— Что? Ты что-то сказал? — Ирина откладывает стопку подписанных документов, оглядывает сидящего напротив Геннадия, и принимается за новую груду бумаг.
Он сидит в её кабинете напротив неё, увлечённо черкая ручкой на небольшом бумажном блоке для заметок, и нашёптывает себе под нос мотив только что придуманной песни.
— Я? Нет, — он отрицательно кивает, не поднимая на неё взгляд. На бледном квадратике бумаги шариковой ручкой вырисовывался кривой заяц.
— А что ты сидишь и бухтишь?! Иди домой, у тебя сегодня выходной, — женщина заметно раздражается, но быстро отходит.
— Неудобно как-то, — отвечает Кривицкий, старательно вырисовывая животному рот. Получается какое-то подобие улыбки. — Алеников прекрасно знает, что я вернулся, работаю у тебя. Подумает ещё, что я не хочу его видеть.
— Но ты же не хочешь его видеть, — она не отрывает взгляд от бумаг, пытаясь вникнуть в содержание. — Правда?
— Ещё как не хочу, — Геннадий вздыхает. — Он ещё в институте был крайне неприятным типом, — Павлова кивает, подтверждая его слова. — Зачем мне… — запинается. — Зачем нам сейчас лишний косой взгляд из министерства? Ты же знаешь, он обязательно спросит «А где Гена?»
Кривицкий хмыкает, нарочито плохо передразнивая товарища, затем нервно проводит свободной ладонью по синим штанам хирургического костюма — выглаженная ткань приятно холодит. Ирина Алексеевна криво улыбается и становится ясно, что упоминания этого человека неприятны им обоим.
— Да, сейчас Алеников для нас очень-очень важен. И это ты прав! — Ирина снова кивает, ища на дне канцелярского органайзера скрепки. Подушечками пальцев она нащупывает всё, кроме нужного. Одним движением переворачивает стаканчик, и из него сыпется содержимое: среди жёлтых пластиковых ручек, высохшей замазки и текстовыделителей оказывается несколько канцелярских резинок, заглушка для серьги и пара фантиков. — Но я бы могла что-нибудь приврать. Сказать, например, что ты не очень хорошо себя чувствуешь, — Павлова на секунду задумывается, пытаясь на ходу придумать отмазку. Затем сминает и без того скомканные блестящие конфетные фантики, и, прицеливаясь, закидывает их в мусорное ведро у стола.
— Это ещё зачем?! Я очень хорошо себя чувствую, — возражает Гена, особый акцент уделяя словам «Очень» и «Хорошо».
— Хорошо? — Ирина переводит взгляд на него. — Тебе не плохо?
— Мне нормально.
— Всё нормально?
— Мне отлично! — говорит он звонче. Его ладонь скользит по столу начальницы, а через секунду пальцы сжимают нужную сейчас скрепку. Он протягивает её Ирине. С его ракурса увидеть единственную скрепочку не составило труда — в момент полёта из органайзера она улетела за клавиатуру рядом с мужчиной.
— Отлично? — Павлова едва заметно улыбается уголками губ. — Спасибо, — она быстро скрепляет последнюю стопку отсчётов на сегодня.
— И, ты знаешь, Ир. Пора бы мне уже… — он долго подбирает слова. Всматривается в её лицо: глаза по-прежнему такие же зелёные, как и в первую их встречу.
Он почти было сказал о том, что действительно чувствует себя хорошо и готов оперировать, но стук в дверь заставляет их разорвать зрительный контакт. Женщина позволяет зайти, и дверь кабинета широко распахивается.
— Ирина Алексеевна, к вам, — Нина оказывается в проёме, придерживая дверь за никелированную ручку. — Пожалуйста, — она пропускает гостей вперёд.
— Благодарю, — её проходит высокий мужчина в тёмном костюме. Он поправил седеющие волосы, запустив в них ладонь.
Красный галстук, светлая рубашка, начищенные до блеска ботинки. По уверенной походке Аленикова стало понятно, что ждать этого человека действительно стоило вдвоём — он производит то же впечатление, о котором пару минут назад говорил Кривицкий. Неприятный тип.
За ним — юноша лет двадцати, и если не брать во внимание то, что Павлова была предупреждена, что Алеников приедет устраивать своего единственного сына в их ординатуру, никогда бы не подумала, что этот парень окончил вуз. Он здоровается и проходит вперёд, а потом утыкается в планшет, оперевшись спиной об стену кабинета.
Он кажется отрешённым, будто бы сейчас в этой комнате решается не его дальнейшая судьба. Да и медицина, кажется, вообще мало его интересует.
— Анатолий Борисович! — Геннадий Ильич сидел спиной к двери, но тут же подпрыгнул со своего места, протягивая руку для приветствия. Гена на полголовы ниже своего институтского друга и заметно полнее.
