Месяц в нарисованном мире

Комната была ещё не дорисована. В углах всё ещё оставались карандашные линии и клочки разорванной бумаги. Окна не было. — Бери всё, всё что есть. Пока у тебя есть возможность. В реальности у тебя её может и не быть, – флегматично проурчала Маша, лежа на диване. Юленция поморщилась. — Ну и хрен с ней. Ради чего? Было довольно смешно видеть, как фейспалмит кошка. Лапа вся не влезала на мордочку, как бы Маша не пыталась её туда поместить. — Ладно, – в конце концов задумчиво протянула котэ, забив на неудавшийся фейспалм, и спрыгнула с подоконника на стол. – Двигайся. Юленция, пожав плечами, встала со стула, пересела на диван. Котэ подвинулась поближе к клавиатуре и стала что-то печатать. Через пару минут на экране загрузилась картинка. На ней был Улькиорра Шиффер. Маша отвернулась от монитора. На ковре у стола постепенно материализовывался живой Улькиорра, несмотря на то, что картинка была скриншотом из аниме. Уля огляделся, сложил руки на груди. Котэ бросила ему пару фраз на японском. Уля слегка скривил губу и направился к двери, за которой тут же образовался коридор, за коридором – какие-то комнаты… — Я не буду так делать, – резко сказала Юля. – Не хочу жить чужой жизнью. — А я и не предлагаю, вроде как, – пожала плечами Маша. – Рисуй окно, мне надоело сидеть в темноте. Юленция повела карандашом в воздухе, и появилось окно, на нём – занавески. За окном ещё не было улицы, только белый свет. — Нарисуй мне сигаретку, – лениво попросила развалившаяся на стуле кошка. — Иди к черту, – отвела Юленция. За окном появились очертания улицы, каких-то деревьев. — Частный дом, ммм… — Ты мне мешаешь. Довольно скоро, благодаря совместной работе, мир был нарисован. Не весь, конечно, но на месяц этого выдранного куска вполне хватило бы. В любом случае, можно дорисовать его и в процессе, если не будет хватать, решили Маша и Юля. Теперь комната, в которой они находились с самого начала, приобрела более или менее ясные очертания. Появились светлые обои, полки на стенах, паркет. А самое главное – окно, большое и светлое, выходящее на залитую солнцем улицу. Котэ развалилась на столе перед ноутом и периодически тыкала коготком на стрелки. Юленция шлялась где-то в другом конце их одноэтажного домика, гремела какими-то кастрюльками в кладовке, а может, и не ими. В любом случае, когда Юленция вошла в комнату к Маше, у неё в руках была здоровенная алюминиевая кастрюля. — Мы забыли про людей, – с несчастным видом сообщила девушка, бросив кастрюлю на пол; кастрюля загремела о паркет, завертелась. Кошка отвернулась от монитора, посмотрела на Юленцию удивлённым взглядом и спросила: — Зачем они нужны? Мне и так хорошо. Повисла пауза. Маша пристально глядела на Юленцию, уставившуюся в пол. — Ах, вот в чём дело, – заговорила, наконец, котэ. – В таком случае я прошу лишь не нарушать моего спокойствия. Я не люблю мужские руки. Удачи. Смущение Юленции разом куда-то пропало. — То есть ты бросаешь начатое? Бросаешь меня наедине с неизвестно чем? — Ну почему же бросаю. По-моему, всё довольно последовательно. Для меня всё идеально. Тишина, спокойствие, солнышко из окна и интернет. — Всё это у тебя есть и в обычной жизни, – хмыкнула Юленция, наклоняясь за кастрюлей. — Всё, кроме кошачьего обличья. — Неужели это главное? — Да, пожалуй. Юленция кинула обратно на пол только что поднятую кастрюлю. Грохот прокатился по всему дому. — Тогда проваливай, – холодно сказала девушка. – Проваливай отсюда. Маша захлопнула ноут. — Ты действительно хочешь, чтобы я ушла? — Я хочу, чтобы ты соблюдала то, что нас просили. — А я не соблюдаю разве? – хмыкнула кошка и снова потянула лапы к ноуту. — Нам сказано было держаться вместе и быть осторожными. — Что же неосторожного я собираюсь делать? Это ты рвёшься в бой… — Для чего вообще тогда было выпрашивать у непонятно кого этот месяц, рисовать этот чертов мир, париться... РАДИ ЧЕГО? Ради того, чтобы пялиться в экран и ничего не делать целыми днями? — Да. — Не пытаться пережить то, чего нет в реальности. Взять всё, что можно. Ты же сама это говорила всего несколько часов назад! Юленция рывком подняла кастрюлю за ручку. Маша вздохнула. — Но ничего не говорила о себе. – Решившись, она захлопнула ноут. – А теперь прости, ты сказала мне уйти… Так что я, пожалуй, пойду. Котэ мягко спрыгнула со стола на стул, а потом на пол. Юля, закусив губу, смотрела на рыжий комок шерсти, пробегающий мимо неё. Когда кошка уже вроде бы почувствовала свободу, девушка сжала ручку кастрюли сильнее и повалилась на пол, стараясь накрыть Мащу. Юленция лежала на животе, из разбитого носа начинала сочиться кровь, но железный грохот и визг котэ заставили её довольно улыбаться. Кошка выла под кастрюлей. Юля сидела на диване и протирала залитый кровью нос мокрой от перекиси ватой. — Хватит, – наконец не выдержала она. Маша прекратила вой. — Я же тут задохнусь! — Она дырявая, как чёрте что. Поэтому нет. Котэ промолчала, но спустя пару минут из-под кастрюли вновь стал слышен вой. Нос всё ещё щипало, зато Маша не выла. Юленция сидела у окна на кухне и думала, глядя на пустую улицу. Приближался вечер. Солнце меняло угол своего падения, а она всё так же сидела и смотрела в одну точку. Было уже около девяти вечера, когда девушка долбанула кулаком по столу, встала со стула и тяжелыми шагами направилась в комнату к котэ. Подняв кастрюлю, она увидела, что Маша мирно спит, свернувшись калачиком. Юля умилилась и пошла обратно в кухню. Оранжевые лучи мягко освещали занавески. Где-то в дальних комнатах ходил Улькиорра – были слышны его шаги. Подумав, девушка решительно открыла окно и продолжила рисовать. Кошка проснулась от того, что кто-то гладил её. Мелодично проурчав, она открыла глаза и увидела Улю, от удивления аж перевернувшись на спину. Тот почесал её мохнатый животик. Маша буквально сорвалась с места и побежала к двери. Но на этом потрясения не закончились. — Что ты сотворила с улицей?! – воскликнула она. Почти перед самым домом было огромное-преогромное и глубокое озеро. Вокруг были горы, горы, горы. Юля вышла из двери, жуя булочку и держа в руках кружку. — А по-моему, ок. Тишь, да гладь, да божья благодать. Зачем нам эти люди? Маша, чуть не плача, побрела в дом. Больше всего на свете она боялась воды.