Юнхо знает, что он в поле совершенно один: кому ещё взбредёт в голову выйти пешком за пределы небольшого города и шляться вдоль кромки леса; но его не отпускает чувство, словно за ним кто-то наблюдает. Он несколько раз осекается и осматривается по сторонам. Вдалеке важно возвышается огромная насыпь со строгими железнодорожными рельсами. В середине дня поезда ходят не так уж часто. Он вновь опускает взгляд себе под ноги и ищет.
— Может, помочь?
Юнхо подпрыгивает на месте от неожиданности, прямо как это делают персонажи в мультфильмах, и разворачивается на сто-восемьдесят, едва не сталкиваясь нос к носу с симпатичным невысоким юношей, что с любопытством на него взирает. Юнхо требуется без часа минута, чтобы собраться с мыслями и выдохнуть. Он прикладывает ладонь к колотящемуся в агонии сердцу.
— Нельзя так пугать людей, — ворчит он. Кажется, юноша не обращает внимания на его слова: только внимательно рассматривает черты, прикусив тонкую губу.
— Ты что-то потерял? Я не помню тебя здесь, — произносит он.
— А ты часто тут бываешь? — удивляется Юнхо и вновь вертит головой: что можно делать в этом богом забытом поле?
— Каждый день, — кивает юноша. — Давай я помогу тебе. Я хорошо знаю эти места.
— А… Ну… Я просто хочу собрать небольшой букет для моей девушки, — признаётся Юнхо, тушуясь и потирая шею. — Но будет круто, если ты мне поможешь.
— И ты ищешь
здесь? — юноша выгибает бровь и усмехается. — Тебе повезло, что я оказался рядом. Пойдём, я покажу место лучше, — он берёт Юнхо за запястье и уверенно ведёт ближе к лесу. Юнхо опасается подходить к этим мрачным, тянущимся в небо раскидистым елям и — это осины? тополи? Он не силён в ботанике. Он ёлку-то отличает лишь благодаря тому, что её ставят на центральной площади каждое Рождество.
Незнакомец уводит его всё дальше и дальше от дороги, что начинает беспокоить, но вскоре останавливается у небольшой поляны возле самой кромки леса: железная дорога едва ли видна на горизонте, над головами раскинулось необъятное голубое небо во главе со слепящим солнцем, а шум поездов даже не доносится. Здесь действительно оказывается целый ковёр из маленьких, ярких, преисполненных жизнерадостности полевых цветов. Насыщенный розовый, манящий фиолетовый, кроваво-алый, игривый жёлтый и неимоверное количество зелени — прямо крохотный райский сад. Юноша отпускает руку Юнхо, садится на корточки, пристально рассматривая растения, и, замечая его нерешительность, жестами советует сделать то же самое. Они ищут самые крупные бутоны и листья; неземной юноша рвёт их аккуратно и нежно, с любовью и лаской, и Юнхо, наблюдая за ним, старается так же — как если бы цветы были живыми и он боялся сделать им больно.
— Ты откуда? — всё же не выдерживает он.
— Отсюда, — спокойно отвечает юноша.
— В смысле? Ты живёшь в лесу?
— Можно и так сказать.
— Как твоё имя?
— Сан.
— Я Юнхо, — он старается мягко улыбнуться собеседнику; тот замечает его улыбку и отвечает тем же. У него умилительные ямочки на щеках, а ещё такие лучистые добрые глаза.
— Рад знакомству, Юнхо.
Они вдвоём собирают большой букет, который даже в одной руке умещается с трудом; разноцветные головки тянутся к тёплому свету, пушатся во все стороны и приветливо машут стебельками на разгулявшемся по полю ветру. Лес тихо шелестит и убаюкивает; Юнхо скользит взглядом по тёмным кронам, царапающим белые облака. Сан подходит ближе, наклоняется и пальцами невесомо касается крохотных лепестков. Кажется, он шепчет что-то.
— Ты что-то сказал? — переспрашивает Юнхо. Сан выпрямляется и поднимает на него глаза.
— Теперь они должны стоять долго, — произносит он вместо ответа. — Ты найдёшь дорогу или тебя проводить?
— Она рядом с путями, так что, думаю, я справлюсь, — Юнхо щурится от яркого солнца и прислоняет ладонь козырьком ко лбу, стараясь разглядеть плато. — Тогда… Спасибо тебе за помощь, Сан?
— Не за что, — тот пожимает плечами. — Если что, можешь просто меня позвать.
— Хорошо, — Юнхо кивает и уверенно направляется в сторону просёлочной дороги. — Да, кстати…
Когда он оборачивается спустя три шага, за его спиной никого не оказывается. Юнхо несколько секунд медлит. Переводит взгляд на букет в своей руке и снова на то место, где только что стоял юноша. Медленно выдыхает и, пребывая в смятении, разворачивается обратно.
Он дарит этот букет своей девушке, и она, радостная и счастливая, ставит его в банку с водой. Со временем Юнхо замечает, что цветы действительно стоят необычайно долго: они должны были давно завянуть, но то ли девушка умеет обращаться с растениями, то ли тот таинственный парень заколдовал их. От этой мысли Юнхо усмехается. Он не верит в магию.
Сан не выходит у него из головы ни через неделю, ни через месяц: слишком уж загадочно он себя вёл, да и, как Юнхо потом выясняет через родителей и знакомых, никто в том лесу не живёт — нет среди городских ни лесничих, ни ярых любителей природы. Юнхо не выдерживает и, оседлав верного ржавого коня, под палящим полуденным солнцем уезжает к полю вновь. Он едет по утрамбованному песку несколько километров, но вскоре дорога прерывается, обычный городской велосипед не может справиться с комьями земли и высокой травой, и юноша продолжает путь пешком, волоча бесполезную машину за собой, как маленькую, выдохшуюся от долгой прогулки собачонку. Юнхо кусает щёку изнутри и думает, что поступает опрометчиво: он не знает, как далеко Сан живёт, услышит ли он и придёт ли. Может, он вообще не дома и уехал в город — ведь нужно же ему и его семье закупаться продуктами? Или они кормятся ягодами и грибами?
Юнхо останавливается, когда доходит до поляны, где собирал с удивительным знакомым цветы. Он кладёт велосипед на землю — тот обиженно отворачивается и в знак протеста вскидывает вверх колесо, — складывает руки рупором и громко кричит его имя. Он думает, что подождёт какое-то время — благо погода солнечная и тёплая, — и поедет обратно, если всё же не сможет с ним встретиться, как за спиной раздаётся тихий смех и:
— Не обязательно так орать, я тебя слышу. Всё вороньё перепугал.
Юнхо снова разворачивается и в изумлении смотрит на юношу. Тот одет, как и прежде: его вещи немного рваные и запачканы землёй.
— Ты что, наблюдал за мной? — нервно усмехается он; Сан неловко улыбается.
— Ну, да, — он наклоняет голову набок. — В чём дело? Что-то случилось или ты вновь прибыл за цветами?
— Я… — Юнхо теряется. — Нет, я просто хотел… увидеть тебя? Как ты?