— Сколько лет, сколько зим! — Анатолий-старший приветливо похлопывает товарища по плечу. Затем отдаляется и пытается его разглядеть. Сколько прошло лет с их последней встречи? Тридцать? — Ну вообще не изменился, — Алеников искренне широко улыбается, радуясь встрече, — Молодец, что вернулся. Нам тут в России хорошие кадры нужны!
— Ну… Да, — он растерянно кивает, почёсывая затылок, считая в голове года. Математика в школе давалась ему плохо, а в институте забылась вообще. — А ты ведь тоже не так давно вернулся?
— Вернулся с семьёй, — Анатолий кивает, оглядываясь назад — его семья сейчас занята проверкой диплома друга и не обращает на отца никакого внимания. — Контракт со швейцарцами закончился. Санкции, — он закатил глаза. — Курирую иностранные тендеры.
— Понятно, — Гена переводит взгляд на Павлову: она стоит за столом, наблюдая за их мужским диалогом. — Павлова, Ирина Алексеевна, — рукой Гена указывают на блондинку, и Анатолий протягивает руку для приветствия.
— О вас много говорят, — Ирина немного подаётся вперёд, пожимая холодную мужскую ладонь. — Очень приятно.
— Надеюсь, приличное, — улыбается она. — Мы, Анатолий Борисович, знакомы.
— Правда?
СЕРЕДИНА ВОСЬМИДЕСЯТЫХ. ПОДМОСКОВЬЕ.
На десяти сотках дачной земли разместился весь будущий свет советской медицины: университетские экзамены были сданы на высокие баллы, решилось с интернатурой. Компания ещё не врачей, но уже не студентов обмывали это событие недалеко от Москвы, выбрав для этого участок одного из однокурсников. Точнее, Анатолий сам изъявил желание собраться на участке его родителей — парень считал, что боевое крещение экзаменами срочно нужно отметить с сотоварищами. И их подружками.
Сейчас он наблюдал за гостями, облокотившись о перила деревянной веранды. В ногах у него стояла желтоватая эмалированная кастрюля, доверху забитая овощами — Толик стерёг их, чтобы зажарить на мангале.
Он блаженно поднял лицо к солнцу, глубоко вздыхая: лучи пробивались сквозь густую листву черешневого дерева, огибая стволы, и попадали на зелёную лужайку, где сейчас во всю что-то шумно обсуждали ребята.
— Коля, — на имя никто не отзывается. Трое парней на другом конце участка увлечённо пытаются создать какое-то подобие мангала из подручных средств, но пока получается плохо. — Павлов! По цветам не ходи! — Толик говорит громче, складывая руки у рта в трубочку, и подходя к компании. Лохматые оранжевые бархатцы обрамляли тропинку к дому, и их легко можно было задеть ногой.
— И по грядкам! — добавляет кто-то из парней.
— Ладно тебе, я же легонько, — Николай отпрянул, разглядывая масштаб трагедии. — Где там Гена?
— Он с девочками в доме. Маринует мясо, — Анатолий садиться на корточки, проверяя прочность кирпичной конструкции. — Давайте с овощей начинать.
Ребята принимаются готовить ужин, и через несколько часов все собираются за длинным столом: друзья, плотно сидевшие плечом к плечу на деревянной лавке шумно разговаривали, парочка в обнимку напротив делила мясо, а во главе стола, в лучших традициях больших застолий, сидело сразу двое человек. Мест едва ли хватило на всех, но с едой и алкоголем ребята ошибиться не могли — застолье планировалось несколько недель.
Под громкие разговоры, шумные обсуждения будущих профессий и аромат мяса вечер плавно перетёк в ночь: половина «стола» сменила место дислокации, заняв места поудобнее и разделившись на группы. А самые пьяные нестабильные уже заняли одну из спален в доме.
— Ничего ты не понимаешь, Толь! — от переизбытка чувств девушка взмахивает руками. За столом по-прежнему оставались несколько ребят: песни под гитару были спеты и по плану должен начаться душевный диалог. — За акушерством будущее! Вы ещё меня вспомните, — она привстаёт за графином, пригрозив Анатолию пальцем. Заметив это, он подвигает стеклянный сосуд ближе к однокурснице.
— Если что, тебе Славик поможет. Будет обезболивать рожениц, — Алеников смеётся.
— Клянусь Аполлоном врачом, Асклепием, Гигиеей и Панакеей, — цитирует парень, согласно кивнув. — Вот бы нам ещё психиатра для полного комплекта. Считай всё есть, кроме него.
Анатолий задумывается, оглядываясь по сторонам. Друг ведь говорит правду: с ним сидят гинеколог и анестезиолог. Где-то неподалёку болтают терапевт с педиатром, травматолог и, прости господи, стоматолог — парень учился на другом факультете, но отлично влился в коллектив за последний учебный год. Вопрос о специальности вызывала только одна гостья: блондинка из параллельной группы весь вечер сидела за другим концом стола, рядом с Геной Кривицким, который с первого курса божился стать высококлассным хирургом.
