Призраки Дома у Озера

      Из тех двоих, кто остается на Титане после Щелчка, только синекожая незнакомая инопланетянка как-то это комментирует, а Питер понимает, что не понимает ничего. Он же вроде рассыпался, разлетелся пеплом по ветру, испарился на руках мистера Старка, а сейчас стоит в метре от него и разглядывает собственные руки. И со смесью ужаса и удивления пару раз сжимает и разжимает пальцы, осознает, что те вполне реальны и осязаемы. Это значит, что он зря так испугался? Что не умер?              Питер так этому радуется, что сразу спешит успокоить Тони, сидящего на пыльной земле Титана с таким жутким, отсутствующим взглядом, что становится страшно:              — Хэй, мистер Старк! Я здесь, со мной все хорошо! Я в порядке, мистер Старк! — Его игнорируют. Он пробует ещё раз: — Мистер Старк! Это я, Питер!              Питер тянется к Тони и хватает его за руку, чувствует слабое тепло живого тела и тянет его вверх, к себе, как и пару минут назад, когда помогал подняться.              Запястье Старка на двигается ни на миллиметр. Что за.?              — Он этого не почувствует, Питер. Для него мы мертвы, — раздается сзади голос доктора-волшебника. Питер подскакивает от неожиданности и резко разворачивается, уставившись на Стрэнджа. Он смотрит на Паучка внимательно-сочувствующе, а у того по спине пробегается целый табун мурашек, и паника окутывает его с ног до головы, когда маг добавляет тихое: — Мне жаль.              Тот жуткий тип сказал, что собирается уничтожить половину вселенной. И он, кажется, выполнил свою угрозу, а Питеру в этой лотерее с шансом пятьдесят на пятьдесят попался не тот билет. Умереть на богом забытой планете, затерянной в далёком космосе, и до ужаса перепугать наставника, просто опрометчиво решив слинять с экскурсии — и это его судьба? Что за черт? Почему? За что?              Его перетряхивает от липкого холодного страха, ползущего вверх по позвоночнику, и подступающей истерики.              Нет.              Нет-нет-нет. Нет!              Он не может, не хочет, ему рано умирать. Не здесь, не сейчас, не так, Господи, нет, пожалуйста, нет. У него тётя Мэй, Нед, ЭмДжэй, Тони, в конце концов! Он не может просто взять и исчезнуть! Так нельзя! Это же неправильно!              Питер понимает, что бормочет весь этот бессвязный бред вслух только тогда, когда волшебный и слишком самостоятельный плащ оборачивается вокруг его мелко подрагивающих плеч теплой тяжестью, мягко и осторожно приобнимая, и стирает уголками бархатного воротника снова хлынувшие из глаз слезы.              Стивен ему ничего на это не говорит. Он не слишком тактильный человек и совсем не умеет общаться с людьми. С детьми — тем более. Но хоть как-то утешить и успокоить рыдающего в паре шагов от него парня надо, и ничего лучше, чем послать к нему Плащ, Стрэндж придумать не может и просто молча наблюдает со стороны. Он мало что сейчас может — его магия и заклинания не действуют на окружающий мир, так же как и он сам, видимые только тем, кто оказался с ними в одной лодке (о, а их теперь триллионы, что, на самом деле, очень сомнительный повод для радости), и чувствует себя несколько бесполезным, но позаботится о пацане потенциального спасителя вселенной, который Старку не то почти сын, не то любимый ученик, обязан. Ему совесть, обычно отсутствующая или незамеченная, не позволит на ребенка забить и уже тем более оставить тут на целых пять лет. Стивен видел будущее, он точно знает, что там будет.              Питер, наконец, последний раз всхлипывает и судорожно втягивает в себя прогорклый воздух, всё ещё наполненный частичками того самого пепла, которые становятся всё меньше и меньше, съеживаются до субатомных размеров, а после исчезнут совсем. Осознать, действительно осознать, что этой пылью, только вот что был он сам, Питер не может: боль от этого кажется почти физической. Он проводит рукой, облаченной в перчатку костюма, по лицу, стирая влажные дорожки со щёк, и тончайшие пластинки холодного металла леденят разгоряченную кожу на лице.              На руинах Титана тоскливо завывает ветер, проносится мимо обломков корабля детей Таноса, на котором они сюда прилетели с доктором и Тони, овевает жалкие остатки челнока синекожей, в пылу битвы разломанного пополам куском метеорита, рухнувшего со здешнего песчано-оранжевого неба, приносит пыль и грязь с того, что когда-то было домом для целой цивилизации, сдувает песок со скал, совершенно не трогает призраков (кажется, теперь они точно могут ими считаться, и, боже, в фильмах это не было таким страшным!) и треплет волосы опустошённому, замершему, словно каменное изваяние, Тони.              