Глаза Сана расширяются в удивлении, и он пристально смотрит в лицо Юнхо, отчего тому становится неловко.
— Меня? — неверяще переспрашивает он.
— Ну… Да? Что в этом такого? — хмурится Юнхо. Сан хлопает ресницами, опускает голову и чешет в затылке.
— Обычно люди меня пугаются и стараются не возвращаться сюда, — виновато признаётся он.
— Я согласен, твоя манера подкрадываться со спины довольно раздражающая, — смеётся Юнхо. — Но в тебе нет ничего страшного. Ведь нет же? — с лёгкой тревогой в голосе спрашивает он.
— Не знаю, — Сан пожимает плечами. — Я вроде никому вреда не причинял.
— У тебя есть велосипед? Можем прокатиться вместе.
— Прости, но нету, — извиняется он.
— Ничего страшного, — легко отмахивается Юнхо и осторожно садится на заваленную набок металлическую раму. — Так… Как твои дела? Ты давно живёшь здесь?
— Почти двести лет, — отвечает Сан, опускаясь на землю и скрещивая ноги. Солнце играет лучами в его волосах и глазах, гладит по впавшим щекам и выпирающим скулам, скользит по бескровным губам и забирается под ворот кофты из грубой ткани. Цветы и стебли, словно самый мягкий в мире персидский ковёр, ласково оплетают его щиколотки и бёдра. Юнхо смеётся:
— Скучно, должно быть.
— Иногда, — соглашается Сан, невесомо проводя ладонью по травинкам. — Но мне нравится наблюдать за жизнью вокруг, так что всё в порядке. А как дела в городе? Когда я был там в последний раз, он был намного меньше, — Сан показывает в сторону высящихся вдалеке многоэтажек, похожих сейчас на мелких мух, кружащих в разогретом воздухе. — И таких высоких домов не строили.
Юнхо с сомнением оглядывается.
— Ты не выезжаешь туда совсем? Подожди, в смысле, их не было? — доходит вдруг до него. — Они лет пятьдесят, если не больше, уже стоят.
— Семьдесят два года, — уточняет Сан, словно он досконально знает историю этого захудалого городишки, нелепым пятном растёкшегося по горизонту. — И нет, я редко бываю там. Мне нечего там делать.
Юнхо медленно переваривает информацию и осторожно выдаёт:
— Так сколько, говоришь, тебе лет?..
— Сто девяносто восемь, — абсолютно серьёзно отвечает Сан, смотря ему в глаза. — Ну, это если считать со дня смерти. А если прибавить мой возраст, в котором я умер, то двести девятнадцать.
Юнхо готов в любой момент изобразить смех, но Сан и бровью не поводит: странные у него шутки какие-то.
— Мне двадцать один, — бормочет он, не зная, что ещё сказать.
— Прекрасный возраст, — будто с тоской вздыхает Сан и подпирает щёку рукой. Юнхо растерянно молчит, но это, кажется, отнюдь того не напрягает: он закрывает глаза и наслаждается тишиной, шёпотом ветра и едва различимым стуком колёс мчащихся в никуда поездов.
— Ты живёшь здесь один или с кем-то? — возобновляется блиц-опрос; Сан лениво шевелится.
— Один, а с кем же ещё? И не живу, а обитаю, — поправляет он.
— У тебя есть друзья? Родители? Или ты совсем-совсем один?
— Родители умерли очень давно и ушли, — без капли грусти отвечает Сан. — Ну, есть один друг, не самый близкий, но мы с ним иногда видимся. Ёсаном звать, он южнее, — юноша машет рукой в сторону леса. — Ёсан очень красивый и умный. С ним интересно, но он стеснительный и старается не выбираться наружу; впрочем, как и я.
Юнхо понимает, что окончательно запутался.
— Постой, — просит он и проводит рукой по лицу, чтобы собраться с мыслями. — Так как ты умудряешься здесь выживать? В городе не бываешь, живёшь один…
— Да мне и не нужно ничего, — Сан будто озвучивает очевидные вещи.
— Ты охотишься на животных? Питаешься ягодами? Запасаешься на зиму? — возникает чувство, что он упускает из разговора нечто существенно важное, отчего Юнхо кажется самому себе последним идиотом. Сан его смеряет странным взглядом и передёргивает плечами.
— Буду я ещё охотиться на них, — недовольно ворчит он. — Почему ты спрашиваешь?
— Я правда не понимаю, — сдаётся Юнхо. — Пощади, я простой городской парень, я не знаю основ выживания в дикой природе.
— Я тоже их не знаю, — улыбается Сан.
— Но ты же жи... обитаешь в лесу. Тебе же нужно чем-то питаться. Ты не голодаешь? Может, тебе привезти что-нибудь из дома? — пугается вдруг Юнхо. А что, если Сан последний раз ел несколько дней назад? Это бы объяснило его поразительную стройность, граничащую с худобой.
Сан смеётся, и смех его тихий и прелестный, напоминающий о банальных сравнениях с журчанием ручья — хотя Юнхо никогда не слышал, как журчит ручей, кроме как в фильмах. Но смех Сана именно такой: лёгкий, растворяющийся в воздухе и очень-очень тёплый.
— Ты такой трогательный, — замечает Сан с солнечной улыбкой на губах. — Спасибо, Юнхо, но мне не нужна еда.
Тот долго молчит, изучая его взглядом.
— Если бы я не видел тебя прямо сейчас своими глазами и не разговаривал с тобой, я бы решил, что ты призрак. У тебя очень необычное чувства юмора, — признаётся он. Сан изгибает бровь в удивлении.
— Так я и есть призрак. А ты решил, что я человек?
Юнхо начинает злиться: он, конечно, на гения не претендует, но и не последний дурак, всё же.
— Так, хватит, — он тянется вперёд и пытается толкнуть парня в плечо, однако его рука проходит насквозь, отчего Юнхо теряет равновесие и валится на землю. Он, следуя тем немногочисленным законам физики, что ему известны, должен был задеть Сана, но этого не происходит — только руку и ногу, что проходит сквозь чужое колено, на несколько секунд сковывает пугающим, замогильным, мертвецким холодом. Сан торопливо отодвигается.
Юнхо не знает, что он сейчас испытывает. Ужас? Панику? Шок? Он широко раскрытыми глазами смотрит на склонившегося над ним Сана, на лице коего читается беспокойство.
— Ты не ушибся? — спрашивает он.
— Призраков не существует, — севшим голосом произносит Юнхо, боясь моргнуть и забывая подняться; трава щекочет ему шею.
— Здрасьте-приехали, — вскидывает руки Сан. — А я, по-твоему, откуда взялся?
— Ты… мёртв?
— Ну, в моё время люди не могли прожить больше сотни лет. А что, эликсир вечной молодости уже изобрели?
Юнхо садится и медленно отряхивает рубашку от пыли. Тянется ладонью вперёд, к волосам Сана. Его пальцы проходят через размытые очертания юноши, через ухо и пряди, и кости обдаёт болезненным холодом.
