Стефан ерзал на постели, возбужденный до предела. Он не представлял, как мог так долго терпеть боль давления узких, плотных джинсов. Он нетерпеливо потерся о бедро Клауса, издавая короткий стон облегчения. Ожидание ласки сделало его похожим на оголенный, перенапряженный нерв, искрящий от любого прикосновения. Стефан разочарованно впился ногтями в плечи мужчины, расцарапывая кожу до крови, когда вместо ожидаемого прикосновения ощутил только жадный, голодный поцелуй, в котором они сталкивались клыками. Стефан укусил себя за губу, пытаясь удержаться на месте, не тянуться за закончившимся поцелуем. Этого было достаточно только для того, чтобы Никлаус снова склонился над его лицом, слизал выступившую кровь и прикрыл глаза, раскатывая вкус похоти и голода на языке. Он умел быть благодарным и щедрым любовником во всех отношениях. Так что, насладившись жаждущим, изгибающимся под собой телом, он сместился на постели ниже, уперся руками по обе стороны от сильных бедер и склонился достаточно низко, чтобы его губы почти задевали влажную, покрасневшую головку чужого члена. Стефан дернулся, пытаясь поторопить мужчину, столкнулся с его взглядом, снова оказался загипнотизирован жидким золотом в его глазах. А потом только и смог, что коротко вскрикнуть. Жадный, проворный язык проследил линии вен на его болящей от возбуждения плоти, скользнул по поджавшимся яйцам, самым кончиком пощекотал чувствительное место за мошонкой. И, когда Стефан готов был на все, лишь бы получить долгожданное облегчение, внутри у него все оборвалось. Его член был во рту у Клауса, и клыки едва не сомкнулись под коронкой. Он боялся даже шевелиться, таким острым было ощущение неопределенности и страха. Но вместо этого мужчина сделал то, чего он больше всего хотел, — вылизал языком каждый полыхающий ожиданием разрядки дюйм кожи, распаляя тело под собой до той степени, когда Стефан едва отдавал себе отчет в том, что срывалось с его губ. Он стонал, хрипел, кричал, когда снова и снова чувствовал остроту клыков на своей до боли возбужденной плоти. Это была боль нестерпимая, подогреваемая ужасом прикосновения самого страшного оружия, что было у гибрида. Он больше не контролировал себя, дотянулся до рук, удерживающих его бедра, впился ногтями в запястья, снова разрывая кожу. От запаха крови его повело, комната вспыхнула у него под закрытыми веками, все вокруг полыхало, внутри у него горело адским пламенем. Стефан заметался по постели, лишившись влажной ласки между своих ног. Его тело снова оказалось прижатым к неприлично мягкому матрацу, а волосы Никлауса щекотали ему подбородок. Он почувствовал опасную близость проклятых клыков к изгибу шеи, вскинул бедра, ощутив движение языка по коже. Инстинкт самосохранения умер в нем, наверное, в ту секунду, как он пришел в эту квартиру. Снова потеревшись ноющим членом о чужое бедро, Стефан запрокинул голову, подставляя беззащитную шею. Он не собирался сопротивляться. Уровень доверия в нем зашкаливал так сильно, что хотелось по-волчьи выть. Клаус схватил его за волосы, удерживая голову в одном удобном для себя положении. Можно было услышать, как кожа разорвалась под острыми клыками, как кровь потекла к плечу и груди из разорванных мелких сосудов. К его удивлению, трогать ему крупные вены никто не собирался. Но было что-то особенное в этом укусе. Разум у него поплыл, напряжение от отсутствия долгожданной разрядки сменилось ноющей болью в каждой мышце, жаром во всем теле, завладевшим им с огромной скоростью.       — Знаешь, что делает укус оборотня с вампиром? — Стефан кивнул, чувствуя, как собственное тело становится странно легким, а границы комнаты расплываются. От самого Никлауса оставался только размытый силуэт. — Он убьет тебя в течение суток, и у тебя будет такая агония, что ты будешь умолять убить тебя.       