Черновик

      Во рту ощущался металлический привкус крови, раздражающе четкий. Казалось, он въелся в сознание навсегда, отпечатался клеймом. Странно было чувствовать это, как и жгучую боль в шее, и мокрую мантию, неприятно липнущую к изодранной коже. Почему-то до этого момента Северус был уверен, что стоило отключиться, как вскоре наступит смерть, и все мучения прекратятся. И он точно помнил, что отключился. Это было последним воспоминанием — тяжелеющие веки, слишком слабые, чтобы сопротивляться импульсам, что приказывали сдаться. В памяти запечатлелась пульсирующая, как круги по воде, вялость, что лениво расходилась по всему телу, и глаза напротив — так похожие на её, изумрудные, виднеющиеся даже вопреки медленно закрывающимся векам и совершенно расфокусированному зрению.       Северус был сторонником теории, что по ту сторону жизни человека не ждало ничего. Ему были чужды сказки мнительных магглов, успокаивающих себя концепцией рая и ада. Ему хватило ада при жизни, а раем для него было просто перестать существовать, избавить мир от своего бессмысленного присутствия, а себя от этого мрачного грязного мира. Так всё наверняка и должно было произойти: отключился, умер, перестал существовать. Но мозг почему-то функционировал, тело ощущало лёгкую прохладу, и рану, которая наверняка должна была быть смертельной. Ноздри улавливали запах озона, как бывало в воздухе после грозы, а глаза, даже сквозь сомкнутые веки, раздражались от слепящего света. Это было странно и неправильно. Что-то пошло не по плану, и это весьма настораживало.       — Очнулся, смотри, — сквозь монотонный шум в ушах пробились непонятные голоса, настолько синхронные, словно кто-то один говорил. Звучание было негромким, но доносилось словно отовсюду, будто заполняло собой всё пространство. Этот голос, или голоса… Всё это было… Странным. Словно хор, в котором множество людей пели в унисон, но всё же были отдельными элементами единого произведения. При этом, создавалось впечатление, что один человек говорил десятком тембров, синхронно соблюдая интонации.       Пришлось заставить себя разлепить глаза, чтобы оценить обстановку. Было очевидно, что теперь он не находился в Визжащей хижине. От количества наваливающихся вопросов болела голова, а кровь горячими толчками всё вытекала из раны на горле. Да в нём физически столько крови не было, сколько должно было вытечь! Но даже открытые глаза ничем не помогли. Всё вокруг было слепяще-белым, раздражало зрение и мешало разглядеть обладателей голосов. Или обладателя, сложно было понять по звучанию. Зато удалось разглядеть багровую лужу, в которой он лежал, упираясь затылком в что-то твердое. Сознание упрямо твердило «Это невозможно!», повторяло раз за разом, но это никак не помогало.       Краткий и весьма беглый анализ обстановки почти не помог разобраться в ситуации. Из того немногого, что понял Северус — он был не в хижине, он не находился в одиночестве, он почему-то истекал кровью в количествах, невозможных для его соотношения веса и роста. И ещё его одолевала слабость. Не то, чтобы его удивлял сам по себе этот симптом при сильном кровотечении, но раз уж кровотечение неправдоподобное, то почему остальные симптомы должны были быть таковыми? — Хватит прохлаждаться. Ты же не думаешь, что у тебя в запасе целая вечность? — раздумия прервал тот же голос, или голоса, что звучали пугающе синхронно. — В-вы… — он не мог понять наверняка, что собирался сказать, скорее, просто решил продемонстрировать, что слышал незнакомцев. Это требовало невероятных усилий, и раздражало. Северус привык быть тем, кто знал больше других, и неустанно контролировал ситуацию. Слишком долго от него зависел целый ворох важных, а иногда и ключевых моментов, которые должны были привести к победе. Сейчас же ему отводилась роль в духе олуха Поттера — ничего не понимать, и безуспешно пытаться разобраться. За последние семь лет Северус не раз сокрушался от того, что вместе с глазами матери тому не достались её мозги. — Ты умер, — уже почти привычный хор сообщил это с интонациями будничными, как цены на хлеб. Северуса же больше разочаровывал не факт гибели, а факт присутствия в этом странном месте, и относительного функционирования тела и сознания. В его планы входило долгожданное небытие, а не слепящий свет и