— Не надо, — Сан морщится и отстраняется; эхо от прикосновения остаётся на несколько секунд, после чего исчезает почти бесследно. — Мне это ровно так же неприятно, как и тебе. И не вздумай ткнуть мне пальцем в глаз, — грозит он, отчего у Юнхо вырывается истеричный смешок.
— Я никогда не верил в призраков, — признаётся он. Сан фырчит:
— Я бы тоже не хотел верить в людей.
Юнхо нервно смеётся, но тотчас затихает.
— Подожди, так ты, получается, умер? И бродишь здесь почти двести лет? Почему я тебя вижу и слышу?
— Ты что, впервые в жизни призрака— ах, ну да, простой городской парень, — кивает самому себе с иронией Сан, и Юнхо хочет стукнуть его сейчас. — Видишь и слышишь ты меня, потому что я частично материализовался. Я могу принять свою естественную форму, и ты перестанешь меня замечать, но всё ещё можешь почувствовать — человеческие органы восприятия не совершенны, но, всё же, кое на что способны.
— Так вот почему ты всегда оказывался у меня за спиной так быстро, — доходит до Юнхо.
— А ты догадливый.
— Ты ведёшь себя, как моя девушка, — Юнхо закатывает глаза и, вздрогнув, хлопает себя по щекам. — С ума сойти можно, я беседую с призраком человека, которому двести с мелочью лет.
— Вау, я беседую с человеком, которому двадцать один год, — тянет Сан, и его губы дрожат в тщательно скрываемой улыбке. — Просто изумительно. Я бы попросил автограф, но не хочу выдирать у ворон перья из крыльев.
Юнхо корчит недовольную гримасу, и Сан не выдерживает: смеётся в рукав, и глаза его озорно блестят.
— Могу я спросить, почему ты… отчего ты умер?
— Можешь, — Сан пожимает плечами.
— Но ты не ответишь, — понимает Юнхо.
— Ты сегодня прямо сам на себя не похож, одна гениальная мысль за другой.
— Я могу тебя стукнуть? — не выдерживает он и озирается по сторонам в поисках чего-нибудь сподручного. Сан начинает по-детски и наигранно хныкать:
— Не надо, я больше не буду.
Юнхо вздыхает и, подперев голову, принимается рассматривать сидящего перед ним духа. Сан красивый, на самом деле: у него изумительные черты лица (у призрака может же быть лицо?), резкие, но не грубые; он худой и широкоплечий, у него стройные ноги и тонкая талия, он такой невесомый и воздушный — как если бы один из лучей солнца вдруг мигом замёрз и превратился в человека. Юнхо ненароком думает, что хотел бы согреть его.
— И ты можешь полностью стать осязаемым? — спрашивает он. Сан недовольно хмурится.
— Нет. Я могу стать более материальным, но не до конца. Всё же, моего тела у меня давно уже нет.
— И ты здесь, потому что не можешь освободиться?
— Я свободен, — Сан пожимает плечами. — В некоторой степени. Я не могу заходить на чужую территорию без крайней на то нужды и не могу надолго покидать свой дом — тогда я рассеюсь и исчезну безвозвратно.
— Так Ёсан — это тоже призрак?
Сан кивает.
— Да, мы одногодки с ним.
— Как-то печально всё это, — замечает Юнхо.
— Отнюдь, — Сан не выглядит грустным. — Мне нравится. Я общаюсь с цветами и лесом, изредка животными. Помогаю заблудшим путникам найти выход из чащи и увожу от них диких зверей. Особенно я обожаю слушать пауков — они невероятно болтливые и эмоциональные. Червяки очень похожи на людей, ленивые и вялые, воплощение цитаты «не можешь бежать к цели — лежи в её направлении». Бабочки зазнайки, но красивые, дух захватывает. Пчёлы заботливые и деловые, любят поворчать, а шмели никогда не высыпаются. А в городе интереснее? — вдруг отвлекается Сан. Юнхо моргает и понимает, что всё это время с глупой полуулыбкой на губах наблюдал за парнем, который, несмотря на всю абсурдность ситуации, такой живой и воодушевлённый. Он кашляет в кулак, отводя взгляд, и собирается с мыслями.
— Ну… Наверное? Я не большой любитель природы, парки — мой предел, хотя мне нравится слушать пение птиц весной, — задумывается он. — Я общаюсь с разными людьми: в университете, с друзьями со школы, через интернет… Ты знаешь, что такое интернет?
— Я, конечно, не всё на свете знаю, — кивает Сан, — но о таких вещах осведомлён. Я изредка выбираюсь в город для разнообразия, но не пешком, а — как бы это сказать? Через цветы и деревья, — он гладит пальцами робкие лепестки, прижавшиеся к его бедру. — Наблюдаю за жизнью, гуляю по улицам и заглядываю в дома и офисы. Я могу слышать, видеть и чувствовать всё то, что слышат, видят и чувствуют цветы и деревья в доступной мне округе. Так что да, я знаю про интернет, про век машин и небоскрёбов, про некоторые эпидемии последних столетий и даже отдельных личностей, — усмехается он.
Юнхо задыхается от внезапного осознания.
— Тебе не было больно, когда мы рвали цветы?
— Цветы созданы дарить любовь, так что, если делать это аккуратно и заботливо, то нет, не больно.
— А когда рубят деревья? Когда букеты вянут и умирают?
— Чем сильнее я материализуюсь, тем слабее моя связь с землёй и природой, — терпеливо поясняет Сан. — Так что я могу избегать чрезмерно сильных ощущений. А про увядание и всё остальное… Это мало отличается от тех чувств, что ты испытываешь, когда умирают близкие тебе люди, но как если бы это происходило каждый день. Я слышу их боль, слёзы и стоны, но что я могу сделать, кроме как посочувствовать? Это цикл жизни: возрождение и умирание, и я оказался вне его пределов.
Юнхо очень хочет обнять его сейчас, но вместо этого лишь тяжело вздыхает.
— Получается, ты мог видеть, как я дарил те цветы своей девушке? И можешь видеть её квартиру, слышать её голос?
— Я не занимаюсь подглядыванием, не бойся, — усмехается Сан, и Юнхо фырчит в ответ. — Но да, могу.
— И за мной можешь наблюдать тоже?
— Если в твоём доме есть цветы, то да, — Сан кивает. Юнхо хмурится, пытаясь вспомнить, есть ли у них хоть один цветок. Кажется, с тех пор, как он в детстве уронил горшок с розами, мама перестала заводить в квартире растения. По спине бегут холодные мурашки: Юнхо вдруг становится невероятно стыдно и обидно за те розы. Они были очень нежными.
— Но… Ты же брал меня за руку тогда, при первой нашей встрече, — вспоминает он. — Твоя кожа была такой холодной. Меня это сильно удивило.
— Я старался вести себя естественно, — соглашается Сан, — поэтому материализовался сильнее, чем сейчас.
— А ты можешь?..