— Я тебя раньше не видел, — Алеников поднимается к ней по небольшой деревянной лестнице на террасу. Пол под ним слегка скрипит, и он шагает осторожнее, чтобы не нарушить покой гостьи. Девушка сидит в кресле, завернувшись в байковый плед, прикрыв глаза.
— Я Ира, — она открывает глаза и переводит взгляд на хозяина дома. Он отмечает, что взгляд её слишком бодрый для человека, секунду назад сидящего с закрытыми глазами. — Егорова, — совсем не радостно произносит она.
Этот день дался ей труднее, чем она могла предположить: сначала несколько часов они ехали в душной электричке, потом с девочками подготавливали огромный стол, а в конце Гена с другом на радостях напился сильнее всех, и Ирина кое-как уложила непослушного и очень сильного для опьяневшего юноши жениха спать — последний факт огорчал её сильнее всего. Вернее, только он и огорчал.
— Анатолий Алеников, — парень протягивает ей руку. — Чего грустишь? — она расправила плечи, размяв их, и почти было ответила на рукопожатие.
— Я не грущу, — рука девушки зависает в воздухе и Ира оценивающе изгибает бровь.
Алеников по-хозяйски присаживается на подлокотник кресла, и оказывается выше Иры на голову — девушке приходится поднять голову, чтобы смотреть в его глаза.
— Видно же, что спать хочешь, — Толик усмехается. Юноша вёл беседу так, будто они давно знакомы. — И грустишь.
— Спать? Не хочу, — она отрицательно мотает головой, несколько опешив от напора парня. Светлые волосы у лица мешались, и девушке пришлось достать руки из-под тёплого пледа, чтобы поправить мешающие пряди.
— А чего хочешь? — она пожимает плечами. Последнее его предложение было проигнорировано, а значит, именно так оно и есть — гостья грустит. — Вставай! — Анатолий решает взять инициативу в свои руки.
— Чего? — хрипловатым голосом переспрашивает Егорова. Толик спрыгивает с места, возбуждённый новой идеей.
— Вставай! — повторяет он. — К озеру пойдём, — Алеников стягивает с неё плед, скидывая его на соседнее кресло. Она насупливается, смерив взглядом нового знакомого и оценивает ситуацию: Гена уже полчаса сопит в спальне, а прогулка в компании нового знакомого особого восторга не вызывает, и она по-прежнему смотрит на него с недоверием. — Пройдёмся перед сном, я тебе окрестности покажу. Не боись, — он замедляется, убавив свой пыл.
И Ирине ничего не остаётся, кроме как согласиться.
Дорога до озера заняла не больше семи минут: нужно было немного потоптаться по просёлочной дороге и пройти мимо дачных участков, заходя вглубь. Но за вид озера, обрамленного ковром из одуванчиков, можно было отдать многое. Днём здесь отдыхали семьями, а сейчас, кроме них двоих не было никого. Кристально хрупкая тишина систематически была нарушена треском сверчком и лягушачьим кваканьем, но это нисколько не мешало.
Анатолий расстёгивает верх спортивного костюма, скидывает его на траву, чтобы Ирина могла присесть — модную вещь она использует в качестве подстилки. Ребята присаживаются в паре метров от берега, и Егорова обрывает одуванчики вокруг себя, собирая их.
Сейчас им было необходимо напитаться весенним настроением, поболтать о чём-нибудь друг с другом. А то потом начнётся трудовая неделя и вряд ли они в этой суматохе найдут время встретиться. Тем более что уже через пару-тройку месяцев Ирина станет женой Геннадия.
— Ты из-за Гены в хирургию пошла? — нарушает тишину Анатолий, решив начать с вопроса, который давно назрел — по дороге сюда Егорова рассказывала, что будет проходить интернатуру вместе с возлюбленным.
— Из-за себя, — врёт девушка. В отличие от цели Гены, становиться хирургом в её планы не входило никогда. Ей движет желание больше времени проводить рядом с любимым человеком. — А ты?.. — за сегодняшний вечер она узнала, что родители Анатолия занимают высокие должности: благодаря отцу, который сейчас являлся главным врачом одной из Московских больниц, Толик с братом и мамой несколько лет жили в ГДР и даже ходили в местную школу.
— Мне не нравится практическая медицина, — заявляет он, облокотившись на локти, и помогает Ирине собирать цветы. — Я без пяти минут чиновник, — он передаёт ей собранный букетик. Через секунду парень встаёт в места, осторожно подходя к берегу.
В озере вода была прозрачной и спокойной. Задержав дыхание, Анатолий подходит к водоёму и опускает в него ладонь. Не ожидая, что вода будет настолько прохладной, он прикрывает глаза, и даёт себе несколько секунд, чтобы привыкнуть.