Он не реагирует ни на слова инопланетянки, ни на ее окрики в его, Старка, сторону, только плотнее прижимает к лицу покрытые пылью руки, пока та, наконец, не теряет терпение и, подхватив единственного оставшегося союзника под локоть, грубо тащит к кораблю Стражей — он единственный, что ещё на ходу после далеко не самой аккуратной посадки на недружелюбную умершую планетку.              Питер, негодуя от такой наглости с ее стороны, едва ли не давится воздухом. С чего это она тут возомнила себя главной, а? Он возмущённо двигается вслед за ними к Бенатару, не имея ни сил, ни желания обращать внимание на скучковавшихся около звездолёта Стражей-призраков, слишком волнуясь за Тони, только в голове быстрая мысль проносится, что рассыпавшиеся теперь, как и они, станут вот такими невидимыми спутниками своим выжившим; доктор Стрэндж безмолвно следует за ним.              Но Старку встряска оказывает такую необходимую помощь, вернув способность соображать. А заодно и позволяет задвинуть всякие лишние мысли, эмоции, вроде горечи утраты и собственного чувства вины, на подкорку мозга, чтобы не мешали. И тянущую, противную боль в боку от колотой раны туда же, поглубже, засунуть. Идея запаять сквозное ранение нанитами от костюма не самая лучшая, но что есть, то есть.              Паучок не отходит от него ни на шаг и пристально смотрит, как Тони и Небула (он у другого Питера, который Квилл, спросил, когда тот подошёл посмотреть, что там происходит) откапывают где-то в залежах Ракеты набор инструментов и в четыре руки пересобирают двигатели, смазывают, обновляют и чистят все, до чего могут дотянуться, потому что разобраться в устройстве космического корабля Тони успевает по ходу дела, изредка задавая вопросы и перебрасываясь короткими фразами по принципу «принеси-подай».              Когда Бенатар взлетает даже без крена на левое повреждённое крыло, вынужденные напарники празднуют это, крепко пожав друг другу руки, призраки, не прекращающие вертеться вокруг них, переглядываются и улыбаются. Они все до последнего уверены, что лететь куда-то на перебранном буквально на коленке и то не полностью корабле — идея далеко не лучшая. Но и других нет ни одной.              Небула занимает кресло капитана, выставляет автопилот на Землю (потому что больше им лететь некуда) и, когда они выходят на орбиту, готовит двигатели для гиперзвукового прыжка. Так пара миллиардов световых лет до пункта назначения должна пролететь всего-то за несколько часов под возмущения Квилла о том, что опять всякие хозяйничают на его корабле, и гул сгорающего топлива внутри этого чуда вселенской науки.              Тони заваливается на соседнее место и засыпает, слишком утомленный трёхчасовым копанием в железках, тяжёлой битвой и поражением, воспринятым по большей части на свой счёт. О, ладно, Питер прекрасно осведомлен о непрошибаемой уверенности Старка, что во всех бедах вселенной виноват именно он, и разубедить его в этом — миссия практически невыполнимая, но у них с Пеппер и Роуди практически получилось. Теперь все их старания пошли коту под хвост, потому что Тони точно не скоро забудет перепуганного ребенка, рассыпавшегося у него на руках. Чей-то давний язвительный комментарий о том, что все в руках Старка буквально разваливается, сейчас кажется слишком правдивой и несмешной шуткой со злой иронией.              Паучок со вздохом пристраивается рядом с креслом. Где-то в другом конце корабля перестают перешептываться Стражи, а доктор сидит, скрестив ноги, и медитирует, Небула мрачно вглядывается в темноту космоса, лишь изредка посматривая на заснувшего земного попутчика, и Бенатар погружается в тишину, противную до звона в ушах. Счастливое прошлое остаётся прошлым, а в настоящем у них катастрофа. Будущее кажется непонятным и страшным, но надеяться на то, что оно будет не таким сложным, как ему представляется сейчас, Питер не перестает. Недобитые остатки его оптимизма и веры в лучшее держат оборону и позволяют отчаиваться.              Однако проблемы никогда не заставляют себя долго ждать.              У них глохнет двигатель, топлива почти не остается, и до Земли его точно не хватит. Их передатчик едва работает, да и особой надежды на него нет: катастрофы большего масштаба не случалось никогда, и вряд ли хоть кто-то во вселенной обратит внимание на один из многих сигналов бедствия. Запасы еды и питья имеют свойство заканчиваться. Корабль зависает в космосе вместе с двумя своими пассажирами и невидимыми безбилетниками. Ситуация — полное дерьмо, решает Питер.              