странные голоса. — Я умер… — голос звучал хрипло, незнакомо, а в горле что-то неприятно царапало. Но Северус всё равно не выдал вороха эмоций, что испытывал. Это было въевшейся в подкорку мозга привычкой, за годы работы на Дамблдора и службы Темному Лорду. И если за свою ничтожную по наполнению жизнь он и вынес какой-то урок, то заключался он в том, что недопустимо проявлять эмоции при тех, кто сильнее и могущественнее его. А то, что сейчас вело с ним беседу — Северус склонялся к мысли, что это кто-то один, а не толпа — было явно не похожим на недоучек с Гриффиндора. Хотелось спросить, какого чёрта он вообще был здесь, а не остывал в Визжащей хижине. Хотелось задать вопросы, но это казалось ошибкой. Либо валяться здесь в луже крови ему предстояло очень и очень долго, либо ему должны были сами объяснить, что от него требовалось.       — Люди! Вечно вы хотите, чтобы вам всё объяснили и разжевали, — хор голосов казался раздраженным, вмиг стал напоминать растревоженный улий, — Ты исправишь ошибки, что совершил со своими хозяевами. — Какие ошибки? — отчасти было легче оттого, что прояснилось, хоть самую малость, зачем он был здесь. Но неизвестная сущность откровенно пугала, больше, чем Темный Лорд на пике гнева, и Дамблдор. А ещё, что бы это ни было за существо, оно раздражало. Говорило о нём, как о дворняжке, виляющей хвостом перед теми, кто готов был приютить. — Ты и есть дворняга. Без рода и племени, мыкающийся из стороны в сторону, — отозвался хор, скрытый в слепящем свете, даже не пытаясь делать вид, что мысли и эмоции были для него тайной. — Кто вы? — Северус поджал губы, глядя с недобрым прищуром в свет. Теперь в нём виднелись размытые очертания массивного силуэта, судя по всему, похожему на человеческий, только крупнее — выше и шире в плечах. От такого прищура студенты обычно шарахались, и пытались слиться с местностью. Понять, возымел ли фирменный взгляд хоть какой-то эффект на неизвестную сущность, возможности не было. — На это нет времени, смертный, — хор голосов стал ещё громче, и ещё более раздраженным. Опасность в воздухе, казалось, достигла пика, навалилась лавиной. В мыслях мелькнул вопрос, сколько раз можно умереть после смерти.       И тут всё напряжение в долю секунды схлопнулось с тяжёлым и каким-то обречённым многоголосым вздохом. Из толщи света, мешающего разглядеть что-либо, фигура словно шагнула ближе, надвигаясь. Размытый силует постепенно обретал более четкую форму, почему-то словно уменьшаясь.       Казалось, впервые в жизни, да и этом треклятом посмертии, у Северуса отвисла челюсть. Теперь перед ним стоял мужчина. И он был настолько… обычным, что это выбило из колеи. Рост чуть ниже среднего, худощавое телосложение — в голове не укладывалось, что это мог быть тот, кто привел его в это непонятное место. Облик мужчины был слишком непримечательным, даже темно-серый костюм выглядел несколько мято, и был будто куплен в каком-то маггловском торговом центре по скидке. Лицо незнакомца тоже не было впечатляющим — слегка одряблое, морщинистое, с заметными мешками под глазами и сеткой морщин в их уголках. Лишь сами глаза цепляли — черные, бездонные. Взгляд словно проникал под кожу, забирался внутрь костей и сканировал саму душу. Лишь это выдавало скрытую за невзрачным образом силу.       — Слушай, парень, пока твои боссы пытались решить, кто из них главный в песочнице, а ты игрался в Джеймса Бонда…       — В кого? — Северус не хотел перебивать, но мужчина говорил не бесчисленными голосами, а одним — низким, чуть хрипловатым и каким-то до нелепого суетливым — и оттого звучал не столь эффектно, как раньше, и вопрос вырвался сам собой.       — Волше-е-ебники! И о чём вы вообще говорите, если не смотрите фильмы? Это из кино про шпионов, посмотри, поймёшь, — губы мужчины изогнулись в кривой полуулыбке. — Пока вы занимались ерундой, доигрались до того, что сама магия теперь на грани исчезновения. Конечно, не во всём мире, и мне так-то плевать на эту вашу Британию. Но меня попросили подключиться. Наворотили дел — теперь разгребай, раз так активно в этом участвовал. Не будет магии — не станет Британии. Усёк?       