Стефан попытался сделать какое-то движение руками, но они оказались плотно прижаты к кровати, а бедра зажаты чужими коленями. Перспектива вырисовывалась так себе. Его доверие снова было обмануто. Можно было убить и после того, как они оба получат то, что хотят друг от друга. Но внезапно лицо Клауса оказалось прямо перед его. Стефан больше почувствовал это, чем увидел. Прикосновение теплой ладони к щеке было таким заботливым, что он последовал за этим движением, потираясь о липкую от крови и пота кожу.       — И только я буду решать, жить тебе или умереть в моей постели, — Стефан кивнул, не до конца понимая, с чем он соглашается. — Ведь весь вопрос в доверии, да, Стефан? А теперь открой свой хорошенький, жадный рот.       И он сделал, что ему приказали. Открыл рот, и в ту же секунду почувствовал окровавленное запястье, прижатое к его губам. Первые несколько глотков были тяжелыми, глотка не слушалась, не хотела проталкивать кровь, но он старался, кашлял, давился, до тех пор, пока в голове не прояснилось. Клаус убрал руку и наблюдал за ним, все таким же возбужденным и разгоряченным. Осознание мелькнуло в глазах Стефана. От него мало что зависело, нужно только доверять, а это он умеет. Он схватил мужчину за предплечья, потянул на себя и встретил его губы жадным, голодным поцелуем, игнорируя желание укусить.       — А теперь полежи спокойно, пока я не вернусь.       Стефан посмотрел ему вслед, в темноту гостиной, разлившейся за открытой дверью. Но с места не сдвинулся. Доверие — превыше всего.       Никлаус, стоило ему оказаться вне пределов видимости вампира, прижал ладони к лицу. Он не понимал, что и зачем делал. Но от этого парень в его постели не становился менее желанным во всех отношениях. Он забрал со стола бокал, одним глотком допил оставшееся там шампанское и подошел к валяющемуся, словно мусор, телу девушки. Попытка собрать ее кровь для следующих действий ни к чему не привела. Кровь начала густеть, сворачиваться. Клаус попробовал ее — горчила на языке, оставляла мерзкое послевкусие. Использовать ее совершенно точно было нельзя. Ему пришлось бросить эту идею и взять из холодильника пакет холодной, но качественной крови. Когда он вернулся в спальню, Стефан почти неподвижно лежал на кровати. Вскидывал бедра, тихо стонал от безысходности, брошенный на произвол судьбы. На животе натекла лужица предэякулята, и Никлаус без единого смущения слизал ее, перепугав парня своим появлением. В его глазах, все еще алых от голода, блеснула надежда. Клаус оторвал уголок пакета, кровь вылилась ему на руку, и от этого у Стефана заболели зубы с такой силой, что он взвыл. Но этот отчаянный звук быстро сменился на крик, когда скользкий от крови палец преодолел сопротивление мышц и проник в него. Весь мир вокруг остановился, осталась только боль от вторжения и запах крови, уничтоживший в нем все человеческое, что еще было. Стефан вцепился пальцами в плечи мужчины, царапал, от усилившегося запаха он совсем потерялся. А Клаус будто наслаждался его агонией, растягивал, щипал за внутреннюю сторону бедер, путая боль с удовольствием. Он, как никто другой, знал тонкую, еле ощутимую грань между грубостью и жестокостью. Знал, чего хотел Стефан, и доводил его так, как вряд ли делал в прошлом и сделает в будущем. Он добавил второй палец, жестко, болезненно, так, как Стефан желал. Двигал пальцами быстро, разводил в стороны, позволял парню расцарапывать свои плечи в кровь, наслаждался каждым его визгливым, истеричным стоном, дрожащими, ерзающими бедрами. Третий палец он принял уже легче, готовый к вторжению и расслабившийся, насколько это было возможно в его состоянии. Клаус позволил ему сделать глоток из пакета, всего один, но это не вызвало у Стефана прежнего желания взорваться и вцепиться