Их единственным развлечением становятся разговоры. Сначала он разговаривает только с доктором, потому что он самый адекватный среди них и ещё знает много научных штук, и Пит с удовольствием его слушает. Чуть позже к ним подтягиваются Стражи со своими знаниями о космосе, и Паучок иногда не понимает ни слова из их разговоров, местами близких к открытию новых законов пространство-времени с точки зрения магии и космо-инженерии.              Тони и Небула тоже прекрасно понимают, что в этой бескрайней пустоте космоса они не только умрут, но и свихнутся, если продолжат молчать. Поэтому, когда она зашивает Старку рану, а тот в свою очередь исправляет поломанные механизмы в ее теле, они разговаривают. Сначала ни о чем, но все дальше и дальше углубляются в пересказ своей жизни другому (Доктор Стрэндж называет это эффектом попутчика). Так Питер узнает, как Тони стал Железным человеком, а Небула — киборгом, как был создан Альтрон и как правильно биться с Читаури, что на самом деле произошло в Германии и что Танос — сволочь, каких поискать. Впрочем, последнее не такая уж и новость.              Совершенный Щелчок — та единственная тема, которую оба, не сговариваясь, обходят стороной. Небула остро реагирует на то, что его вообще совершили, имея ввиду убитую за камень Души сестру, а Старка изнутри жрут чувство вины за его последствия и кошмары, как бесплатный бонус, который надо заново учиться игнорировать.              Так они выживают два десятка дней, деля между собой остатки продовольствия и воды и раз за разом проигрывая друг другу в бумажный футбол. За время своего одинокого дрейфования на старой развалине, по ошибке названной звездолётом, каждый из них успевает проникнуться искренней симпатией к другому.              А потом система жизнеобеспечения корабля отказывает, и все летит к чертям.              Паучок думал, что хуже быть уже не может. «Может, ещё как может» — ехидно шепчет подсознание. Потому что вот оно, дерьмовей некуда.              Попытки что-то починить, переделать и перепаять Старк предпринимает, но успеха ожидаемо нет — кораблю Стражей давным-давно следовало сделать ремонт, да Квилл все откладывал. Результат, собственно говоря, на лицо.              У них кончается кислород. И это самая страшная из имеющихся проблем. Хотя ещё неизвестно, что убьёт их быстрее: жажда, холод или удушье.              Питеру с его неплохими знаниями биологии и химии достаточно примерно высчитать объем воздуха в помещениях, чтобы определить: через два дня живые пассажиры звездолёта потеряют сознание, через четыре — начнутся необратимые изменения в организме, через неделю — смерть. И теперь ему становится по-настоящему жутко.              Даже не от перспективы остаться призраком на корабле навсегда без возможности выбраться, нет.              От своей беспомощности.              Питер соврет, если скажет, что Тони Старк ему чужой. Потому что это не так уже полтора года. Их общение медленно менялось с досадной необходимости на что-то вроде близкородственной связи, даром что не по крови. Это замечали все, кроме них самих: Тони только закатывал глаза на подколки полковника Роудса, а количество шуток друзей Пита о том, что Старк ведёт себя с подростком как отец, перевалило за несколько тысяч.              Эта прописная истина до них доходит слишком поздно, когда один не знает, что его ребенок здесь, а другой не может об этом сообщить и просто наблюдает за медленно умирающим родным и близким человеком.              Это выглядит как натуральное издевательство над ними обоими.              Когда Тони записывает сообщение для Пеппер, Питер впервые в жизни понимает значение слова «безнадежность». Они могут надеяться только на чудо, а оно, слава Одину, всё-таки приходит на исходе третьей недели.              Кэрол Дэнверс появляется как раз вовремя, чтобы успеть привезти корабль на Землю до того, как на нем совсем кончится воздух.              На базе их встречает кучка оставшихся Мстителей в лице Кэпа, Роуди, Нат и Брюса в компании с бледной, замученной неделями неизвестности Пеппер.              «Я пацана не сберёг» звучит так обречённо, что у Питера сердце болью заходится и осколками разлетается, впиваясь под ребра. За какие грехи ему выпала такая незавидная участь? Где он так провинился в прошлой жизни, что его отправляют смотреть на это?              Он честно старается не завидовать Пеппер черной завистью, потому что она может позаботиться об истощенном страдающем Тони, а он — нет. Это убивает.              Они уводят его в здание базы, Брюс ставит капельницу, пока в гостиную стягиваются все, кто есть. Питер оглядывается и видит и выживших, и призраков: Стражи Галактики окружают Небулу и говорящего енота, отзывающегося на прозвище Ракета, Сэм Уилсон и Баки Барнс караулом стоят около Кэпа, в одном углу прячется Ванда, а из другого за ними наблюдают хмурый Фьюри и Мария Хилл. Наташа, Тор и Клинт на умерших не похожи, судя по тоскливому виду и бутылке виски в руке последнего, а сам Пит не отходит от Старка, а доктор стоит поблизости, как статуя, и внимательно слушает рассказ о том, что творится в мире.              