Прошлое

Гашпаров был потрясающим человеком и Дубин ещё ни разу не пожалел, что влюбился именно в него. Валик всегда знал, как поддержать, словно проходил специальные курсы, если таковые есть. Каждый раз, когда Дима снова взахлеб рассказывал о новом деле или искусстве, он слушал так, словно ничего интереснее в жизни не слышал. А когда у Дубина не было настроения, сам мог рассказать о чем угодно, чтобы отвлечь его. Оставалась только одна проблема, которую лично для себя не мог решить Дима, кто знал, что его действия в прошлом могут аукнуться именно сейчас. До интима у них ещё не доходило, Дубин каждый раз просил Калигари дать ему немного времени, а Валик никогда и не настаивал, только целовал в лоб и говорил, что готов ждать столько, сколько понадобится. Вот только проблема заключалась не в том, что Дима не хотел или боялся секса. Дима не хотел раздеваться. В школьные годы, когда ему было особенно тяжело из-за проблем с принятием себя и жестокими одноклассниками, а высказаться кому-то или попросить о помощи, казалось постыдным, он начал резать себя, сначала легкие порезы со временем вылились в глубокие борозды, покрывающие всё от плеча до локтя. Возможно всё продолжилось или может со временем Дубин сам прекратил, если бы порезы не заметила сестра. Именно она тогда и вытащила Димку из этого омута. Сейчас Дубин с уверенностью мог сказать, что он в полном порядке, вот только шрамы от этого никуда не денутся. Нет, ему не было стыдно за них, в конце концов, это его прошлое, часть его жизни, пусть и не радостная, вычеркивать её или списывать на юношескую глупость казалось неправильным. Но всё равно показывать кому-то что-то настолько интимное, было некомфортно. Тянуть вечность нельзя, из-за своего страха, Дубин не был готов отказаться от Валика. И Дима решается. Когда они приходят к Гашпарову, целует тут же на пороге, стараясь отвлечься, а потом за собой в спальню тянет, к кровати, седлает, надеясь, что в темноте не так заметно будет. Валик замечает, хотя скорее ощущает, когда ведет пальцами по неровной коже плеча, но молчит, только ближе притягивая к себе Диму. Утром всё же спрашивает, не давя, аккуратно подступает, давая возможность в любой момент закончить разговор или увести в другое русло. Но Дима рассказывает и самому легче становится, как будто камень с души. Хотя иррациональный страх неприятия всё равно скребет затылок, не давая на Калигари глаз поднять. Валик слушает внимательно, не перебивает, а потом обнимает его, шепотом почти говорит, что любит, а прошлое всегда остается прошлым. Димка на объятия отвечает, понимая, что ему в принципе больше ничего и не надо.