Северус склонил голову набок, сдвинув брови к переносице. Его отчитывал незнакомец, как нашкодившего ребёнка, при этом говорил с каким-то едва уловимым пренебрежением, словно с какой-то ленцой. Это было не слишком-то приятно, и совсем не понятно. Очевидно, от него чего-то хотели, и сильно раздражало то, что никак не объясняли, что делать.       — Что наворотили? Кто наворотил? Как Вы предлагаете мне это разгребать, как Вы изволили выразиться? — Северус дал волю раздражению, порывисто сел, брезгливо вытерев ладонь, испачканную кровью, и этой же рукой потёр шею, в месте укуса. Там не было раны. Ничего не было, кроме неповрежденной кожи, заляпанной всё той же кровью. Он растерянно моргнул, а когда открыл глаза, ни единого багрового следа не было ни на полу, где только что расплывалась кровавая лужа, ни на руках, ни на шее. Только глянцевый белый пол, похожий на покров из непрозрачного гладкого стекла. — Кто Вы такой?       — Слишком много вопросов, парень. Притормози, — мужчина поднял руку, ладонью вперёд, улыбка его стала шире, а взгляд ещё хитрее, чем был раньше, — Считай это чудом, вторым шансом. Вы, смертные, любите вторые шансы, не так ли? Вторые, третие, десятые. Постоянно верите, что что-то измениться. Но запомни, чтобы что-то стало другим, нужно его менять. Самому. И меняться самому.       — Мордред тебя раздери, ты кто такой? — Северус едва не шептал эти слова, но угрожающее шипение явно не было дружелюбным.       — Мордред? Мне нравится. Можешь звать меня так. Хотя… Мне больше нравится имя Янус, — мужчина подбросил в ладони зелёное яблоко, взявшееся невесть откуда, и откусил от него кусок, как ни в чем не бывало. — Спаси магию, Северус Тобиас Снейп, или все ужасы, что ты пережил и наяву, и в любом из твоих кошмаров, покажутся тебе глупыми детскими страшилками. Ты готов заняться этим?       — Готов, — только и сумел ответить Северус. Возможно, это было каким-то ментальным воздействием, или же оказало свое действие то, что когда тот, кто назвал себя Янусом, заговорил о спасении магии, голос его опять переключился на режим многоголосного хора. В сочетании с заурядной внешностью это создавало удивительный диссонанс.       Стоило договорить, как всё вокруг поглотила тьма, вязкая, проникающая везде и всё заполняющая собой. Лишь иногда в этом странном пространстве мелькали далёкие и тусклые огоньки, напоминающие редкие звёзды. Какое-то время Северус просто наблюдал за всем этим, и пытался анализировать. Он не чувствовал собственного тела, но какое-то внутреннее чутье подсказывало, что это нормально. Он двинулся в сторону возникшего огонька, в голове мелькнула мысль, что он, судя по всему, теперь стал призраком, или чем-то в этом роде. И тут огонёк трансформировался в тусклый фонарь неподалеку. Он освещал неприглядный узкий закоулок, вымощенный неровным булыжником. Расстояние между стенами пошарпанных и каких-то перекошенных домов по сторонам этого закоулка, было таким ничтожным, что едва ли высокий мужчина, стоя посередине, мог бы расставить руки на всю длину в стороны, не коснувшись стен. По бокам валялись поломанные дощатые ящики, обрывки картонных коробок, и прочий мусор. Запах вокруг стоял соответствующий — смрадный и тошнотворный. Неподалёку пронеслась дико взывшая кошка, в темноте её окрас не представлялось возможным узнать. Шум, который это создание произвело, убегая, кажется, от удаляющейся фигуры, ритмично стучащей чем-то по мостовой, вызвал приступ острой головной боли.       Очевидно было, что Северус оказался в каком-то новом месте. Такое разнообразие смены локаций за короткое время, влияло на сознание весьма дезориентирующе. Хотя, сложно было сказать, долго ли он общался с То-ли-Мордредом-то-ли-Янусом, и сколько времени заняло созерцание огоньков в кромешной тьме. Голова нещадно болела, в висках стучало, а во рту ощущался мерзкий привкус. Подобные симптомы сильно напоминали то ли похмелье, то ли мигрень. И это никак не радовало. Грязная улочка, на которой он находился, слегка плыла перед глазами. Казалось, все эти путешествия по различным пространствам влияли на него подобно безобразной пьянке, где количество и качество алкоголя вообще не играло роли.       «Где я, чёрт возьми?» — пронеслась раздраженная мысль, и тут же раздался шорох, совсем рядом.       — Кто здесь? — раздался голос, до отвращения знакомый и ненавистный. И лишь настороженность в нем, с ощутимой растерянностью, поднимала изнутри какое-то тихое злорадство.