Когда Стив начинает доставать Тони своими вопросами, то Питеру до чёртиков хочется залепить ему оплеуху, сбить с его лица эту застывшую маску, что не менялась с момента их прибытия. Честное слово, ну хоть какую-нибудь эмоцию изобразил бы, вместо этого каменного спокойствия, а то выглядит так, будто ему побоку исчезновение половины живых существ. Гневную отповедь Тони Питер слушает с мстительным удовлетворением, Капитану хватает совести выглядеть виновато.              Но сейчас как-то не до него. Восковая бледность Тони может соперничать по белизне с чистым листом бумаги, и он отрывисто-яростно шипит пропитанные ядом слова прямо в лицо Кэпу, сдирая с груди наногенератор, а после, доведенный до нервного срыва, падает в обморок.              Питер подлетает к нему быстрее, чем вспоминает, что даже не может ему ничем помочь, а Роуди и Брюс уже укладывают бессознательное тело обратно на коляску и увозят оттуда, явно предполагая что-то подобное заранее.              Паучок вслед за ними заваливается в знакомую по ночам, проведенным здесь после не самых успешных патрулей, палату медотсека да так и остаётся в ней вдвоем с мисс Поттс, а все остальные уходят обратно думать, что им делать в сложившейся ситуации.              С делегацией по возвращению Камней он не летит не только, потому что паучье чутье трезвонит о бесполезности этого мероприятия, но и потому что ему совсем не хочется отходить от Старка. Он за три недели в космосе слишком привык быть рядом, что теперь не может уйти и не почувствовать себя предателем. Потому он сидит на полу, опершись на прикроватную тумбочку, и ждёт, когда Тони проснется после успокоительного, впервые оставшись единственным призраком среди живых.              Старк просыпается утром следующего дня и честно надеется, что все это окажется кошмарным сном. Его рука почти тянется к бутылке алкоголя, но замирает на полпути, когда он спрашивает у Пятницы, жива ли Мэй Паркер. Получив утвердительный ответ с комментарием о том, что она сейчас дома в свой законный выходной, с молчаливой поддержкой в лице Пеппер отравляется рассказывать ей про то, почему ребенок не вернулся с ним.              Питер едет с ними, едва ли не воя в голос от выражения скорби на лице наставника.              Мэй хватает одного взгляда на гостей, чтобы понять зачем они здесь. И если раньше Паучок успел увериться, что хуже умирающего в далёком космосе Тони ничего быть не может, то теперь он понимает, как же сильно ошибался. Рыдающая в объятиях все того же Старка из-за его, Питера, смерти тетя Мэй с большим отрывом оказывается на первом месте в его личном рейтинге самых страшных событий в его короткой жизни. Питер не выдерживает этого зрелища и малодушно сбегает на крышу дома.              С высоты небольшого жилого комплекса открывается вид на город, словно сошедший с кадров лучших фильмов-катастроф или постапокалипсисов, что в общем-то не далеко от истины. Над полуразрушенными домами клубится почти черный дым, поднимающийся от горящих где-то на улицах костров; разбиты стекла витрин, фонарей, окон; снизу доносится гул толп мародеров, грабящих оставшиеся без присмотра магазины, и вой полицейских сирен, а в небе пролетают вертолеты со спасателями на борту.              — Чувак? — голос Неда раздается за спиной так неожиданно, что Пит чуть не наворачивается с крыши, подскакивая и разворачиваясь в его сторону. — Ва-ау, — восхищается он. — Это что, новый костюм?              Ну да, это точно Нед. Только он может удивляться костюму во время глобальной катастрофы. Питер этому только чуть улыбается (впервые с момента Щелчка).              — И тебе привет, — кивает и сваливается с парапета в удушающие объятия друга, спросив чисто для галочки, потому что ответ и так очевиден: — Ты, значит, тоже, да?              — Как и ты, — грустно подтверждает он, а потом начинает тараторить. — И ещё ЭмДжэй. И Бетти, и моя мама, и много кто ещё. Это как в том сериале, который мы недавно смотрели, правда, они там самолёт с людьми потеряли, а не половину населения планеты… И… А ты тут что делаешь? И, и где ты пропадал? Только не говори мне, что ты улетел на том пончике! Питер!              — Не буду, — фыркает Паучок. — Мы только недавно вернулись. Тони жив и вот сейчас поехал за Мэй. Я от них сбежал.              Чувствительный паучий слух различает голоса наставника и тети даже через несколько слоёв бетона.              — Мэй, я… Мне, мне, правда, жаль. Я понимаю, что это…              — Нет, Тони, заканчивай. Никто здесь не виноват. Тем более, ты говоришь это в десятый раз. Да, я хочу злиться, обвинить во всем, но… Черт, один взгляд на тебя, и я вижу, что тебе также больно, как и мне, и… Я просто не могу. Так будет несправедливо.              — Наверное, ты права…              — Конечно, я права. Поезжай, тебя ждут уже.              — Ты с нами не поедешь?              — Нет. Я здесь нужнее. Да и работа помогает, знаешь, отвлечься… И, Тони, Питер любил тебя, не смей об этом забывать.              — Не забуду.              Питер распахивает крепко зажмуренные глаза и сплевывает кровь из прокушенной губы. На бетоне не остаётся и следа от нее, а аттракцион душевной боли похоже только начинается.              — Настолько плохо? — с искренним сочувствием спрашивает друг, понимающе качая головой. — Все будет хорошо, вот увидишь.              Питер согласно кивает, хоть сейчас ему не очень-то верится в его слова, и быстрее спрыгивает прямо с парапета на крышу старковой машины, чтобы Нед не заметил слезящиеся покрасневшие глаза.              Через час они доезжают до базы, на которую уже вернулась, ожидаемо ни с чем, компания, летавшая к Садам. Кэп тут же пытается припрячь Тони к общественно-полезным миссиям, вроде помощи службам спасения, но тот его грубо посылает к черту, слишком подавленный, чтобы фильтровать свою речь, скрывается в своей мастерской.              И такой расклад Паучку нравится куда больше, потому что сколько можно, в самом деле, постоянно бросаться грудью на амбразуру во имя спасения человечества? Тони чертовски сильно нужен отдых. Он и так уже много сделал для этого мира. Требовать с него ещё что-то — наглость. И раз уж на то пошло, то кто-кто, а Стив Роджерс давно потерял какое-либо право на это.              Что Питеру не нравится, так это то, что в мастерской есть минибар.              Алкоголь для Тони Старка — известная компания. Но он думал, что это пройденный этап, тем более Тони никогда не позволял себе выпивать, когда Пит был поблизости. Как оказалось — нет.              Тони пьет, не просыхая, третий день, и Паучок жалеет о своем неживом состоянии едва ли не сильнее, чем когда они болтались в космосе, а чувство вины за то, что это всё из-за него, готовится его, наконец, сожрать.              А потом происходит сразу две вещи. Одна отвлекает от самоуничтожения Питера, вторая — Старка.              На базе появляется ещё один незнакомый призрак. Ладно бы просто появился, так этот материализуется прямо из воздуха перед питеровым носом, пугая его до чёртиков.              Все, на что его хватает, — полузадушено прохрипеть:              — Ты кто?!              Незнакомец обводит взглядом пронзительно-серых глаз мастерскую, запускает пальцы в светлые кудрявые волосы, взъерошивая их, и выглядит он больше озадаченно, чем можно было бы ожидать.              — Харли Кинер. Первый стажёр вот этого вот, — представляется он, кивая головой в сторону спящего после очередной выпитой бутылки виски Тони. — А ты.?              У Питера словно лампочка над головой зажигается. Так он же его знает! Ну, то есть как, Старк все обещал познакомить его с другим своим стажёром, да всё времени не хватало, а вот он очень даже похож на парня с той фотографии, которую ему показывал Тони.              — Питер Паркер, второй стажёр, — отвечает он, и, заметив, что с перепугу запрыгнул на потолок да так там и остался, добавляет. — По совместительству, Человек-паук.              — Ага. Я заметил, — рассеяно тянет Кинер, разглядывая его так, словно сомневается в том, что видит. Ну да, не каждый день люди по потолку ходят.              Впрочем, решает Питер, это отличная возможность наконец познакомиться, пусть даже и при таких обстоятельствах.              — Я много слышал о тебе, — Харли приходит к таким же выводам, и говорят они это почти одновременно. И, да, Питеру это нравится. Тони рассказывал о нем своему другому стажеру, и это очень круто. А ещё очень приятно. До сворачивающегося в груди теплого комка эмоций. Он улыбается, а Кинер возвращает ему улыбку. Да, кажется, они с ним поладят. Ну, на первый взгляд.              — Так, — говорит Харли, убирая с лица остатки веселья, а его взгляд становится серьезным и внимательно-оценивающим, когда он смотрит на развалившегося прямо за столом Старка. — Что опять случилось?              — Если ты про причины пьянства, то это из-за полуапокалипсиса. И меня. Наверное, даже больше из-за меня.              — Понятно. Опять считает себя виноватым во всех грехах?              — Ага. А ты, я вижу, уже сталкивался с этим.              — Как и ты, очевидно.              