Колени

      Шатаясь, то опираясь свободной рукой на стену, то снова выпрямляясь, он шёл по тёмной улице, по мокрому асфальту, отражавшему свет газовых фонарей.       Люди, не способные понять и малую долю его горя, безжалостно выгнали захмелевшего детектива из бара, настоятельно советуя отправиться домой. Да куда он пойдёт, в конце-то концов? Нет, в плане жилья ему, безусловно, есть куда податься, вот только что там делать? Снова играть на скрипке под действием опиума, да так, чтобы дым от сигарет обязательно вновь приобрёл его черты. Такие знакомые, такие манящие, но такие, черт возьми, болезненные для самого Шерлока.       Нет, спасибо. Лучше он, вот, по улочке прогуляется. Походит по сырому асфальту, попинает камушки от безысходности, снова отхлебнет из знатно опустевшей бутылки.       В пьяном состоянии он превращался в ребёнка. В маленького, плаксивого ребёнка, которого обязательно нужно приголубить и успокоить.       Холмс бесцеремонно плюхается прямо на мокрую лавочку, раскидывая руки по бокам спинки и задирая уставшую голову к небу. Взгляд никак не фокусируется, как бы детектив не старался, но выследить заинтересовавшую звезду не получилось. Все эти тусклые белые точечки смешиваются друг с другом, плавают и расплываются. К вискам начала подкатывать боль и сразу же заметивший это мужчина приложил пальцы к опущенным векам, массируя их. Боль была в голове, а тёр он веки. Опять всё не так, как надо. Да когда-же ты наконец повзрослеешь, детина перерослая. И все мысли быстро-быстро пролетали в пьяной голове, пока она наконец не придумала единственное сейчас верное решение. Решение спорное, уж точно не верное, но с тем что возникла она в пьяной голове спорить было нельзя.       Аккуратно поднимаясь с лавочки, морщась от неприятно липнувшей к заднице намокшей ткани брюк, крехтя от усилившейся головной боли, он побрёл по точному направлению. Серьёзно, он вспомнит эту дорогу даже опрокинув в себя десять таких же бутылок, как у него сейчас в руке.       Казалось бы, в его состоянии уже невозможно передвигаться, а сил хватит только чтобы упасть навзничь прямо по середине улицы, но Шерлок упрямо шагал вперёд, то и дело путаясь в собственных ногах и бесконечно спотыкаясь.       Рой мыслей давил на черепную коробку, угнетая ещё больше, заставляя полностью погрузиться в отнюдь не радужные мысли, однако тут как посмотреть. Как же всё сложно. Как же всё усложнилось. И виноват в этом исключительно сам Шерлок, никто другой более. Виноват, в первую очередь как детектив, к тому же самый известный на данный момент в стране, а во вторую очередь уже как человек. Допускать чувства, возникшие у него в груди, он не имел права ни в одном из случаев.       Холмс понимает, что стоит у знакомых ворот. Собственные мысли работают лучше любой машины времени, оказывается. Не самый приятный, однако, способ. Больно голове, больно, больно, больно. И физически, и морально. У ограждения ни стражи, ни намёка на любую другую прислугу, и Шерлок как всегда проходит без проблем.       Льюис его раздражал неимоверно. Постоянно кружил над Уильямом словно коршун, не подпуская ближе чем на пять метров. Однако в этот раз ему стоит отдать должное, едва заметив Шерлока, он лишь раздражённо фыркнул и ушёл в противоположную сторону, не устраивая сцены, погромы и другие абсолютно глупые вещи.       Пустую бутыль детектив выбросил ещё перед тем как зайти за ворота, сейчас его руки были свободны, однако почему-то не спешили ни стучать в деревянную дверь, ни самовольно взяться за изящную ручку, чтобы открыть. Черти бы всё это побрали, от чего ж так сложно…       В последний раз вдохнув поглубже воздуха, он уже собирался бесцеремонно ворваться в комнату, как за ней послышался тихий, но отчётливый голос: – «Шерлок, я знаю что ты там, заходи».       И Шерлок входит, всё ещё пошатываясь, пытается сфокусировать взгляд на сидящем в кресле у камина человеке, что постепенно получается. Уильям расслаблен и как всегда спокоен, в огненно-красных глазах плещется пламя камина, от чего они выглядят ещё более завораживающе и зловеще. Один лишь только раз достаточно взглянуть в них, как понимаешь что уже горишь. И Шерлок горит. Горит, однако, не только из-за ведьмовских очей.       