Империо

      Если бы Гермиона вспомнила что на носу война, что лучшие друзья мотаются по стране в поисках крестражей, то она, безусловно, сидела бы в библиотеке за горой свитков и книг, чтобы найти ответ на новый вопрос или, хотя бы, подсказку о их нахождении. Потому что Гермиона Грейнджер хочет быть полезной. Эта потребность ощущалась остро, почти болезненно, как наркотическая ломка — конечности чесались от бездействия, грудь сдавливали стальными тисками и тело прошибало холодным потом. Но с ним она совсем забыла об этом, кутаясь в мужскую рубашку на голое тело и раскидав каштановые кудри по подушке, Гермиона впервые почувствовала себя нужной. Словно быть рядом с Малфоем являлось ее лекарством, прием которого она никогда не пропускала. " Нужна.. — горячим шепотом в линию ключицы. " " Ты мне так блядски сильно нужна.. — хрипом из его горла, пока оставляет поцелуи-укусы на шеи. " Но Драко Малфой никогда не был чьим-то спасением. Только погибелью. Он был жнецом самой Смерти. Излучая могильный холод каждой клеточкой тела, полное разрушение, вездесущий хаос на кончиках пальцев, он приводил приговор в действие. Драко ощущал ее смертельное дыхание затылком, в то время как Смерть играла с ним, своим присутствием напоминала об отведённом ему сроке, но не торопилась забирать. Она смеялась за его спиной, когтистой рукой управляла, дёргала за ниточки и смеялась, жадно наблюдая его глазами за мучительной смертью жертв. Если для всех он был палачом, то для Гермионы — слепящим солнцем, обжигающе горячим, залившим ее глаза светом, который окрасил их в белый цвет. Иконой, вездесущим божьем ликом — она не видела ничего и никого, кроме его лица. Но где-то глубоко-глубоко внутри, прямо под крышкой черепа, назойливо ерзало ощущение неправильности происходящего. Мерзкое чувство проникало в эпителий черепа слизью сомнения, растекаясь по его периметру. ОЧНИСЬ — на переферии сознания, но она его не слышала. ***       Она втянула носом воздух, аромат слизеринца взбудоражил рецепторы и мурашки пробежали по коже электрическими разрядами. Казалось, его запах въелся прямо в подкорку головного мозга и пропитал лёгкие — девушка ощущала его постоянно, словно Малфой находился рядом. И возможно, она давно должна была привыкнуть, но как и впервые, исходящий от него аромат вызывал сильные чувства внутри. В комнате фамильного поместья тепло и двуспальная кровать с плотным, черным балдахином пахнущая его одеколоном и их телами никогда не заправляется. В камине тлеют угли, оранжевые блики которых кометами на ночном небе путаются в ее волосах, отдают медовым сиянием. Коралловые осколки неба прорезаются сквозь витражные стекла, усеивают пол разноцветными камнями-блестками. Драко стоит возле окна, взгляд устремлён куда-то на горизонт, отчего зрачки-льдинки подрагивают в такт шестерёнкам в голове. Точечный профиль в свете закатного солнца кажется мраморным изваянием. — От них были какие-то известия? — задумчиво спросил он, трогая фамильное кольцо на пальце другой рукой. — Новый крестраж? — Да, – последовало без промедления. — в Годриковой впадине. Она знала, что это неправильно, знала с кем связалась, но ей было так омерзительно хорошо, что разум затянула молочная дымка. Гермиона не могла противостоять его воли, властному голосу — не могла противостоять империо. — Чудесно, – Драко обернулся, хищная улыбка играла на тонких губах. Он ступал по ковру с кошачьей грацией, дразняще медленно сокращая дистанцию между ними, каждым своим шагом заставляя биться ее сердце быстрее. — На чем мы остановились? Женские руки с готовностью обвили