Оба подростка в этот момент чувствуют, что нашли друг друга. Паркеру, не так давно примирившемуся с таким резким изменением положения вещей, сейчас не хочется это обсуждать от слова «совсем». Встретить кого-то, кто уже в курсе того, насколько саморазрушительным иногда может быть Тони, просто как манна небесная.              Парни заваливаются на стоящий здесь же диван, который ожидаемо не прогибается под их весом (по факту, это как сидеть на бетоне, только тёплом), и пересказывают друг другу забавные и не очень истории, так или иначе связанные с Тони Старком. Заканчивается это тем, что они самозабвенно спорят целых полтора часа на тему: «Что круче: своровать палец от Марка 42 или разбить самолёт с ценным грузом?». К единому мнению они так и не приходят, потому что появляется Пеппер, и им становится не до разговоров.              К тому времени Тони уже успевает проснуться и даже вернуть себе способность нормально соображать, поэтому на вошедшую Пеппер смотрят все втроём.              Она выглядит взволнованной, но счастливой, и Питер не может вспомнить, когда в последний раз видел ее такой, но когда она протягивает своему пока-еще-жениху что-то, что Харли определяет как тест на беременность, все встает на свои места — судя по шокированному лицу Старка, положительный.              За то, каким счастливым Тони становится, парни готовы если не возвести Пеппер в ранг святых, то памятник при жизни поставить точно. Боже, эта женщина прекрасна, шикарна и удивительна: она одна делает то, что они вдвоем не могут по причине своей нынешней призрачной натуры. Да, они не перестанут ей восхищаться. Никогда. Потому что она — Пеппер Поттс, лучшее, что случалось в жизни Тони Старка. Это общепризнанный факт.              Новость о будущем наследнике или наследнице прибавляет Старку если не желания, то смысла жить. Он выходит из мастерской и первое, что делает — покупает ферму на севере штата в трёх часах езды от Нью-Йорка, исполняя свою давнюю мечту о тихой и спокойной жизни. Тем более Пеппер сейчас точно не помешает немного тишины и уединения.              На ее предложение всё-таки сыграть свадьбу Тони сначала отказывается, аргументируя это тем, что свадьба через месяц после Щелчка — это нечестно, даже предательски по отношению к исчезнувшим (Питер с Харли звучно хлопают себя ладонями по лбу и закатывают глаза — что-то в этой жизни не меняется вообще). Но то, что ее можно выставить как символ все ещё продолжающейся жизни и отвлечь прессу от линчевания Мстителей, как главных виноватых, и что с беременной женщиной лучше не спорить, заставляет его изменить свою точку зрения. Больше, конечно, последнее.              Таким образом, каждый из них оказывается по уши в делах: Пеппер разгребает кавардак, творящийся в компании из-за резкого снижения числа сотрудников, а Тони занимается организацией предстоящей свадьбы и оборудованием фермы всем, чем только можно.              Питер и Харли следуют за ним всюду где можно и нельзя. Они совершенно не понимают «зачем», зато примерно определяются с «почему». Старк — человек действия, он физически не способен сидеть на месте, иначе он начинает думать, размышлять, анализировать, вспоминать. Гениальный мозг постоянно требует работы. Иногда это спасение. Иногда — проклятие.              Поэтому им проще видеть его за работой. Это проверенный временем механизм: Тони работает и не думает о чем-нибудь жутком. О двух распылённых детях, ставшими слишком близкими, чтобы просто вписать их имена в список среди миллионов других, например, о половине мира, исчезнувшей по щелчку, о том, как он перед ними виноват.              Эти мысли все равно приходят. Ночью, когда от них нечем защититься, обращаются кошмарами, переполненными пылью и оранжевым светом мертвого неба такой же мертвой планеты.              Из-за них Тони спит ладно, если по три часа в сутки. А проснувшись, слишком часто прослушивает старые аудиозаписи Карен или Пятницы. Слишком часто заставляет ИскИн обсчитывать новые варианты того, как бы все исправить, даже точно зная, что уже не получится, что шансы у них закончились. Слишком часто извиняется.              У Питера, когда он слышит очередное такое «прости», сильнее трясутся руки и мокрые, украдкой вытираемые глаза. Харли изо всех сил старается изобразить полное безразличие, чтобы хоть один из них оставался в спокойствии, но сжатые до отметин на внутренней стороне ладоней в карманах толстовки кулаки и изгрызенные в кровь губы выдают его с головой.              Крыши становятся их любимым местом. Там до них не доносятся отголоски чужой боли. И видно звёзды. В Нью-Йорке их не видно, зато с карниза Дома у Озера, куда Старки сбежали сразу после свадьбы подальше от любопытных глаз, звёздное небо все как на ладони.              