в горло каждому живому существу в этом доме. И только после этого, когда парень под ним был напряжен как струна, готовый на все, лишь бы получить желаемое, Никлаус резко дернул его за ноги и вошел одним слитным, быстрым движением, с закрытыми глазами наслаждаясь протяжным, громким стоном, разлетевшимся по всей комнате. Стефан замер, цеплялся пальцами за простыню, привыкая к давно забытому чувству наполненности. Они оба не шевелились, пытаясь прочувствовать друг друга целиком, сдерживаясь, чтобы не сорваться невовремя. И только когда пальцы Стефана разжались, руки потянулись в поиске тепла чужого тела, только тогда Клаус сделал первый полноценный толчок. Ноги обвились вокруг его бедер, подталкивали, пытались задавать темп, но тихого рычания было достаточно, чтобы парень перестал диктовать свои условия. Принимал все, что ему давали, запрокинул до хруста позвонков голову назад, когда Клаус еще раз дернул его ноги и изменил угол проникновения. Комната заполнилась надрывными сипящими стонами, хлюпающими звуками крови, скрипом кровати. Никлаус уперся руками в подушку, склонился над лицом Стефана, рассматривал подернутые кровавой пеленой глаза. Поцелуй был жадный, с металлическим привкусом крови на их губах, со столкновением зубов и порезанными о клыки языками. Стефан стонал ему в рот, стиснул пальцы на его спине, расцарапывал лопатки в кровь. Ее течение вдоль позвоночника заставило его зарычать, впиться в подставленную шею, отравляя любовника. Стефан не остался в долгу — кусался, словно обезумевший, снова и снова погружал клыки в податливую плоть, захлебываясь кровью. Он с трудом смог сосредоточиться на движениях Клауса, ставших беспорядочным, потерявшими первоначальный ритм. И, когда его бедра задрожали, а изо рта вырвался протяжный, долгий рык, Стефан снова укусил его, наслаждаясь бурлящим адреналином в его крови. А потом он и сам потерялся, закричал, когда мокрая ладонь обхватила его член. Резкие, четкие движения подвели его к краю так быстро, как никогда не было. Слабость окутала его тело, новый укус кровоточил на шее, и он понятия не имел, сколько раз чужие клыки вспарывали его плоть. У него не было сил ни моргать, ни ворочать языком, и Клаус, такой же обессиленный, покрытый кровью и с начавшими затягиваться ранами, прижал запястье к его губам. Стефан с трудом смог сделать несколько глотков, но от них в голове немного прояснилось. Ему оставалось только лежать, смотреть из-под полуопущенных век на потолок и пытаться вернуть свое сознание в какое-то подобие нормы. Но все, о чем он мог думать, так это о Клаусе, лежащем рядом, о его неожиданно мягких пальцах, кружащих по животу. Время текло, ночь за окном окончательно взяла город в плен, стихли голоса людей. В конце концов Никлаус поднялся легким, хищным движением и скрылся за дверью, которую Стефан раньше не заметил, не до этого было. Его не было несколько минут, но это были самые долгие минуты с тех пор, как они перешагнули порог этой квартиры. Клаус вернулся. Видны были тщетные попытки оттереть с себя кровь, но плечи и грудь по-прежнему были грязными. Зато в его руках было мокрое полотенце, которым он методично принялся вытирать любовника. Но, прежде чем ткань коснулась кожи, он внимательно, с каким-то благоговением рассматривал месиво из крови и спермы на его животе. Потом Стефан почувствовал влажное прикосновение и наслаждался им, дарящим прохладу его все еще полыхающей после этого безумия коже. Между его бедрами все еще было мокро, но это было меньшим, что его заботило. Он подумал о том, на что похожи простыни под ними, а потом о царапающем глотку голоде. Никлаус, казалось, понял его с одного взгляда. Снова исчез, все так же в полной тишине, а вернулся с двумя пакетами крови, один из которых бросил Стефану. Удивительно, но даже