Он не знает, что ответит, если Сан спросит его, зачем; но Сан не спрашивает. Он молча закрывает глаза и будто бы выдыхает: этого не слышно, но Юнхо видит, как опускается его грудь. Воздух рядом с ним колеблется, как от пламени костра; травы и цветы пригибаются к земле, словно под порывом бесшумного ветра. Теперь он замечает, что очертания Сана становятся чётче, они уже не такие размытые, как раньше — прежде складывалось впечатление, как если бы из-за яркого солнца и контраста ты не мог сфокусировать свой взгляд на нём до конца.
Сан тянется к его руке и осторожно касается пальцами запястья. Его прикосновение похоже на каплю растаявшего льда, который впивается колючими иглами в ранимую и хрупкую кожу. Юнхо вздрагивает, и Сан торопится разорвать контакт, но тот не даёт: перехватывает его ладонь в свою и держит, крепко, но аккуратно, словно боится сломать. Ладонь пронзают сотни тысяч мелких игл, требуя отпустить, оставить, отбросить, но Юнхо терпит — похоже на боль, когда отмирает затёкшая конечность. Постепенно белый шум успокаивается и затихает, и всё, что Юнхо чувствует — безжизненно лежащую в его ладони тяжёлую кисть с длинными, изящными пальцами, потухшими линиями венок и торчащими в стороны косточками.
— Ты… такой замёрзший, — второй рукой он скользит по его коже и, задирая одежду, чуть выше. — Но такой настоящий.
— А ты очень тёплый, — шепчет Сан, лениво наблюдая за движениями Юнхо. Тот отпускает ладонь и поднимает кисть выше, мягко вплетается пальцами в тёмные пряди — они немного спутанные и влажные, будто от росы. Или холодной земли, расположенной так глубоко, что до неё не доходит жар солнца.
— И ты всё это чувствуешь? — Юнхо робко проводит по кромке уха, заправляя прядь, повторяет изгиб челюсти.
— Эхом, — отвечает Сан. — Очень слабо. Ведь это не идеальная замена телу.
— Оно… твоё?
— Моё давно сгнило, Юнхо, — Сан поднимает на него глаза. — Но облик — да. Так я выглядел при жизни.
— Ты был— ты очень красивый, — замечает он, с сожалением отстраняясь. Тот улыбается.
— Ты просто Ёсана не видел. Но спасибо. Впервые за последние двести лет слышу комплимент в свою сторону.
Юнхо смущённо улыбается; взгляд его падает на одежду юноши.
— Может, тебе привезти что-нибудь? Твоя кофта совсем износилась, да и штаны не лучше.
— Это не имеет значения. Мне не холодно и не стыдно.
— Какой у тебя размер? — Юнхо оглядывает его талию. — Я могу купить тебе нормальные джинсы. Если хочешь, даже рваные. Они, вроде, всё ещё в моде.
— И перед кем же мне устраивать показ? Перед трухлявыми пнями и меланхоличными белками? — смеётся Сан. А Юнхо плевать, он не верит, что парень ненастоящий и ему не бывает холодно тёмными ветреными ночами, а потому через день привозит мягкий и свободный полосатый свитер из своих вещей и специально купленные в магазине по распродаже джинсы. Рваные, разумеется. Сан закатывает глаза, но поддаётся на уговоры и переодевается. Юнхо исподтишка рассматривает его: у юноши хорошая мускулатура, хотя и заметен горный хребет из проступающих позвонков, острые крылья лопаток и загнутые когти рёбер; его ноги худые и стройные, а талия непостижимо тонкая, любая оса позавидует и полетит в спортзал, только если не помрёт прежде от этой самой зависти.
— Так лучше? — интересуется он, когда Сан со смешанными эмоциями на лице осматривает себя.
— Я же сказал, я мало что чувствую, — со вздохом напоминает. — Я согласился только потому, что кое-кто из нас в детстве не наигрался в куклы.
Юнхо беззлобно пихает в плечо; Сан дует губы и обиженно потирает ушибленное место. Однако теперь его одежда выглядит суше, а кожа, кажется, становится на градус теплее, если такое возможно.
В следующий раз Юнхо привозит расчёску, и они очень с долго, с бесконечными воплями и недовольным ворчанием Сана распутывают его волосы. Расчёска оказывается испачкана в то ли саже, то ли грязи, то ли во всём вместе, и салфетки мало помогают её очистить; Юнхо торжественно вручает её в руки опешившей жертве его безупречных навыков стилиста, наказывает каждое утро причёсываться и любоваться своим отражением в луже, болоте или куда он там смотрится. Через пару дней они выясняют, что камера не может зафиксировать призрака: даже если Сан материализуется почти полностью, линзы всё равно мастерски игнорируют его присутствие, что незадачливую модель немного расстраивает; но на всех получившихся кадрах заметно слабое свечение в воздухе. Юнхо ненароком вспоминает тв-передачи о мистическом, потустороннем и паранормальном и задумывается: может, все эти фотографии, которые он считал подделками, на самом деле были правдой? От этой мысли становится страшно.
Девушка жалуется, что часто не может дозвониться до Юнхо: у него что-то со связью, он постоянно не в сети. Юнхо кивает и обещает разобраться с мобильным оператором, но ничего не делает, продолжая уезжать в лес к необычному другу. Он пытается узнать его историю, кем тот был при жизни, но Сан тактично избегает этой темы, в ответ вынуждая Юнхо рассказывать о его друзьях, семье и знакомых, о том, что ему нравится и что он любит. Юнхо привозит ему попробовать чипсы — Сан почти не чувствует вкуса, но замечает, что те выглядят очень неестественно. В ответ он уводит Юнхо чуть глубже в лес и показывает заросли черники: они вместе собирают её — у Сана это получается лучше, но он всё равно отдаёт все ягоды Юнхо и довольно улыбается, когда тот, промыв их водой из захваченной из дома бутылки, с наслаждением уплетает.
Юнхо пропадает с ним целыми днями: родители радуются, что их мальчик не сидит сутками за компьютером, но иногда он возвращается очень поздно, и они беспокоятся. А Юнхо нравится лежать в траве рядом с Саном и наблюдать за тем, как за несколько часов меняется небо, как лениво и вяло плывут облака, как решительно, неумолимо и целеустремлённо садится солнце, по земле ползут бесконечные длинные тени, как в нагретый воздух вторгается прохлада, вызывая снопы мурашек. Они могут долго неподвижно лежать в зарослях, пригнувшись к самой почве, и с интересом наблюдать, как среди стеблей и цветов бегают важные и надутые жуки и спешат по деловым делам мелкие пауки; Юнхо опасается муравьёв, но Сан вежливо просит насекомых не беспокоить молодого человека, и те действительно слушаются дружелюбного духа. Юнхо один раз засыпает, задремав незаметно для себя под палящими лучами летнего солнца: ветер ласкает кожу и целует в щёки, гладит волосы и шутливо лезет под одежду, щекоча прикосновениями. Когда он просыпается, Сан сидит неподалёку и сосредоточенно плетёт венок из полевых цветов, который потом и водружает ему на голову, как самодельную корону. По настойчивой просьбе он вновь колдует над травами, чтобы те не завяли слишком быстро, и Юнхо увозит венок домой, вешает на изголовье кровати и удивляет маму своим внезапным интересом к флористике. Он уговаривает её купить домой хотя бы один цветок и обещает заботиться о нём лучше, чем о себе — та соглашается, и Юнхо действительно следует своим словам: благодаря его усилиям яркие и сочные бутоны раскрываются навстречу свету, льющемуся из окна, тянутся к нему своими нежными листьями и вьются. Ему капельку стыдно, когда он думает, что Сан может наблюдать сейчас за ним, но куда приятнее тепло, мягко тлеющее и согревающее изнутри, и улыбка, что неизменно ложится на губы при взгляде на растение.
