Сожжённое

Вам кажется, что вы встречались раньше, до войны и даже позабытого “до” – того, что называют обычной жизнью; что с первого дня этого гравиевого безобразия вас тянуло друг к другу не только из-за абсолютно идентичных специализации и униформы, мании – и вы делите это ощущение на двоих. Вы не верите в перерождение души и соулмейтов — после стольких лет, как "последствие" работы, не верите даже в смерть, но от этого ощущения всё равно не отмахиваетесь и обдумываете в тихие часы. И когда вы, такие знакомые и одновременно нет, убегаете как никогда быстро в неизвестность, глубоко в окружающий поле боя и базы хвойный лес, вы будто бы и не знаете, куда направляетесь, будто бы даже не имеете цели — вместе со встречей вылетел из головы весь сумбурный план. Оглядываясь, кажется, что кто-то вас, убегающих, да видит, проводит взглядом – пока ни о чём не подозревающие, не чувствующие дыма (которого, как говорили Пулемётчики, без огня (вами глубоко упрятанного и запертого) не бывает) зловещие силуэты конкурирующих цветов. Но вам на это абсолютно всё равно. Вы оставляете их, уходя глубже в ночную вьюгу, и возвращаться не желаете (и не планируете) ни к утру, ни завтра – вообще когда-либо. Хотя и без своего нежелания знаете, что к утру возвращаться будет уже наверняка и некуда, что навряд ли будут ждать. Не обращая внимания на время и не имея возможности его отследить, останавливаетесь лишь тогда, когда у одного из вас – того, что в красном – сбивается дыхание и начинает идти кровь из носа, вынуждая снять извечный противогаз (и тогда белое под ногами окрашивается в Его цвет) и вдохнуть поглубже морозный колкий воздух. Луна освещает хрустящие коркой сильного холода под сапогами годовые нетронутые сугробы неизвестной глубины, отражается в глазах блеском, ложится бледными мазками на обнажённую кожу одного из вас и в кои-то веки не спрятана за тучами, как и звёзды. — Звёзды — это дыры от пуль, берём их с собой, — говорит Синий, вкладывая в такую же пару перчаток ещё одну (из накопившегося после всех встреч множества в подсумке на чужом поясе) аккуратно и нежно сделанную маленькую звёздочку из полоски бумаги, на этот раз белую — в обозначение того, что цвета неважны теперь. — Звёзды — это дыры от пуль, оставим их здесь, — вторит Красный, роняя бесполезную и, вы надеетесь, последнюю в этой жизни гильзу. Стоя на каком-то холме (или это просто сугроб повыше?), видя разрастающееся пламя, чувствуя отравляющий чистоту воздуха запах гари и будучи абсолютно точно уверенными, что объявленные вами же бывшими сокомандники мечутся и проклинают последними словами даже глупому понятно, кого, вы переплетаете пальцы и просто наблюдаете — теперь у вас много времени. Вы знаете, что оставшиеся шестнадцать, пожалуй, могли назвать это проклятое место, одни из множества баз домом или хотя бы жалкой пародией на дом, не имея возможности вернуться в родные. А вы нет — и о совершённом не жалеете. Вы не имеете ни малейшего подозрения, ждёт ли вас спокойная жизнь после такого; когда тоже объявленное бывшим начальство решит махнуть на вас рукой, дав возможность остаться в одном доме уже до конца настоящей жизни. Вы даже не знаете, дадут ли вовсе добраться до ближайшего в этой снежной глуши поселения и сесть на поезд, который вы иногда слышали по ночам. Но вы всё равно уверены, что это того стоит.