осушив его полностью, безумие и жажда не завладели им. Легко заныли клыки, но это было просто унять. Клаус, наконец, лег обратно, лениво потягивая кровь из своего пакета и с любопытством разглядывая парня, будто наблюдал за результатом своего маленького эксперимента, хотя его взгляд был полон удовольствия и расслабленности. Стефан поборол человеческое желание прижаться к телу рядом с собой. Естественное и простое желание почувствовать кого-то рядом, когда он был настолько эмоционально растерзан. Дистанцироваться от возможной ненужной ему привязанности было правильно, даже если каждая клетка в его теле твердила об обратном. Но Никлаус плевал на его душевные метания. Ладонь тяжело легла Стефану на плечо, пальцы мягко погладили изгиб шеи, там, где клыки раз за разом вспарывали кожу. Ненужная, бесполезная ласка, которая только все усложнит, но отказаться от нее стало труднее, чем он думал.       — Ты всегда такой молчаливый? — Клаус покачал в руках недопитый пакет и уставился на парня, разглядывая его усталое лицо. — Или тебе нужно отдохнуть, чтобы язык развязался?       — Иди к черту.       Стефан оскалился, но это быстро прошло. Он на самом деле был измотан, хотя усталость, накопленная за год скитаний, оставляла его. Его отвлекало движение пальцев по коже, запах консервированной крови, а еще запахи, въевшиеся в их кожу. Его забавляло, с какой легкостью ко всему происходящему относился Клаус. Будто все для него было игрой, интрижкой на несколько часов, в противовес всему, что он говорил раньше. Но это не имело никакого значения. Стефан и сам чувствовал легкость, давно забытую, он не испытывал этого десятилетиями, и было восхитительно найти это сейчас. И разговаривать ему не хотелось, слова казались каким-то набором звуков, забавляющих его. Вместо болтовни он резко перевернулся, оседлал мужчину, оскалился, позволил клыкам на секунду мелькнуть, прежде чем снова сомкнул губы. Клаус казался заинтересованным, может, даже несколько удивленным. Но он положил руку ему на бедро, погладил сначала до колена, потом провел вверх, задержавшись на пояснице, усиливая нажим. Стефан потерся о него, запрокинул голову, наслаждаясь каждым новым прикосновением. Теперь все было вдумчиво, размерено, позволяло прочувствовать. Не то, что до этого — бешено, яростно, выплескивая все, что переполняло и грозило разорвать их обоих. Стефан забрал у мужчины пакет, осушил его несколькими глотками, отшвырнул на пол ненужную пустую упаковку и в очередной раз поразил любовника. Он все еще был мокрым и растянутым, так что ему осталось только завести руку за спину и направить уже затвердевший горячий член в себя. Никлаус удивленно зашипел, но потом нашел лучшее занятие и для своего рта, и для своих рук. Тысяча прожитых лет не мешала ему завестись так быстро. Когда он укусил Стефана, тот, казалось, готов был умереть от удовольствия.       Покинуть кровать Клаус решил только через пару часов. Время близилось к рассвету. Он бы предпочел задернуть шторы, чтобы солнечный свет не слепил глаза, а еще следовало избавиться от тела. О закоченевшую руку Элли он споткнулся, когда пытался пробраться на кухню. Подобного опыта в его жизни было достаточно, так что, когда Стефан проснется, то не найдет ни единого следа постороннего присутствия в квартире. Клаус любовно разглядывал свое творение в постели. Парень уткнулся лицом в подушку, подтянул к себе край одеяла, подпихнув его под живот. Испачканный кровью, на окровавленных простынях — прекрасное зрелище. Он позволил себе рухнуть в постель, не приводя себя в порядок. Для этого будет утро.       