Летние каникулы заканчиваются, и он скоро должен уезжать из родного дома в общежитие, чтобы продолжить учёбу. Он оттягивает неприятный момент до последнего, продолжая ездить к Сану и лежать рядом с ним в траве, прижавшись виском к плечу или позволяя другу расположиться на его животе. Он перебирает его, наконец, высохшие волосы — Сан действительно расчёсывает их каждый день, но вот помыть так и не удосужился, — и с тоской смотрит в уже ночное небо, по которому неуверенно рассыпаются мелкие звёзды. Вернее, сами звёзды большие, наверно, где-то очень далеко, но отсюда они кажутся крошечными пылинками, сияющими во мгле. Они мерцают и переливаются, словно общаются друг с другом на языке кратких вспышек и бликов. Сверкающие белые точки отражаются в глубоких и внимательных глазах Сана, делая его черты ещё более неземными и волшебными, чарующими и таинственными; в его тёмных, но отнюдь не холодных зрачках легко утонуть, что Юнхо и делает каждый раз, встречаясь с ним взглядом.
— Я послезавтра должен буду уехать, — едва слышно произносит он. Сан поворачивает голову, прижимаясь щекой к его груди.
— Надолго?
— На семестр. Зимой на новый год вернусь, — Юнхо закусывает губу.
— Я всё равно никуда не уйду, так что ты по-прежнему можешь найти меня здесь, в любое время года. Я тебя дождусь, — Сан улыбается. — Хоть вечность.
Юнхо отгоняет от себя странный порыв поцеловать парня в лоб; вместо этого он вновь обращает взгляд на небо.
— Я могу как-то общаться с тобой? Через цветы, не знаю?
— Не думаю, что я могу дотянуться так далеко, — признаётся Сан. Он молчит некоторое время и тише добавляет, — но есть кое-что, что мы можем попробовать.
— Что?
— Сейчас уже поздно и темно. Тебе пора домой, пока твои родные не потеряли тебя, — Сан садится, и Юнхо с сожалением выпутывается из его прядей. — Приходи завтра, как сможешь, и я покажу тебе.
Юнхо, несмотря на ворчание родителей, что он постоянно куда-то убегает на целый день, всё же ускользает в момент сборов и, подхватив из гаража велосипед, мчится в сторону леса. Сан встречает его тёплой улыбкой и ласково берёт за руку; они оставляют велосипед лежать в густой траве, успевшей за лето вырасти едва ли не на метр в высоту, и уходят вглубь чащи. Юнхо впервые заходит так далеко: он боится выпустить руку Сана из своей и крепко держит его ладонь, мёртвую и живую одновременно, вертит головой по сторонам, спотыкается о массивные корни, что стелются крепко спящими змеями по земле, продирается мимо жёстких и недовольных шумом ветвей кустарников и осторожно ступает по стволам поваленных старых деревьев, что лежат над топями и канавами наподобие мостов.
— Ты знаешь, что означает моё имя? — внезапно спрашивает его Сан.
— В первую минуту я подумал, это переводится как «солнце», — признаётся Юнхо. — Ты такой светлый и солнечный.
— Ну, — немного смущённо улыбается тот, — не совсем. Мой отец хотел, чтобы я был стойким, как гора, несокрушимым и непокорным для тех, кто намерен навредить мне или моим близким, но в то же время чтобы я мог укрыть, обнять, защитить тех, кто мне дорог. Поэтому выбрал мне такое имя.
— Это очень здорово, — искренне отвечает Юнхо; Сан сбавляет шаг и останавливается.
— Но в переводе с китайского оно означает «могила».
Здесь нет ни поляны, ни лужайки, ни каких-то особых знаков: только покосившаяся, позеленевшая, трухлявая табличка с едва различимой надписью и маленький участок земли, просевший от воды и тяжести. Юнхо делает шаг ближе; аккуратно отдирает мох от видавшей виды древесины и читает.
«Чхве Сан
10.07. …. — ... 08. ….
Покойся с миром».
— Ты здесь похоронен? — севшим голосом спрашивает он.
— Был когда-то. Сейчас уже мало что осталось, кроме пары костей.
Юнхо выпрямляется и отходит к Сану, прижимаясь к его плечу своим в немом жесте поддержки.
— Мне жаль.
— Всё в порядке, — тот качает головой. — Страдают живущие и несчастны умирающие. А я уже умер, причём, очень давно.
— Что случилось? — неуверенно спрашивает он. Сан скользит взглядом по его лицу.
— Было неспокойное время. На меня напали и убили. В этот лес мы с отцом ходили с самого моего детства, так что логично, что меня закопали здесь.
Сан опускается на колени и принимается руками рыть землю. Он не стремится уйти вглубь — лишь снимает верхний слой почвы с полусгнившими шишками и ветвями, добирается до чёрных, холодных и влажных комьев; подбирает один из самых крупных, что падает ему в ладонь, и протягивает Юнхо. Тот забирает землю из его рук с таким трепетом, словно держит чьё-то сердце.
— Я видел, что ты завёл цветок у себя дома, — улыбается Сан, отряхивая ладони, и Юнхо, смутившись, отводит глаза. — Смешай эту землю с той, в которой он у тебя растёт. Тогда, если ты увезёшь его с собой, я смогу слышать тебя так, словно ты рядом.
— А я тебя?
— К сожалению, нет. Прости.
— Ничего. Даже так, это уже много, — Юнхо бережно заворачивает землю в пакет, чудом нашедшийся у него в рюкзаке, и кладёт её, как бесценное сокровище, внутрь. — Это хорошо, знать, что я смогу быть с тобой.
— Только, пожалуйста, постарайся не разбрасывать её, — просит Сан. — Мне не станет от этого плохо или больно, но… не надо.
— Буду беречь как зеницу ока, — клятвенно обещает Юнхо.
Мать с искренним недоумением наблюдает, как её сын копается в земле и смешивает грунт для своего цветка, а потом и вовсе придумывает, как перевезти растение, не повредив. Он плетёт всякую чепуху, что это будет напоминать ему о доме, но — чем бы дитя ни тешилось, главное, что не марихуану выращивает.