его шею. Гермиона вжалась своей голой грудью в его и застонала, запрокинув голову назад, когда случайно потёрлась затвердевшими сосками об рубашку накинутую сверху. Они встретились глазами и он уловил лихорадочное желание во взгляде, почти звериное, граничевшее с полным повиновением. И только на самом дне зрачка, бледно мелькало осознание всего происходящего. Малфой подавил желание накрыть ладонью ее некогда шоколадные глаза, которые сейчас больше напоминали кофейную пенку, чтобы просто не испытывать чувство вины. — Гермиона.. – жалобно, почти скуля. Хотелось мучить себя этим, уверять, что она сама желала его. Мерлин, как хотелось. — Драко.. Салазар упокой его душу. Если ад действительно существует, то абсолютная покорность Грейнджер была его наказанием. — Поцелуй меня, – он тонул в своих грехах, утягивая ее за собой. И самое омерзительно-приятное в этом было то, что девушка даже не сопротивлялась. Подчинившись, она накрыла потрескавшиеся губы своими мягкими и углубила язык в его рот. Гермиона была беззащитна перед ним и этим уничтожала последние крупицы малфоевского самоконтроля — ее тело отвечало на его ласки, изгибалось, прижимаясь как можно ближе. Пальцы запутались в каштановых вихрах и он утянул ее с собой обратно на простыни.       Ему мазохистки сильно нравилось, что она была его — полностью принадлежащая и открытая перед ним ( пусть и при помощи магии ). Пожиратель не отпускал Грейнджер от себя ни на шаг и внушил, что ее позиция исключительно добровольная. На письма друзей она отвечала под его пристальным гипнотизирующем взглядом. Выписывала буквы на пергаменте под контролем вкрадчивого шёпота. Родители ( которых она, так кстати, собственноручно в начале года убрала из своей жизни ) давно бы заподозрили неладное, но к счастью для него Гермиона была о д н а. Малфой никогда не думал, что гриффиндорская заучка окажется в е г о постели у н е г о дома. Это было настолько абсурдно, что если бы кто-то год назад сказал бы ему об этом, он бы непременно кинул в несчастного непростительным. Потому что тогда, быть антигероем в ее жизни стало спасением — плевать, лишь бы она была рядом.       Спустя школьные годы, он научился скрывать свои чувства так старательно, что перестал их ощущать, чтобы сердце как раньше не разъедало от боли, стоило только посмотреть на Гермиону во время совмещённых уроков, в коридорах, за столом ее факультета на обеде. Малфой даже свыкся к собственноручно созданному клише аристократического расиста и бесчувственного ублюдка. Но не мог больше притворяться и искать в себе ненависть — ее никогда не было, потому больше не пытался задеть Грейнджер как раньше — только бы заметила — наоборот, не привлекал к себе внимание. Он стал тенью от прикроватного торшера в ее спальне, от стеллажей в библиотеке, от каминного огня в их общей гостиной в башне старост. Он стал самой тьмой. Следил, жадно впитывал запах исходящий от нее — его маленькая коллекция грейнджеровского белья в коробке под кроватью — выжигал ее образ на серебряной сетчатке — острые коленки, воробьиные плечи, пышные кудри, пахнущие гвоздикой и тыквенным пирогом — и мучался от сильного возбуждения, рвущего ширинку каждый раз, когда услышит ее голос. Ему постоянно снились влажные сны, где гриффиндорская принцесса оказывалась под ним, с широко расставленными ногами и открытым в экстазе ртом. И, да простит его Мерлин, ее стоны были самой красивой мелодией для его ушей. Но на шестом курсе черная метка обожгла запястье и Малфой не мог противиться. Знал, что после того как выполнит одно задание, последует другое и не ошибся.