Только вот его надеждам не суждено было сбыться. Никлаус продолжал неподвижно лежать в постели, не выдавая своего пробуждения, пока Стефан бесшумно собирался. Можно было слышать шорох, с которым одежда скользила по коже. Очередные его мечты были разбиты, но он умел с этим жить. Пусть уходит, он не будет его останавливать. Хотя ускорившийся ток крови в венах Стефана говорил о противоречивости, необдуманности решения, но никаких преград, если этот мазохист хочет уйти. Входная дверь закрылась слишком громко, и Никлаус перевернулся на спину, разглядывая потолок, будто он мог дать ему все ответы.       Тот же самый клуб встретил его все той же громкой отвратительной музыкой, мерзкими запахами дешевых духов и пота, горящими, пьяными глазами девушек, обративших на него внимание, как только он зашел. Ему стоило выбрать другое место, он пытался, нашел пару подходящих мест, но ноги сами принесли его сюда. Клаус думал, что будет проще. Одна интрижка длиною в ночь, ничего особенного, но этот паршивец влез ему под кожу со своими жаждущими красными глазами, шарящими по телу руками и острыми клыками, разорвавшими ему жизнь. Он путешествовал уже давно, видел многих — и людей, и ведьм, и вампиров, и оборотней — но никто из них не вызывал у Никлауса ощущения, что он знает этого парня годами. У них была общая история, точек соприкосновения было больше, чем с его собственной семьей. И молчаливый побег злил. Затягивать этой ночью он не собирался, быстро развлечется и вернется домой, подумает о планах на ближайшие месяцы. Австрия ему надоела, ее апрельские дожди пачкали его туфли и пропитывали пальто насквозь, когда он забывал зонт. Хорошенькая блондинка с ладной фигурой, в кожаных шортах, строила ему глазки, и было грех отказываться от такого предложения. Холодный уличный воздух, когда они вышли в переулок рядом с баром, остудил их разгоряченную кожу. Может быть, Никлаус был несколько груб, когда толкнул девушку, имя которой даже не потрудился узнать, к стене, схватил ее за волосы и укусил. Она вздрогнула, попыталась закричать, но большая ладонь заткнула ей рот. Может, всего на несколько мгновений, он хотел свернуть этой блондинке шею или выпить ее досуха. Клаус не терял над собой контроль годами, а какой-то юнец, который едва перешагнул вековой рубеж, раскачал его спокойствие. Ему пришлось взять себя в руки — труп привлечет слишком много внимания. Он предусмотрительно стер девчонке память, аккуратно опустил ее на землю и ушел, чтобы снова поддаться порыву и вернуться в клуб. Заказал виски, оглядывал зал, злился на тупую музыку, точно такой же вечер, как и сотни других. А потом он увидел Стефана. На том же самом месте, в той же самой куртке, сидел, будто вчера ничего не произошло. Таким уязвленным Никлаус не чувствовал себя давно. Он схватил свой бокал и уверенным шагом двинулся сквозь толпу, собираясь выяснить все раз и навсегда. Какой-то парень хотел занять свободный стул рядом с ним, но одного взгляда Клауса было достаточно, чтобы место осталось свободным.       — Привет, — Никлаус отсалютовал бокалом и излишне быстро сделал глоток. — Неожиданная встреча.       Стефан вздрогнул. Он промучился весь день, думая о том, что произошло ночью. Встреча с Майклсоном не входила в его планы, да и не было никаких обещаний, которые он нарушил. Они отлично провели время, оба получили, что хотели, а теперь их дорогам стоило разойтись. Но, видимо, Никлаус так не думал. Стефан попытался его игнорировать, но мужчина никуда уходить не собирался. Покачивал свой бокал с виски, сверлил взглядом висок Стефану и больше не говорил ни слова. Но, когда молчание между ними не прервалось, ему самому пришлось открыть рот.       — Даже не попрощался утром, — Стефан взглянул на него исподлобья, раздраженный замечанием. — А мог бы и поблагодарить.       От этих слов парень тихо хмыкнул в бокал. Он не надеялся снова с ним встречаться, так зачем все это происходит.       — Прости, что не оставил записку с благодарностью. А теперь дай мне допить мой бурбон, утром у меня поезд.       Клаус жестом попросил бармена наполнить их бокалы заново и принялся в очередной раз разглядывать своего случайного знакомого. Напряженность в его плечах, оскал на губах, все вернуло их на сутки назад, полные голода, жажды, ненависти. Они были похожи намного больше, чем сам Никлаус готов был признать. Отрекшиеся от своей семьи, преданные близкими, пережившие потери, с уродливыми шрамами, расчертившими их жизни, с руками по локоть в крови. Невозможно было даже представить, что где-то в мире существует хоть одно создание, которое бы так идеально ему подходило. Никлаус смотрел на него, на самого идеального партнера для него — в путешествиях, в работе, в постели. Возможно, он должен поблагодарить его создателя.       — И долго ты собираешься бегать? — Стефан предупреждающе зашипел, но это осталось без должной реакции. — И не пытайся меня переубедить. Сбегаешь, как трус. Месяцами бегаешь от брата, который, может и не ищет тебя давно, прячешься от охотников, а в конце концов сбегаешь и из моей квартиры. Мне казалось, я вполне четко дал тебе понять, чего хочу и что могу дать.       — Мне не нужно ничего, — парень не выдержал, развернулся всем телом, со злостью глядя на собеседника. — Отстань от меня. Мы развлеклись, ты напоил меня, а теперь давай закончим.       Никлаус закатил глаза. Ему хотелось вмазать по этому смазливому лицу, вправить мозги этому идиоту, который не замечал очевидного.       — Рано или поздно он тебя найдет и вернет домой. Может, посадит на цепь, чтобы ты больше никого не убил. А может, тебя найдут охотники, и тогда ты будешь жалеть, что не вернулся к брату, — Стефан передернул плечами, представив каждую из этих картин. — А я дам тебе все, что ты ищешь. Крышу над головой, защиту, контроль, которому тебя не научили. Все, что ты захочешь, Стефан, тебе только нужно согласиться.       Между ними снова воцарилась тишина. Тихо стучал по барной стойке бокал, повторяя ритм песни. В том же самом ритме покачивалась нога Стефана и его голова. Его губы шевелились, повторяя слова, и почему-то это позабавило Майклсона. Песня была глупой, девчачьей, подходящей подросткам или по уши влюбленным девицам. Хотя, на единое мгновение, Никлаус позволил себе мысль, что Стефан и мог быть таким — не до конца созревшим, неопытным, когда его бросили в эту сложную, бессмертную, полную жажды и голода жизнь.       — Зачем тебе это? — он, правда, не понимал. Глупый беглый вампир не подходящая компания для первородного гибрида, не по статусу.       — Ты мне нравишься. С тобой забавно, будет интересно. Я люблю что-то редкое, эксклюзивное, — Клаус коснулся его пальцев и, когда не встретил сопротивления, мягко сжал их, легко касаясь массивного кольца на среднем пальце. — Считай, что во мне проснулся дух альтруизма. Мы всегда можем пойти разными дорогами, если ты будешь недоволен, но я не помню, чтобы ты жаловался на проблемы с контролем голода ночью. Или садись на свой поезд и проваливай куда подальше.       Новая звучащая песня была кошмарной. Под нее беспорядочно двигались на танцполе люди, девушки заигрывали с парнями, это даже танцами трудно было назвать. Вот в его время действительно были танцы — изящно, со знанием этикета, воспитано, все по чести. Он мог бы преподать этим недоумкам пару уроков. Внезапный звон стекла от соприкосновения бокалов привел его в чувство.       — Стефан Сальваторе, — он мягко улыбнулся, почти застенчиво. — Приятно познакомиться.       — Никлаус Майклсон, — мужчина допил свой виски. — Могу я предложить уйти отсюда? Современная музыка просто отвратительна, чертовски раздражающе.       Стефан протянул ему руку и ловко соскочил с высокого барного стула. Может быть, для него еще ничего не кончено в этом проклятом мире.