Детектив падает в кресло напротив. И оба молчат. И тишина эта нарушается тихим хрустом камина.       Уильям прикрыл глаза, понимая что бессмысленно самому спрашивать причину визита и в принципе какого чёрта вообще Холмс сейчас в таком состоянии. Он просто подождёт.       А Холмс сидел, смотрел на эти (по неправильному!) правильные черты бледного лица, языки теней от пламени, что облизывали его (Шерлок, признаться, даже завидует).       Всё в порядке. Так бывает, очень часто, люди влюбляются в тех, в кого влюбляться нельзя категорически. Так бывает, когда человек, которого ты хотел и душой и телом, оказывается тем же человеком, что вызывает у тебя гнев (и всё же, с примесью восхищения), и необузданное желание посадить за решётку, разгадать все загадки и тайны, залезть в мозг и вывернуть все карты наизнанку. Всё в порядке. Даже если ни черта не в порядке. Даже если это осознание с каждым новым днём ломает всё больше. Даже если уже пройдена та грань, после которой смотреть на него становится больно.       Мориарти не выглядит напряжённым, напротив, сидит максимально расслабленно, с умиротворённым лицом, и вообще если не вглядываться (или откровенно пялиться, чем занимается детектив), можно подумать что тот спит.       Холмс смотрит на него неотрывно. А потом морщится и тоже закрывает глаза. Буквально кричит у себя в сознании «это неправильно, угомонись, идиот!». Мутное сознание ещё способно немного мыслить здраво (не способно оно, дурак, ты пьяный завалился к нему в поместье! О каких здравых мыслях может идти речь?). И ещё миллионы таких «неправильно», и чем дольше он сидит, тем больше в этом себя убеждает.       А потом медленно открывает глаза. И что-то бьёт током в черепушке. Шерлок чуть приподнимается с кресла, и тут же падает на колени прямо перед Уильямом. Тот чуть дёргается, резко распахивая глаза, явно не ожидавший такого. Немного ошарашенно смотрит на Холмса, и кажется впервые не знает что ему делать.       Страдалец в порыве безысходности, с чудом сдерживая отчаянный вой, падает лицом на колени, обтянутые чёрной тканью брюк. Вдыхает приятный запах, исходящий от Лиама, стараясь запомнить его, чтобы ещё долго-долго хранился на подкорке сознания. Аккуратно укладывает чуть дрожащие ладони на бёдра, немного погодя сжимая их уверенней. Точно обезумевший, водит ладонями, ластится, утыкается в колени то носом, то потирается щекой. И шепчет. Бесконечно много шепчет. «Лиам, Лиам, Лиам» «За что мне это» «Пощади меня, умоляю» «Что же ты со мной делаешь, Лиам»       А у Лиама ноет в груди, так сильно, как никогда. И тоже ведь всё понимает, тоже не раз всё обдумывал, проваливаясь глубоко в мысли, тоже пытался выбросить глупости из головы, и тоже под конец сдавался.       Холмс теряет над собой контроль. В пульсирующей голове одна мысль, такая горькая, такая болезненная, такая ненавистная. «Господи, ну почему им оказался именно ты?»       И даже пропускает тот момент когда из глаз непроизвольно начинают течь скупые слёзы. Кто сказал, что мужчины не плачут? Плачут, плачут ещё как.       Ткань брюк медленно промокает в месте, где Шерлок пристроил своё лицо, искорёженное гримасой чистейшей безысходности, а заодно и душу.       Порыв эмоций медленно затухает, слёзы уже не текут, шёпот прекратился. Да только не отцепить его уже. Вцепился железной хваткой, сжимая бёдра, и выглядел в этот момент словно младенец.       Изможденный срывом эмоций и сморенный алкоголем он так и засыпает на коленях Уильяма, убаюканный одним его ароматом и мягкостью мышц под тканью.       Мориарти осторожно касается иссиня-чёрных волос, мягко проводя по ним рукой. Осторожно, стараясь не разбудить, гладит по голове, перебирая пряди. И взгляд тот же, что и у Холмса несколько минут назад. Безграничная тоска. Наклоняется, едва касаясь губами макушки, тихо чмокает. – Прости меня, Шерли. — Лишь тихий секундный шёпот. Всё в порядке. Так бывает у людей.