Юнхо с тяжёлым сердцем уезжает, но мысль, что Сан по-прежнему с ним, греет изнутри. Он отвоёвывает у соседа по комнате уголок на подоконнике и пристраивает туда свой цветок; тот распускается ещё лучше, чем прежде, и безмолвно наблюдает за юношей. Иногда, когда Юнхо остаётся в комнате один, он тихо разговаривает вслух, как будто с самим собой: коротко рассказывает о событиях за день, своих сомнениях и мыслях. Он делает это не слишком часто — всё же, привычка странная, да и если кто заметит, что он общается с цветком, точно вызовут мозгоправа. Осень проходит быстро и сменяется довольно морозной, колючей зимой; Юнхо смотрит в окно и гадает, как сейчас поживает Сан, не холодно ли ему, что он чувствует, когда у деревьев опадают листья, а травы засыхают и вянут. Он с большим нетерпением дожидается конца сессии и начала каникул, жутко торопится уехать домой, однако не может из-за долгов и вынужден остаться на некоторое время. Его сосед учится лучше и, как только семестр заканчивается, оставляет его одного; девушка Юнхо напрашивается в гости почти каждый день и сидит на подоконнике, болтая ногами.
— Это твой? — спрашивает она, проводя пальцами по зелёным листьям.
— Да. Не трогай, пожалуйста, — просит Юнхо. Глупо, но он не хочет делиться с нею Саном. Сан —
его тайна,
его секрет. Она, кажется, прислушивается к нему, но через несколько минут берёт растение в руки, чтобы рассмотреть. Юнхо не замечает этого, погружённый в решение задачи; он оборачивается, когда дверь в комнату открывается — кто-то из соседей решил заглянуть, — как раздаётся неприятный звук и испуганное «ой».
Юнхо смотрит на разбитый горшок и рассыпавшуюся по полу чёрную землю, на беспомощно раскинувший листья цветок, что лежит, словно парализованный или больной, как брошенный инвалид, как ребёнок, которого безалаберная мать выронила из пелёнок. Цветок молчит: без укора, без капли упрёка или обиды, смирившись со своей участью и припадая головой к дешёвому линолеуму, загибая лепестки и ломая конечности.
— Я же просил не трогать, — рычит Юнхо и подскакивает с места, лихорадочно соображая, во что пересадить растение. В голове эхом звучит ослабевший голос Сана и вспоминается его могила, одинокая и забытая в чаще леса. Он отпихивает девушку в сторону, опускается на колени и принимается собирать влажные комья в самую большую чашку, какую только находит.
— Ну прости, — она кладёт руку ему на плечо, но он раздражённо сбрасывает. — Тебе что, этот цветок так важен? — в её голосе звучит обида.
— Да, — бурчит он в ответ.
— Важнее, чем я?
Он поднимает голову. Смотрит на неё снизу-вверх, на её недовольное лицо, сведённые вместе брови и вызов, сверкающий в глазах. Её глаза красивые, но в сравнении с Сановыми — две фальшивки, подделки, мутные и запачканные изнутри.
— Да, — срывается с его губ.
За свои слова он получает пощёчину и громкий хлопок двери. Если честно, плевать: неприятно немного, но сейчас беспокоит нечто совсем иное, нечто более важное. Этим же вечером он покупает новый горшок, кропотливо пересаживает растение и старается сделать всё, чтобы немой, покорный, доверчивый крохотный друг не зачах. Несколько дней проходят в томном, тревожном ожидании; к концу недели цветок робко поднимает голову, и Юнхо позволяет себе спокойно выдохнуть.
Он сдаёт последний экзамен, тотчас уезжает домой и, не успев толком встретиться и пообщаться с семьёй, убегает в лес. На улице безжалостный мороз, и руки мёрзнут даже в перчатках; Юнхо боится высунуть нос из-под необъятного шарфа и шепчет имя Сана в согретую дыханием ткань.
— Рад твоему возвращению, Юнхо, — раздаётся привычно из-за спины и уже ничуть не пугает; Юнхо разворачивается и крепко обнимает друга, что по-прежнему одет в подаренный ему свитер. Сан удивляется столь сильному проявлению чувств, но только жмётся ближе и неумело пытается обнять в ответ поверх огромной и толстой куртки.
— Тебе не холодно? — беспокоится Юнхо. Сан приветливо улыбается ему, и его глаза сияют в вечернем сумраке.
— Я же говорил, я не—
— Вот, держи, — Юнхо решительно стаскивает с себя шарф и наматывает на хрупкую шею, стараясь затянуть поплотнее, но не слишком туго. — Так лучше?
— С тобой всегда лучше, — тихо произносит Сан, пряча улыбку в пушистых складках. Они немного гуляют по лесу, не уходя далеко, потому что Юнхо скоро уходить домой; Сан подтверждает, что слышал его, благодаря цветку, что был счастлив знать, что у него всё хорошо, и благодарит, что тот не забыл о нём.
— Прости за тот случай, — извиняется Юнхо, шмыгая носом. — Я недоглядел.
— Всё в порядке, — Сан гладит его по плечу.
— Она меня, кстати, бросила, — усмехается он. — Обозвала конченным ботанофилом. Такое слово вообще существует? И друзьям моим рассказала, что мы расстались из-за
цветка.
— Сочувствую. Тебе больно от этого?
— Нет. Я даже как-то и не расстроился.
Юнхо хочет подарить что-нибудь Сану на Рождество, но тот лишь смеётся в ответ:
в лесу не может быть Рождества или Нового Года, Юнхо, мне ничего не нужно. Однако, отбыв положенные часы с семьёй за праздничным столом, юноша всё же переливает в пустую бутылку из-под воды немного вина, кидает в рюкзак чашки и относит всё это в лес. Сан только качает головой и улыбается, называя парня авантюристом. Юнхо в ответ кличет его своим солнцем и желает счастливого Рождества, когда они стукаются кружками в предрассветной мгле. Сан берёт его за руку и приводит к крохотному роднику, упрямо пробивающемуся сквозь лёд; он советует Юнхо попробовать и зовёт воду «живой». Та на вкус — чистота, непорочность; кристаллы рассыпаются на языке и, проникая внутрь, холодные и громкие, вдыхают в тело жизнь. Сан улыбается на его слова про вечную молодость: сотню лет не обещает, но любовь природы, заключённая в источнике, может спасти юноше жизнь, если он даст ей шанс.
В глазах лесного духа отражаются яркие звёзды, а Юнхо становится хорошо и тепло от вина: они сидят на поваленном дереве, и Сан лепит ему из снега маленькие фигурки. Юнхо хочет сохранить каждую из них, но они неизбежно тают в его руках.
