Мальчик, если ты не солнце, почему ты лезешь ко мне в окно по утру?

      Солнечный свет пятнами расползался по серым стенам панельной многоэтажки — рассвет загорелся над крышами домов напротив. Ещё холодные ранние лучи осторожно заглядывали в окна, словно разрешения войти спрашивали, и заползали в комнаты выше шестого этажа. Люди, которые жили ниже, редко видели солнце в своей квартире и в дневное время, а для пробуждения стоило заводить будильник, чтобы лениво подниматься с кровати в утренний полумрак.       В одной из комнат на четвёртом этаже на смятой во сне простыне испуганно подскочил мальчишка. Он посмотрел на мирно тикающие часы — чуть не опоздал.       Женя спустил с кровати ноги, едва коснувшись холодного пола кончиками пальцев, и тут же поджал их под себя, словно обжёгся. Выбраться из-под одеяла всегда казалось самым сложным испытанием, но сейчас времени действительно было мало, а потому, сжав губы, мальчишка выбрался из плена одеяла и почувствовал мелкую дрожь по всему телу.       Стараясь забыть про холод, Женя подошёл к окну и открыл его нараспашку. В комнату ворвался уже холодный августовский ветер, и в помещении словно поселилась морозная зима.       За четыре этажа от окна мальчишка увидел друга, который переминался с ноги на ногу. Эти полчаса нахождения около многоэтажки Лёша пытался не привлекать внимания спешащих куда-то прохожих во избежание лишних вопросов: то шнурки, не торопясь, завяжет, то прогуляется до другого угла дома и назад вернётся, то с недовольством взглянет на наручные, уже давно не тикающие, часы и окинет улицу взглядом, словно кто-то вот-вот должен подойти.       Женя испуганно зажмурился, надеясь, что родители не услышат их условный знак, вытянул руку и трижды постучал по наружному железному подоконнику. В квартире, за пределами комнаты, осталась прежняя тишина.       Лёша обернулся, уперевшись взглядом в стену из старого, кое-где замшелого, кирпича, и поднял голову, улыбнувшись человеку в окне. Теперь предстояло совершить тот ритуал, без которого не обходилось ни одно утро вот уже около месяца, и Женя часто удивлялся, почему их ещё никто не заметил. Везение — не иначе.       Мальчишка кивнул в знак приветствия и вновь исчез в комнате. Дальше всё по заученному алгоритму: щёлкнуть замком в двери комнаты, подойти к кровати и, забравшись под неё, вытянуть связанный из простыней и полотенец канат.       Видеться днём им запрещалось, общаться вне школы — наказание, малейший слух, который разнесётся по району, — и впредь появляться без родителей на улице им не придётся. Всем запретам виной служила неожиданно настигнувшая посреди улицы нежность, когда, казалось, без поцелуя можно задохнуться в следующую секунду. Парни были уверены, что скрылись в темноте арки, но возможность быть обладателями счастья им не принадлежала: в тот роковой момент мимо проходила пожилая женщина из квартиры на два этажа ниже, которая тут же, бросив все свои дела, поспешила доложить об увиденном родителям Жени. Разговор с семьёй был долгим, даже бесконечным, с множеством «теперь нельзя» и иногда зависающей в воздухе пустотой, когда потревоженная совесть начинала вгрызаться в сознание, сколько бы мальчишка не пытался её успокоить.       Женя часто думал, что Лёша — это его контрабанда, которую он должен был бережно и незаметно затянуть в комнату при помощи каната, чтобы следующие полчаса или, если слишком повезёт, час, вслушиваться в торопливый шёпот, рассказывающий собственные сны или последние новости, чтобы чувствовать тепло нужного человека и теряться, убегать из этого мира в их собственный, идеальный.       Мальчишка вернулся к окну, вновь перегнулся через подоконник, чтобы убедиться, что друг всё ещё стоит в ожидании, и только сейчас заметил какой-то предмет в его левой руке. Сгорая от любопытства, Женя сбросил канат, в который раз поблагодарив архитекторов, которые расположили окна многоэтажки в шахматном порядке, а потому узелки стукнули только в стекло второго этажа.       Лёша оглянулся, переложил неизвестный предмет из руки за пазуху, подтянулся на канате и полез наверх, упираясь в стену подошвой кед. Узелки неприятно жгли кожу на ладонях Жени, но он продолжал крепко держаться за связанную ткань, не желая, чтобы «скалолаз» сорвался и упал на пыльную мостовую.       Два этажа остались ниже ног мальчика — полпути уже пройдено. Лёша ощущал первые разбухающие мозоли на ладонях, которые будут после до боли зудеть, но упорно полз наверх, сосредоточив всё внимание на стремительно приближающемся окне.       — Жень, отойди подальше, я почти забрался, — шепнул мальчишка, повиснув между третьим и четвёртым этажами, — ноги опять соскользнули.       Канат зашевелился, немного подтянулся и крепко замер на месте.       — Я к кровати привязал. Давай, поднимайся! — из окна показался Женя и протянул руку, до которой оставались считанные миллиметры.       Ещё немного усилий — и Лёша спустил ноги с внутреннего пластикового подоконника, забравшись в комнату. Женя наскоро затянул канат в квартиру, закрыл окно и заинтересованно прищурился, видя за пазухой друга неизвестный квадрат:       — Что это ты принёс?       — Музыку. А то твоё Кино по двадцатому кругу уже не хочется слушать, — Лёша продемонстрировал картонный конверт, в котором лежала пластинка.       Слушать музыку именно на виниловом проигрывателе, когда по улицам постоянно спешили люди, включая песни в беспроводных наушниках погромче и шагая в ритм барабанов, представлялось особой тайной.       — А что за песня? — Женя полез в шкаф, стараясь как можно тише говорить и громче скрипеть дверцами, — родители не были против раннего прослушивания музыки в комнате сына, но о существовании встреч им знать не стоило.       — Про нас. Тебе понравится, — так же шёпотом заверил Лёша, вытягивая чёрный круг из конверта.       Женя поставил проигрыватель на пол рядом с кроватью и осторожно установил иглу, приготовившись слушать что-то новое, наверняка невероятное, как и сами их тайные свидания. В комнате раздался хрип, а после женский голос уверенно начал песню, в которой с первых нот угадывалась их история. Женя улыбнулся и забрался на кровать, оставив музыку на полу, сел рядом с Лёшей и уронил голову на чужое плечо, приготовившись слушать пересказ сна.       В их идеальном мире каждое утро светилось влюблённостью.