***

      Он не дал ей добраться до Хогвартса. Помнил в мельчайших подробностях тот день и то, как сердце дико стучало о ребра, гразилось вырваться из груди, как будто оно никогда раньше и не билось; как покрытие перрона уходило из под ног и рука, занесённая над девушкой задрожала от предвкушения и омерзения к самому себе. Это было самым лучшим его заклятием, которое он когда-либо делал — хотя из опыта и была только одна проклятая им Бэлл. Аппатируя на вокзал, Малфой мечтал и молился, чтобы она не появилась. Убежала, исчезла от него. Из него Он считал секунды. Один.. два.. Кудри растрепались на ветру. Девушка кутается в пальто, поправляет шапку — в этом году осень пришла быстрее. Его зрачки расширились. Знакомый зуд прошёлся по телу, пальцы начало покалывать от нетерпения. Три.. четыре.. Грейнджер хмурится, ищет кого-то взглядом. Вздыхает. Впервые едет в школу без друзей. Кадык дёрнулся вверх под тонкой кожей, когда он сглотнул накопившуюся слюну. Кусачие мурашки покрыли спину. Пять.. шесть.. Малфой проходит мимо, толкает ее локтем, направляясь в проулок. Нарочито подозрительно осматривается по сторонам. Напоследок, кидает взгляд через плечо и заворачивает за угол. У нее новые духи. Приятный аромат защекотал носовые рецепторы и он протяжно выдохнул. Сандал и шоколад. Член дернулся в брюках. Драко нравится. Семь.. восемь.. Гермиона проглатывает наживку. Следует за ним, прямо в ловушку — не хочет же быть бесполезной. Его трясет. Тянет блевать от чувства вины и безвыходности ситуации. Но адреналин разгоняет кровь по венам и он заходит в углубление в стене сливаясь с тенью. На десяти непростительное настигло ее. Грейнджер была одна, намного слабее из-за эффекта неожиданности — она стала практически беззащитна перед империо брошенным в голову. В момент, когда заклятие ударилось об нее, они наконец-то стали одним целым и Драко застонал отдавая все переполняющие его чувства без остатка. Ураган эмоций передался с эфемерной волной и заполнили пустоту внутри каждого. По венам заструилось счастье с примесью горечи, которая сжигала капилляры. Его душевная боль кислотой разъедало ее, медленно и мучительно просочилось внутрь, растворило внутренние органы и Гермиона задергалась в агонии. Она почувствовала как ещё одно заклинание попало в неё, принося с собой умиротворение. Боль отступала и окружающее пространство словно патока тянулось вокруг нее и среди этого стоял он с разведёнными в в стороны руками: — Я так долго этого ждал, — вырвалось надломленным шепотом. Девушка дернулась на встречу. Тянет.. Нет Так сильно тянет... Невозможно терпеть. Мужские руки прижали к крепкой груди. Горячий шоколад ее радужки остыл, покрываясь бледной коркой плесени. Гермиона Грейнджер — стала марионеткой.

***

      Он пытался не думать, что если бы реальность кардинально отличалась, то он бы смог добиться ее расположения. Был уверен, что непременно бы смог. По другому просто быть не могло. Драко бредил на яву — Грейнджер отвечает на его признание взаимностью. Утыкается подбородком в грудь, пряча раскрасневшееся лицо и смущённо шепчет "да". Он находился в сознании, разговаривал с Пожирателями, клал в рот пищу, покрывал поцелуями едва тронутое веснушками лицо, когда перед его глазами разворачивалась история другого мира. Драко видел себя, видел именно то, чего никогда не случилось бы. Люциус и Нарцисса на террасе, беседуют с родителями Грейнджер. Отцы радушно пожимают руки, хлопают друг друга по спине; роскошное белое платье и себя у алтаря; последующие годы, как он стареет вместе с женой. Видел трёх убегающих вдаль детей — два светловолосых мальчика и кудрявая девочка. Боже.. Иллюзии таяли, сны исчезали с восходом солнца, и Малфой просыпался в холодном поту; моргал, тер веки костяшками пальцев до боли в глазных яблоках; закусывал внутреннюю сторону щеки до крови. Не сходи с ума. Не сходи с ума. Не сходи... Не понимал что уже давно лишился рассудка. Видения преследовали его и он кричал в себя, во внутрь. Надрывал связки, рычал от беспомощности и пробивал внутренние стены головой. Каждую ночь, Малфой держал палочку у виска и — Салазар прости — его рука ещё ни разу не дрогнула. Смотрел на собственное отражение в зеркале ванной комнаты и повторял про себя — когда-нибудь. А потом, возвращался в кровать, прятался за фальшивой улыбкой и вдыхал аромат ее кожи. Потому что, "когда-нибудь" ещё не наступило.