«Плюсы быть мёртвым», — смеётся одинокий волшебник, создавая миниатюрный снежный зоопарк. Странным образом мирная беседа превращается в ожесточённую борьбу в снежки: Сан ловко прячется за деревьями и ветвями, а ещё пользуется своим уникальным навыком растворения в воздухе, отчего большая часть снарядов пролетает насквозь, не задевая его. Юнхо терпит фатальное поражение, но не сдаётся, продираясь сквозь колючие ветви и утопая по колено в сугробах; он ловит замешкавшегося парня и валит в снег, прижимаясь щекой к его острой скуле, а потом долго оттряхивает его одежду и беспокоится, что Сан может заболеть, на что тот беспомощно закатывает глаза и уже даже не пытается ничего возразить. Юнхо оставляет ему свой шарф, объясняя, что ему так спокойнее, и уходит домой уже почти на рассвете. На следующий день он обнаруживает, что простудился. Сан корит его за неосторожность и почти грубо отсылает домой отлёживаться и выздоравливать; Юнхо дует губы и оправдывается, что до отъезда осталось совсем немного, и он хочет как можно больше времени провести с ним.
— Я никуда не уйду, — терпеливо повторяет Сан, беря его руку в свою и гладя большим пальцем запястье. — Для меня полгода мало что значат.
— Но это целая вечность, — вздыхает Юнхо и тотчас чихает.
— Так и у меня впереди вечность, — улыбается тот. — Я подожду тебя, не беспокойся.
У Юнхо поднимается температура, от слабости он почти не двигается, не встаёт с кровати и проводит остаток каникул уныло и безрадостно. Весенний семестр тянется невыносимо долго, но, когда возвращается солнце, робко выползают на свет из почек ярко-зелёные листья и неуверенно раскрываются цветы, на душе становится легче и светлее. Юнхо буквально считает недели и дни до лета, а ещё делает несколько сотен фотографий для Сана, чтобы потом показать ему разные музеи, выставки, красивые пейзажи и десятки бутонов в макросъёмке. Цветок поддерживает его, приветливо машет листьями, когда Юнхо возвращается с занятий, заглядывает в исчерченные цифрами и формулами страницы и заботливо оберегает сон юноши. Юнхо внезапно покупает книгу по ботанике и, никогда раньше не будучи заинтересованным в биологии, с любопытством и интересом читает многотомник, посвящённый растениям. Он открывает для себя целый новый мир, который всегда был рядом и которого он не замечал; он начинает отличать деревья, что встречаются ему по дороге в университет, а ещё его конспекты усеяны рисунками цветов. Кто-то в шутку предлагает ему стать татуировщиком, но Юнхо отнекивается: он не умеет рисовать, однако с радостью расписывает обычными чернилами нежные руки одногруппниц, что просят его изобразить раскидистые бутоны на их коже. Он смеётся, когда видит на плече своей бывшей татуировку из полевых цветов, но ничего более не чувствует по этому поводу. Наряду с учебниками по математике и черчению на полке в комнате стоят книги, посвящённые растениям и в особенности цветам.
В первый день лета, когда он приезжает домой, идёт дождь. Дорога размыта, вся в лужах и грязи, что липнет к кроссовкам и пачкает брюки, но Юнхо целеустремлённо продирается вглубь и почти не пугается, когда его опутывают ловкие руки и чьё-то безжизненное тело прижимается к спине. У Сана мокрые от воды волосы, что липнут к вискам и шее, одежда тяжело висит, но его улыбка сияет ярче солнца, и глаза блестят чище, чем прозрачные капли, падающие с неба. Юнхо держит зонт над ними обоими, хоть Сан и напоминает, что ему не страшен дождь, крепко обнимает друга и порывисто прижимается губами к его ледяному лбу.
Он распечатывает несколько десятков фотографий для него и приносит их все, даря на день рождения, потому что он запомнил про десятое июля. Сан удивлён, тронут, растроган; он говорит, что день его рождения уже давно не имеет значения, но для Юнхо имеет, и они долго рассматривают их, сидя средь вновь оживших полей. Снимки Сану безумно нравятся: он улыбается, прижавшись к Юнхо и перебирая глянцевые бумажки, узнаёт места, в которых был невообразимо давно — они изменились очень сильно; прижимает фото к груди, там, где было сердце, и обещает спрятать на своей могиле, единственном во всём мире месте, что принадлежит всецело ему. Он благодарно касается холодными губами его щеки, и Юнхо только крепче обнимает за плечи.
Всё лето он проводит на улице, с Саном, и солнце греет любяще и ласково, окрашивая в кожу смуглый оттенок и подчёркивая естественную красоту цветущей жизни загаром. Сан рассказывает про разных насекомых: он позволяет жукам исследовать его руки, играет с паутиной и повисшими на ней восьмилапыми, Юнхо выпутывает бабочек из его волос и рассматривает причудливые узоры на огромных, царственных крыльях. Он выдумывает истории про крохотных обитателей, и Сан с полным восторгом слушает его простые сюжеты про супергероинь из божьих коровок и муравьёв, про страшных и страшно сонных улиток, похожих на среднестатистических студентов его университета, про стрекоз, что, подобно драконам, хранят несметные богатства, и про шмелей, познавших суть бытия и жужжащих буддистские молитвы.
— И ты знаешь их названия? Всех насекомых? — спрашивает Юнхо, когда Сан показывает ему очередного жука, на этот раз толстого и пузатого. Юнхо даёт ему роль типичного подростка из какой-нибудь заурядной комедии, влюблённого в прелестную и невинную бабочку с синими, как море, крыльями.
— Ты имеешь в виду классификацию? Нет, — Сан пересаживает жука на землю и следит, чтобы тот уполз целым и невредимым. — Названия и имена дают люди. Только для них они что-то значат. А я просто люблю их.
— Повезло им, — улыбается Юнхо. — Их любит такое солнце.
— Если кто из нас и Солнце, то это ты, — Сан тычет его локтем в бок. — А я тогда Луна.
— Луна и Солнце далеко друг от друга, — качает тот головой, перехватывая шаловливые руки и заключая в своих ладонях. Он задумывается ненадолго и запрокидывает голову, а после и вовсе падает на спину, с наслаждением утопая в сочной зелени и распустившихся цветах. — Если ты Солнце, то я тогда Небо. Я бы хотел быть Небом.
— Ты уже, — тихо смеётся Сан, наблюдая за ним. — Широкий и необъятный, как оно.
Именно поэтому Юнхо через несколько дней приходит с выкрашенными в голубой цвет волосами. Это выглядит странно, необычно, но оригинально и забавно. Сан изумляется и теряет дар речи: только дёргает за выжженные краской пряди и зарывается в них рукой. Юнхо прикрывает глаза и ластится, как кот, истосковавшийся по хозяйской ласке, а после предлагает покрасить Сану волосы тоже. Сан легко соглашается, и спустя неделю, когда Юнхо закупается всем необходимым, они тратят целый день на то, чтобы в буквально полевых условиях покрасить отдельные пряди в зелёный. Юнхо привозит несколько литров воды в бутылках, но её оказывается недостаточно, и им приходится уйти вглубь леса к ручью, чтобы смыть лишнее. Заодно Юнхо вынуждает Сана помыть, наконец-таки, голову, а ещё узнаёт, что его смех звучит намного лучше, чем журчание какого-то там ручья, пусть даже самого быстрого и чистого. Они шутливо обливают друг друга водой, и Сан, убегая от Юнхо, легко взбирается на дерево, так, словно всю свою не-жизнь только этим и занимался. Он залезает невысоко, но достаточно, чтобы юный артиллерист, использующий воду вместо снарядов, не мог его достать. Юнхо требует научить его тоже: они находят дуб с огромными, раскидистыми ветвями, и Сан, стоя на земле, руководит процессом, советуя, куда поставить ту или иную ногу. Юнхо забирается почти на самую вершину и с восхищением осматривает поляну, распластавшуюся пред его взором. С высоты всё выглядит удивительно маленьким, но таким непостижимым: он видит кустарники, переплетения корней деревьев, лужайки с цветами, Сана, смотрящего на него снизу-вверх и как в его прядях на солнце играет изумрудный зелёный.