— Не торопись, чиновник, — Ирина усмехнулась, наблюдая за его действиями.
Он кричит ей «отвернись», стягивая с себя джинсы, и зовёт Иру купаться вместе — она заходит по колено. Придерживает подол цветастой юбки и звонко смеётся, когда Толик бьёт по воде, обрызгивая их двоих. Она стоит на месте, наблюдая, как Алеников отплывает дальше. И глубже.
— Идёшь?
— Вообще-то, я в детстве на плавание ходила! — гордо заявила девушка.
В отличие от Анатолия, она аккуратно сложила юбку перед тем, как кинуть её в сторону берега. Правда, парень не смог по достоинству это оценить — делал вид, что не смотрит. Да и плавание действительно присутствовало в жизни Ирины. Целых две недели. Ровно до момента, пока на её теле не появилась реакция на хлорку, и ей не пришлось сменить хобби на более безопасное. В памяти навсегда остались воспоминания о неудобной силиконовой шапочке и общественном душе. На этом с водными видами спорта и вообще со спортом было закончено навсегда.
Зайдя по плечи, она прислушивается к своим ощущениям: вода приятно обволакивает и уже не кажется такой холодной, футболка, оставшаяся на ней, будто защищает тело от посторонних глаз и не даёт уйти в воду с головой. Песок вперемешку с илом тает под весом тела и ощущается босыми ступнями чем-то тёплым и вязким.
Было чувство, что она простояла так полночи, пока Анатолий не скомандовал выйти на берег из-за посиневших губ. И сейчас, сидя на том же месте, он продолжает приглядывать, потому что по ночам температура сильно снижается — хоть и мокрыми остались только концы светлых волос, рисковать её здоровьем не хотелось.
— Никак не могу понять, как ты это делаешь, — произносит Толик, переведя взгляд с венка в Ирининых руках на её лицо: она сосредоточена и закусывает нижнюю губу, будто ассистирует на самой серьёзной операции в своей карьере, а не пытается сплести венок новому знакомому. Вот, для чего девушка собирала одуванчики.
— Это легко. Почти как шов Мультановского, — тихо произносит Егорова. В темноте завязывать стебельки кажется практически невыполнимой задачей. Особенно, если перед этим вы немного выпивали и плавали в озере. — Меня бабушка ещё в детстве научила. Но у неё лучше получалось, — добавляет она себе под нос. Это вызывает у Анатолия лишь добрую усмешку.
Девушка хмурится, пытаясь вплести последний одуванчик, и быстро переплетает концы венка между собой.
— Смотри, — говорит Ирина, отвлекая парня от мыслей. — Готов, — губы Аленикова растягиваются в довольной улыбке, когда девушка вертит жёлтый венок в своих руках, рассматривая его и показывая Анатолию.
— Отлично! — с такой же улыбкой отвечает парень, отведя взгляд от венка и посмотрев в глаза Ирины. Глаза девушки горят и она ждёт похвалу.
Закончив, Егорова поднялась с олимпийки и присела напротив Анатолия, одним движением надев на его голову венок.
— Выглядишь забавно, — усмехается она, отстранившись от Аленикова и наклоняя голову вбок, рассматривая парня.
Анатолий, повернув голову за Ириной, аккуратно придерживает венок, боясь, что от его неосторожного движения он развалится и труды девушки пройдут насмарку. А расстраивать её сейчас очень не хотелось. Она, замечая это, наклоняется ближе, фиксируя его на макушке ладонью.
—
Ир, — Толик подаётся вперёд, приближаясь губами к губам, но свободной рукой Егорова упирается ему в грудь и уворачивается — поцелуй прилетает в скулу.
Несколько неловких секунд кажутся вечностью.
— Не надо, — она поднимает правую руку на уровень глаз — тонкое помолвочное кольцо на безымянном пальце должно было стать стоп-сигналом.
— Почему? — Анатолий не отстраняется, по-прежнему находясь к девушке слишком близко. — Его же здесь нет.
— Потому что я так не могу.
Она встаёт, прихватив с собой обувь, и торопливо, большими шагами, направляется в сторону дома.
Через минуту он окликает её, а ещё через секунду оказывается рядом и берёт под локоть, пытаясь остановить. Но резко осекается, поняв, что после неудавшегося поцелуя этот жест можно расценить совсем иначе.
— Меня подожди, я проведу.
И кажется, что через 30 лет Анатолий об этом и вовсе не вспомнит, будто это было в прошлой жизни. А Ирина выйдет замуж и будет счастлива.
— Егорова?! — мужчина теряется от нахлынувших воспоминаний. Неужели это и правда она?
— Павлова, — она одёргивает руку. Для неё это действительно было в прошлой жизни.