В одну из таких ночей Питер вытягивает из Харли признание в том, что Тони ему стал как отец. Они лежат на скате крыши, разглядывая яркие точки в небе сквозь листву, и тот слишком увлекается рассказом о каком-то из своих дней в роли первого стажёра Старка и называет последнего папой. Случайно. Он даже сам не замечает оговорки, а слова слетают с его языка так легко, словно он уже не один день их проговаривал в своей голове. Питер несколько недель тратит на то, чтобы заставить Кинера сказать это ещё раз. Получается.              Он признается, что видит Тони в роли отца, которого у него никогда толком и не было. Паркер отвечает схожим признанием, только за его спиной приличный такой список потерь, и он отчаянно надеется, что он никогда больше не пополнится. С Железным человеком об этом остаётся только мечтать.              Так между двумя подростками натягиваются новые, ещё свежие, но уже прочные нити некровного родства. Они нагло соврут, если скажут, что им это не нравится. Иметь кого-то рядом всегда лучше, чем вообще никого.              Они помнят и про других своих родителей — тех, которые их вырастили: Питер регулярно навещает свою тетю в те дни, когда она не на работе, а Харли пару раз в месяц мотается в Теннесси к матери и сестре, тоже рассыпавшимся, но решившим остаться поближе к дому и давно привыкшим к длительному отсутствию старшего сына, рассказывает новости, если таковые есть, и возвращается обратно, перемещаясь к Дому буквально за секунды.              Телепортация — один из приятных бонусов бытия призраком вместе с тем, что они не чувствуют физической боли, голода или усталости. Не могут умереть, и они всё ещё не определились, хорошо это или нет.              Питер спустя почти два месяца после Щелчка свободно перемещается между квартирой своей тети, базой и домом у озера. Чуть сложнее попасть к Неду или ЭмДжэй, но когда он с Кинером вдвоем всё-таки заявляются к ним, то их слаженное трио превращается в квартет, а в мире становится на одного фаната Звездных Войн больше.              И как всегда есть одно небольшое «но», портящее существование. Никто из них все ещё не знает, что случилось и как это исправлять. Мишель, даже близко не впечатленная его супергеройским альтер-эго, она вообще-то уже давно догадывалась, внимательно выслушивает рассказ Паркера про его полет в космос и предлагает самое простое решение: пойти и спросить.              Стивен Стрэндж не очень-то рад явившимся по его душу детям, но и прогонять их явно не собирается.              На их появления маг закатывает глаза: он ждал только Питера, а тот приволок с собой целый отряд подростков. И ему придется с этим смириться, потому что уходить без ответов эта милая с виду, но странная на самом деле девчонка явно не собирается.              И Стрэндж рассказывает, на пальцах и примерах объясняя, что-то про астральное изменение и про то, что они сейчас части, остатки своих астральных сущностей, слишком слабых для взаимодействия с реальным миром, но все ещё существующих, потому что фиолетовый гад совершенно не умеет пользоваться Камнями Бесконечности.              Он немного увлекается и говорит едва ли не о сотворении вселенной, ее строении и сути самой магии, но мысленно себя одергивает, ведь шестнадцатилетки, незнакомые с магией вообще, вряд ли его поймут. Видит обращённые к нему четыре пары глаз, горящих от предвкушения новой информации, и понимает, что Старк нашел в своих стажерах. Жажду знаний.              Стивен эксперимента ради и возможности немного выпендриться создаёт астральные проекции кресел, предлагает ребятам сесть, а после вдоволь любуется выражением непонимания и восхищения на их лицах. Результат получает неожиданный.              — Научите, — требуют они.              И он учит. Некоторым основным аспектам мистических искусств и созданию астральных проекций. И вовсе не потому, что в Храме с изредка появляющимся здесь Вонгом, который живее всех живых, слишком пусто, нет (вообще-то да, Стивен, кого ты обманываешь), просто эти дети напоминают его самого в начале его пути в роли мага, вот и все.              Они упрямы, трудолюбивы и очень прилежные ученики. Доктор, теперь уже Мастер Стрэндж изображает сноба и старается не привязаться к этим маленьким гениям. У него не получается, ведь Паркер, кроме паучьих способностей, обладает талантом притягивать к себе людей, как магнит железо. Серьезно. Он же как маленькое солнце, тот же Плащ его и вовсе обожает. И компанию, к Питеру прилагающуюся, кстати, тоже.              