— Здесь так красиво, — произносит Юнхо, чуть повысив голос, смотря в его лучистые глаза и улыбаясь в ответ.
— Я знаю. Будь, пожалуйста, осторожен.
— Не волнуйся, всё в полном—
Нога соскальзывает с тонкой ветви; Юнхо пытается ухватиться за что-нибудь, но лишь больно ударяется и сдирает кожу с запястья. Мир переворачивается: перед глазами мелькают листья, он слышит испуганный окрик Сана и жуткую боль, запоздало распространяющуюся по ушибам и ссадинам. Он зажмуривает глаза и не может вдохнуть после сильного удара спиной о сучья. Говорят, в такие моменты перед глазами проносится жизнь, но ничего подобного. В его мыслях остаётся Сан и воспоминания, связанные с ним: самые яркие, самые важные. Он ждёт, что сломает себе что-нибудь, а то и вовсе шею, но его буквально оглушает странный, непередаваемый звук, похожий на то ли недовольный стон, то ли на скрип чего-то тяжёлого, и всё резко прекращается.
Спустя несколько мгновений он осознаёт, что повис вниз головой. Он неуверенно открывает сначала один глаз, потом второй, и боится пошевелиться. Он замечает нахмуренного Сана, стоящего у ствола дуба, с прижатой к толстой коре ладонью и почти прозрачного. Сан не сводит с него глаз — или их очертаний.
— Если бы у меня было сердце, оно бы точно сейчас разорвалось на кусочки, — рычит он угрожающе, и голос его звучит будто издалека.
— Я бы отдал тебе своё, — дрогнувшим голосом отвечает Юнхо и пытается улыбнуться. К вискам приливает кровь; он решается осмотреться и понимает, что завис буквально в метре над землёй: от скорой гибели незадачливого покорителя вершин спасло лишь то, что его нога застряла чётко меж двух плотно прижатых друг к другу ветвей, как в тисках. Это невозможно, и Юнхо с изумлением взирает на друга.
— Это ты сделал?
Тот порывисто кивает, нервно царапая неровными ногтями древесину.
— Не знал, что ты так умеешь. Спасибо, — выдыхает он и только сейчас понимает, как бешено стучит в груди. — Я как человек-паук сейчас, — пытается пошутить он, но сразу же вспоминает, — ах, да, ты, наверное, не видел этот фильм.
— И что же там было? — Сан, кажется, успокаивается: он постепенно материализуется обратно. Юнхо находит странным то, что мёртвый может чего-то пугаться, но через мгновение понимает, что нет — его это не удивляет, как и прочие эмоции Сана, как и интонации его голоса, его ласковые прикосновения и ни с чем не сравнимое тепло.
— Ну, самая известная сцена оттуда та, где главный герой висит вниз головой и целуется со своей девушкой. Я всё время думал, что это, должно быть, жутко неудобно, — Юнхо безуспешно пытается убрать со своего лица сползшую к вороту футболку. Вид у него ещё тот со стороны, наверное.
Когда он всё же справляется с одеждой и безжалостными законами физики, он видит перед собой лицо Сана. Тот тянется руками к его скулам, кладёт на лицо дрожащие ладони. Приподнимается немного и прижимается к губам Юнхо своими. Они у Сана холодные и будто бы влажные, немного жёсткие и совсем не мягкие. Юнхо только прикрывает глаза, осторожно раздвигает его губы и робко касается их горячим языком, проводит по кромке острых зубов. Сан не отталкивает: остаётся неподвижным, застывшим, но через какое-то время всё же нехотя отстраняется.
— И как оно? — неслышно спрашивает он. Юнхо чувствует, что краснеет, но не знает, от чего именно: от ситуации, от вопроса или от того, что висит в воздухе.
— Неплохо. Но я бы предпочёл делать это, стоя на ногах. А лучше лёжа на земле. А ещё у меня болит голова.
Сан усмехается и отходит на шаг.
— Тогда слезай.
Юнхо с тихим стоном подтягивается — хвала физкультуре, — ухватывается за широкую ветвь и возится, пытаясь высвободить ногу; он на секунду зависает на руках — и спрыгивает на землю. Перед глазами плывёт от перепада давления и резкой смены положения, а может, от чего-то ещё; Сан придерживает его за плечо, помогает сесть на траву и с беспокойством в лицо заглядывает.
— Ты как? В порядке?
— В полном. Лучше не бывает, — улыбается Юнхо. Сан с недоверием смотрит, поджимает губы и хмурится. Юнхо поднимает голову и смотрит на крону дуба. Он запросто мог разбиться насмерть. И что тогда? Он бы стал призраком, как Сан? Или просто умер, и на этом бы всё закончилось? Неужели его спасла сама природа или в том полностью заслуга одного Сана? Сотни вопросов роятся в воспалённом разуме, мешая сосредоточиться и успокоить сердцебиение.
Он тяжело вздыхает и думает, что совсем не против умереть, если только это позволит ему остаться с этим странным парнем рядом.
Юнхо прижимает Сана к себе, вынуждая упасть на колени, обнимает за пояс и кладёт руки на спину, и в ладони ему упираются позвонки и лопатки; тот покорно льнёт ближе и утыкается ледяным носом в шею.
— Что бы со мной тогда стало? — задаёт он вопрос, прижимаясь щекой к его волосам, где теперь сияет тёмный, бесценный изумруд.
— Я не знаю, — глухо отвечает Сан. — У каждого свой путь, как при жизни, так и после смерти.
— Есть ли способ, чтобы я мог остаться с тобой?
— Вечность довольно долгая штука, Юнхо, — усмехается тот; Юнхо не чувствует шевеления воздуха на своей коже. Плевать, на самом деле.
— С тобой она будет не такой уж и длинной, как без тебя.
Он зарывается пальцами в его пряди и жадно целует, прижимаясь к мёртвым губам и делясь своим дыханием, одним на двоих; откидывается на спину, утягивая за собой, и Сан нежно придерживает его затылок, не позволяя удариться о массивные корни. Шею щекочут любопытные травинки, мелкие цветы рассыпаются по щекам, листья и стебли путаются в волосах и одежде. Сан чуть сильнее придавливает его к земле, самоотверженно отвечает, благодарно принимая жизнь из его уст, позволяя согреть себя, и Юнхо улыбается в поцелуй, обнимая крепче и безотчётно утопая в нём, в цветах, в его руках.
11.03.20