Стрэндж знает, что это обучение — оно надолго. Эти ребята никогда не променяют возможность продуктивно провести время на возвращение к своим личным кошмарам. Тем более, если гомон тренирующихся детей как-то развеивает монолитную тишину Санктума и не так уж и сильно раздражает, как должен бы, то об этом все равно никто не узнает.              Так, к Рождеству Питер, Нед и Харли уверенно обращаются с двойным кольцом и создают астральные проекции всего, чего им хочется. На этом, по собственному желанию, их обучение магии заканчивается, так как им более интересно обсчитывать магию через формулы, ломая об нее физику, и проектировать для Кинера его собственный костюм Железного человека («Нам нужно новое название, чёрт возьми! Я не собираюсь плагиатить Механика!») или дизайн для Человека-паука. Неда же полностью устраивает место Чувака-в-кресле, и на полевые миссии его как-то не тянет.              А ЭмДжэй, которая истинный гуманитарий по своей натуре, а будущем первоклассный юрист (и глава СтаркИн, но это потом), этим не сильно интересуется и продолжает учиться под руководством доктора. Свое решение она аргументирует коротко и ясно:       — Эти неудачники постоянно влезают в какую-то чертовщину, и мне надоело зашивать Питера посреди ночи, поэтому больше ты, Паркер, в одиночку патрулировать не пойдешь. Только вместе со мной.              Ещё через пару месяцев в семье Старк происходит другое знаменательное событие, и Питер с Харли не появляются в Храме приличное количество времени, потому что такое они точно не могут пропустить.              Когда рождается Морган, они оба влюбляются в нее, как только видят. Даже Кинер, который старается строить из себя эмоционального инвалида, хотя это даже близко не так, уж с его-то вспыльчивостью, смотрит на ребенка слишком завороженно. Питер, излишне эмоциональный от природы, фальцетом пищит от восторга что-то неразборчивое.              — Мы влипли, — коротко констатирует как факт Харли. Питер, относительно успокоившись, соглашается с ним полностью. Любить кого-то, толком даже не познакомившись, немного странно с одной стороны. С другой, это дочь Тони и Пеппер, а причин любить их у ребят заготовлен целый список.              Они любят Морган Старк. И всю семью Старков тоже любят. И готовы заявить об этом хоть всему миру, несмотря на громкие слова, а главное им самим, но, опять же, их не слышат. Внутри что-то неприятно тоскливо тянет, потому что даже за полгода привыкнуть к этому невозможно.              Но теперь у них есть Морган и целый бесплатный ситком про то, как Тони старается быть хорошим отцом для нее, что, вообще-то, очень сложно, потому что воспитывать маленькую девочку и двух взрослых подростков — это ни разу не одно и тоже. Но, стоит заметить, у него отлично получается.              А мир вроде бы не распадается на части, недели сменяют месяцы, а месяцы — года. И они живут. Или только существуют, призраки всё-таки. Тони воспитывает дочь, пока Пеппер рулит его многомиллиардной корпорацией. Морган растет маленьким солнышком и считает мальчиков с двух ее любимых фотографий своими старшими братьями. Пеппер называет их так впервые, когда девочке исполняется три, а Тони ее не исправляет. Кинер ходит в состоянии глубокого шока на протяжении недели, потому что, если Паркер ещё мог чего-то подобного ожидать, то вот для Харли такое признание как снег на голову.              И доктор Стрэндж все ещё приглашает всю их компанию к себе в храм с полным чайником астрального чая, на вкус ничем от обычного не отличающегося. Питер зависает в старой библиотеке доктора и перечитывает по шестому разу учебники по биохимии, пока Харли копается в старинных манускриптах на санскрите — ищет заклинания для улучшения костюмов, а доктор Стрэндж обещает помочь их наложить на готовые прототипы. ЭмДжэй пачками штудирует книги о тайнах магии и учит боевые чары — всерьёз решает ходить с Питером в патрули. Нед пытается создать первый в мире астральный компьютер, заваливает всю крипту проводами и платами, но своего всё-таки добивается.              И казалось бы, что жизнь налаживается, что все не так плохо. Но оба названых брата Морган проклинают все и вся, пока Пеппер заочно знакомит с ними дочь, отвлекая ее от молчаливого отца, а потом их Стрэндж долго отпаивает каким-то особым чаем с успокаивающим сбором гималайских трав. Но Тони с кошмарами, которые и не собираются заканчиваться, регулярно будит жену по ночам из-за них, а она ему и слова не говорит, только обнимает крепко, понимает, сама ведь уже мать не первый год. Но непрекращающиеся чувство вины, с которым все бросили бороться ещё в первый год после Щелчка.              Самое большое «Но» всплывает на пятую годовщину исчезновения половины вселенной.